Я без ума от французов (СИ)

– Так, стоп! – голос у Тиерсена звучный и громкий, и все вздрагивают от него, кроме с детства привыкшего к такому младшего Мотьера. Тиерсен собирался перебить Цицеро еще раньше, но притормозил на секунду, зная, что тому лучше дать выговориться, чтобы не провоцировать еще больший скандал, но это уже слишком. – Заткнитесь оба. Никто не будет ни в кого стрелять, – он подходит и кладет ладонь на запястье маленького итальянца, опуская его руку. – Это тоже нарушение правил, забыл? Сядь, мы поговорим после, – его тон спокоен, и он говорит это так уверенно, что Цицеро сжимает губы, но послушно поднимает руки на секунду – “я и не собирался стрелять” – и убирает пистолет за пояс, шагая назад, почти прижимаясь к плечу Тиерсена.

– Как ты скажешь, Тиер-рсен, – говорит он тихо, нарочно покорно, он знает, когда и как себя вести, чтобы извлечь из ситуации максимальную выгоду.

– Тш, – Тиерсен касается его локтя. – Теперь ты, Лод. Если мне не изменяет память, ты живешь в нашем доме и по нашим правилам. И, конечно, это нигде не записано, но давай-ка я повторю еще раз: все всегда можно обсудить. Если ты чем-то недоволен, ты можешь это высказать, и мы найдем устраивающее всех решение. Ты высказал – я тебя услышал. Но если ты решил вдобавок устроить скандал… Не могу тебе это запретить, но, будь добр, в следующий раз предоставь мне заранее заявление с точным указанием даты и времени, когда именно ты соберешься его устраивать, о’кей? Я хотя бы подготовлюсь… Все, думаю, на этом вопрос можно закрыть. Мы не будем никому портить вечер и сейчас продолжим веселиться, как будто никто ничего лишнего не говорил, ладно?

– Ваш дом – ваши правила, – Лодмунд молчит недолго и еще смотрит зло, когда открывает рот, но соглашается, и Альвдис шумно выдыхает.

– Вот и отлично, – Тиерсен улыбается, он доволен тем, что, как ему кажется, легко разрешил конфликт. – И, раз вам мешает шум, наверху есть еще одна спальня, и мы с Цицеро можем ее занять, никаких проблем. Как видишь, компромисс – это очень просто.

– Да-да, мы очень сговорчивые! – Цицеро смеется и примирительно протягивает Лодмунду ладонь. Он никогда не забудет того, что тот сказал, но это действительно не повод портить вечеринку.

Селестин вздыхает, выжидает для приличия несколько секунд и продолжает беседу с Альвдис, будто бы ничего не произошло – он может отвлечь хорошим разговором кого угодно, и через десяток минут та действительно расслабляется и даже тихо смеется. Лодмунд еще напряжен, но тоже улыбается хорошей шутке, и Тиерсен думает, что теперь точно все нормально. А Цицеро пока успевает опустошить еще один бокал пунша и пересмотреть все пластинки, привезенные Селестином. И отставляет бокал с довольным видом.

– А теперь, Тиерсен, время танцевать! Цицеро весь вечер этого ждал! – он пошатывается на секунду, ставя пластинку с живой скорой музыкой, и легко хватает попытавшегося слиться с креслом Тиерсена за руку, увлекая его в центр гостиной. Тиерсен смутно помнит движения основных танцев, у них с Селестином был отличный гувернер, но все-таки чувствует себя немного неловко. А вот Цицеро чувство неловкости слабо знакомо, и он привычно отсчитывает ритм пальцами ноги.

– Давай, Тиерсен! Это весело!

И Тиерсен неуютно передергивает плечами, бросив недовольный взгляд на смеющегося Селестина. Но тот смеется не ядовито, как обычно, а весьма искренне, и Тиерсен расслабляется, скидывая ботинки, немного сбиваясь с ритма сначала, но быстро входя в него. Это какой-то дикий танец, напоминающий тарантеллу, и Цицеро живо и скоро танцует вокруг Тиерсена, отбивая ладонями, и привычно стучат пятки по полу, и дыхание чуть-чуть сбивается на поворотах. И Тиерсен не слышит ритмичных хлопков Альвдис и Селестина, только чувствует пальцы на локте, когда Цицеро ловко направляет его. Он очень любит эти старые быстрые танцы, и это словно горячая схватка, где так же нужно владеть своим телом, так же нужно знать, угадывать движения того, кто напротив, и Тиерсен тоже ударяет пятками об пол, и музыка вместе с сердцем бьет в ушах, и короткие вскрики на выдохах – естественные, как дыхание. Он едва отмечает, как обрывается ритм, и шагает еще, чувствуя легкий румянец на щеках, не успевая остановиться вместе с Цицеро. Но тому, кажется, совершенно не важно, чтобы Тиерсен танцевал правильно. Потому что Цицеро не любит правила, он знает, что есть кое-что куда более важное. Он может помнить сотни движений и изобретать свои, но когда снова вступают барабаны, только не дает Тиерсену отдышаться, подхватывая его под локоть в новом живом танце.

Альвдис смотрит на Лодмунда и улыбается, протягивая руку. И тот, помявшись немного, берет ее ладонь и тоже пробует так быстро, через минуту входя во вкус, глядя, как взметается юбка Альвдис, как она отстукивает каблуками и приоткрывает губы, пытаясь повторять за Цицеро. Это что-то дикое и жаркое, и даже Селестин, отойдя к столу, отбивает ритм несознательно ногой, пригубливая пунш. Но качает головой, когда Тиерсен подает ему руку, и не успевает понять, как брат вытаскивает его в центр гостиной, ловко сжимая запястье, и разворачивает, словно девушку, смеясь. Это скорое безумие, и, наверное, Селестин перебрал с пуншем, потому что он слишком быстро забывает о том, что вовсе не собирался в этом участвовать, и только чуть треплется идеальная прическа, когда он выдыхает жарко и сталкивается с Тиерсеном спинами, затылками, чтобы через секунду закружить Альвдис, обхватывая ее за талию. Кровь все сильнее бьет в ушах, и это все молча, только музыка шумит так громко, и легкие касания кожи через одежду обжигают, кому бы они ни принадлежали. Это танец, дикий танец, и они все следуют ему быстро, открыто, до сорванных вздохов и влажных висков, до раскрытых губ и распахнутых глаз.

Они останавливаются как-то неловко, когда кончается пластинка, и резко замечают собственное частое дыхание, слишком откровенные запахи тел, слишком интимную близость, которую делили только что. И каждый чувствует себя словно нашкодившим ребенком, опуская глаза, успокаивая дыхание, чуть отступая в свободную сторону. Каждый, кроме Цицеро, разумеется. Тот только смеется.

– Цицеро же говорил, что это будет весело! – он по-детски непосредственен, и Тиерсен поднимает глаза, встречая его горячий желтый взгляд, и улыбается. Они все переглядываются и начинают смеяться негромко, и от этого проходит еще тепло по разгоряченным телам. Пожалуй, кое в чем Цицеро все-таки был прав. Они действительно чувствуют себя… семьей сейчас, и нечего стыдиться своих братьев и сестры. И поэтому короткое напряжение проходит, когда Альвдис и Лодмунд падают на диван, и он обнимает ее за плечи, легко целуя в ухо. Тиерсен открывает окно и вдыхает глубоко свежий воздух, пахнущий озоном. Слабый дождь еще идет, и Тиерсен довольно высовывает голову под падающие капли, дыша всей грудью. И он совсем не смущается, когда Цицеро обнимает его за талию, утыкаясь носом между лопаток, только накрывает его руки на животе своими. Селестин выдыхает сильно и поправляет короткую челку.

– Что поставить теперь? – он подходит перебрать пластинки.

– Что-нибудь поспокойнее, – просит Альвдис, прижимаясь к плечу Лодмунда.

Селестин находит подходящую пластинку, ставя ее и прикручивая громкость. Он наполняет еще бокал, Тиерсен озаботился тем, чтобы большой чаши пунша хватило на вечер. На самом деле у них есть еще вино, и, конечно, они достанут его позже, но не сейчас. Тиерсен поворачивается, прислоняясь поясницей к подоконнику, и с его волос по вискам стекают капли воды; он обнимает Цицеро за плечи, целуя его затылок и протягивая руку взять у брата бокал. Селестин ворчит шутливо, раздавая пунш всем, и сам опускается в кресло, совсем не такой серьезный, как обычно, и даже снимает пиджак, расстегивая воротник рубашки. Позже они открывают подарки: Тиерсен давно собирался приобрести Альвдис и Лодмунду собственное огнестрельное оружие, и Цицеро счел эту вечеринку хорошим поводом купить парочку пистолетов. И никаких вопросов, откуда они: у него всегда был талант заводить случайные и опасные знакомства рядом с оружейными магазинами. Хотя… не только там, вообще везде. И Тиерсен благодарно смотрит на маленького итальянца, потому что у него самого на это ни за что бы не хватило времени. И он не считает, что стоило тратиться на что-то для него, но Тиерсен любит ножи и, пусть и хочется отругать Цицеро за расточительность, он видит блеск в желтых глазах и решает этого не делать. В их доме ни хороший нож, ни хорошая книга лишними не будут, тем более что чтение вместо сна – хоть какой-то отдых.