Гордость и возбуждение (СИ)

— Обезболивающее для руки и ребер и противовирусное, — отворачиваюсь. — Так положено, считается, что так меньше шансов получить ВИЧ, даже если у насильника он был. Через полгода нужно сдать анализы.

Шон тепло обнимает. Наверно в нашей ситуации это единственное что он может дать, ведь по другому сейчас ему не предложить мне ни себя, ни своих чувств. Поцелуй в кончик носа, в щеку и пьяняще чувственный в губы.

— Шон, — прижимаюсь ближе, — давай лучше забудем о таблетках, и ты попытаешься меня накормить крадеными продуктами, а я буду капризничать?

— Я часть всех сторон твоей жизни затрону и стану будильником, по которому ты пропьешь курс, — блин, какой же он упрямый. И милый. — Не прячься, лучше налетай на дармовую еду.

Шон берет бутерброд с сыром и курицей и сует мне в руки.

— И кто ест курицу с сыром? — достаю курицу из бутерброда и отдаю Диане. — Шон… Спасибо, для меня это важно.

Тихий вечер… Вот бы их было больше!

Шон

Пожалуй, всем знакомо это чувство. Стоишь, смотришь на тихое море, безоблачное небо и понимаешь — будет шторм. Так же очевидно, как алый закат предвещает ветреный день. Во мне же ощущение чего-то неминуемого поселилось в полседьмого утра, когда я открыл глаза и понял, что заснуть смогу только от выстрела в голову. Я поцеловал Мартина, укутал теплее, проверил термостат и отправился бегать. Вокруг озера по лесной тропинке и снова к дому, всего четыре мили.

Но этого хватило, чтобы такси незамеченным подъехало к дому. «О, черт!» — только и успел подумать я прежде, чем на шее у меня повисла моложавая брюнетка.

— Мама? Отец? Что вы здесь делаете?

— Странный вопрос. Ты должен радоваться нашему приезду, — ворчит отец. Он всегда ворчит, как заработал себе язву, так и начал.

— Я рад, просто вы могли бы позвонить, и я бы подготовился…

— Дорогой, он действительно рад, — тихо вмешивается мама. — Просто мы как снег в августе. Шон, возьми пожалуйста наш багаж.

Она целует меня в щеку и заходит в дом первой.

— А почему кофе пахнет? Ты с гостьей, Шон?

— О, вы и представить себе не можете.

Главное, чтобы отца удар не хватил, он уже далеко не молод. У них с мамой разница в пятнадцать лет.

— Почему не можем? — шепотом интересуется мама. — Твоя бывшая жена? Какая из них? Вторая? Четвертая?

И в этот момент из кухни вышел Мартин, неловко держа в левой руке поднос с двумя чашками и тарелкой кривых сэндвичей.

— Здравствуйте, — растерянно отзывается он и умоляюще смотрит на меня.

Хотел бы я знать, что сейчас делать, родной. Забираю поднос и ставлю на столик.

— Это мои родители, Джудит и Доминик. А это, Мартин.

— Мартин? — недоверчиво произносит отец и устремляет свой фирменный взгляд на Мартина поверх стекол очков. С детства боюсь этого изучающего взгляда.

— Мартин, — отец улыбается вымученно и неуверенно. — Приятно познакомиться.

— Очень приятно, — ошарашенно сообщает мама.

— Вы вместе работаете? — знает куда бить отец.

— Нет, не работаем.

— Тогда я не понимаю…

— Мартин мой друг, — перебиваю я и кошусь на маму.

— Друг? — мама тяжело вздыхает, осматривая Мартина. — Друг, значит… Ладно, Доминик, давай лучше займем свободную спальню. Друг твой, надеюсь, в гостевой, а не в нашей остановился?

Мартин молчит и улыбается, жалобно смотря на меня.

— Ваша спальня свободна, это уж точно, — касаюсь боком Мартина. Хочется обнять его и поцеловать, убедить, что все в порядке, но и родителям выдать правду как-то щадяще.

— А гостевая? — спрашивает папа.

Мартин бледнеет, похоже, ему совсем не по себе.

— Вы фильм «Горбатая гора» смотрели? Вот у них была действительно крепкая мужская дружба…

— У геев? — без промаха бьет отец.

— Прям как у нас с Мартином.

— О, Господи! — всхлипывает мама. — Доминик! Останови это, останови немедленно!

— Мам? — я даже растерялся. Сильная и волевая женщина пропадает в один миг, она обнимает отца и рыдает у него на груди, будто все сгорело. Не ожидал. Я закрываю Мартина собой, когда он, словно ребенок, потерявшийся в джунглях, смотрит по сторонам, будто видит дом впервые.

А ведь тот ему действительно нравится. Будет ли он каждый раз, приезжая сюда и входя в гостиную, вспоминать это утро? Разворачиваюсь, прижимаю Мартина к груди и закрываю глаза.

— Все хорошо, я рядом и не оставлю тебя, слово даю, — шепчу ему.

— Джудит, успокойся, он не такой, как мой отец! Дорогая, вспомни, что у него было четыре жены, так что это — просто эксперимент, и если бы сегодня не приехали, возможно, ничего бы так и не узнали. Через полгода он даже имя мальчишки не вспомнит, — пытается успокоить маму отец, и уже резче обращается к Мартину. — Молодой человек, вы, как я смотрю, не промах! Нашли кого-то побогаче, и тут же принялись максимально этим пользоваться. Шон, готовь билеты в Париж, иначе тебя из постели могут выгнать!

Мартин жалобно смотрит на меня, а потом резко высовывается из-за меня и отвечает:

— Ой, ну что вы, я себя так дорого не ценю. С меня хватит билетов в кино, да и те предпочту купить самостоятельно и на двоих.

— Тихо! — звучит резче, чем я хотел. — Я не собираюсь ни с кем спорить и никому ничего доказывать. Мартин остается, и я надеюсь, что навсегда.

Целую его в висок и подталкиваю к лестнице. Пожалуй, за лучшее собрать вещи и уехать, пусть родители свыкнуться с мыслью.

— Шон! — кричит мама. — Зачем? Как? Я внуков хочу, а он… Он же ребенок! Тебя посадят!

Мартин тяжело вздыхает и, обернувшись, произносит:

— Мне уже двадцать три. Шон, поехали лучше к моим родителям, а? Папа, конечно, устроит тебе допрос, но примет, а мама… Маме вообще важно, только чтобы я был счастлив.

Я довожу Мартина до спальни и коротко целую в губы.

— Дай мне пятнадцать минут и спускайся завтракать. С пустым желудком не поедим, а то я упаду в голодный обморок, — шучу, стараясь подбодрить. — Они все же мои родители, но на нашу жизнь их отношение не повлияет, если не примут — их проблемы.

Я обнимаю Мартина, и мы так стоим некоторое время.

Родители сидят на кухне, пьют кофе. К приготовленному Мартином не притрагиваются, предпочли сварить свое. Я же беру чашку с подноса и тарелку с сэндвичами.

— Шон, — начинает мама, но я перебиваю.

— У меня было четыре жены и куча подружек, которых я не могу вспомнить. И ни одна из них меня не зацепила. Мартин заставляет меня улыбаться, радоваться и чувствовать. Дед, несмотря на косые взгляды родных и знакомых, оставался верен супругу и никто не скажет, что они не были счастливой парой.

— Но он оставил детей, — возразил отец.

— В наше время с ними нет проблем.

Мать поджимает губы.

— Можно взять из детского дома, есть и суррогатные матери, вопрос наследников решаем. И никаких «но». Я никому не позволю лишить меня счастья.

— Ты бы подумал, — покачал головой отец. — Он же мальчишка, ребенок, через полгода-год ты ему просто надаешь, и он уйдет.

Мать устало вздыхает и приводит последний, как ей кажется, весомый аргумент:

— Он же парень! Что ты с ним в постели планируешь делать? Ты хоть понимаешь, что он может захотеть быть сверху и тебе придется… — ее аж передергивает.

— А вот это уж точно не ваше дело, и вообще — интересные познания! — улыбаюсь маме настолько многозначительно, что она упирается взглядом в стол. — Пап, я именно надеюсь, что не потеряю его и не наскучу ему. Разберемся, не дурака вырастили.

Мартин вздрагивает, когда я открываю дверь, и облегченно выдыхает, понимая, что это всего лишь я и один.

— Ну что, уезжаем? — напряженно спрашивает он.

— Выясним, зачем они приехали, покушаем, и там видно будет. В конце концов, этот дом мой, так что не нам уезжать, — сердито. — Ты как, сильно расстроился?

— Честно говоря, не столько расстроился, сколько… Сколько почувствовал себя тут лишним, — Мартин пожимает плечами. — Хорошо хоть они пропустили момент кормления Дианы.