Гордость и возбуждение (СИ)

— Мартин? — зову я и накрываю сжавшуюся в кулак ладонь своей. Не успеваю опомниться, как Мартин впивается в нее, царапая ногтями. Я ойкаю, но отдернуть не смею, зубы стискиваю и терплю.

Я не знаю, сколько времени проходит прежде, чем в глазах появляется осмысленное выражение, а рука разжимается, и Мартин тихо шепчет:

— Поцарапал… Прости.

Я облизываю ранки и прижимаюсь щекой к щеке.

— Что это было?

— Не знаю… Оно само, — признается Мартин. — Ты не в курсе, когда меня выпишут?

— Не спрашивал, кажется, еще ждут результата какого-то анализа. Думаю, — сглатываю, — из-за случившегося тебе нужно будет поговорить с полицией, в течение трех дней можно подать заявление, пройти освидетельствование и так далее.

— Я не буду говорить с полицией и подавать заявление, — Мартин отворачивается. — Это бессмысленно и бесполезно и я… Я не хочу. Тетя сказала, что сама разберется. Да и Шабаш в стороне не останется. Боюсь, это будет показательное наказание.

— Пусть их хоть убьют, они не имели права. Мартин, я попробую забрать тебя из больницы к себе, как можно скорее, только разреши.

Он смотрит настороженно и все же кивает. Сейчас он выглядит бесконечно уставшим, затравленным и каким-то отчаявшимся.

— Тогда оставь это мне и поспи немного, — целую в переносицу. Хочу, чтобы он знал — мое отношение к нему неизменно.

Мартин дергается от поцелуя, словно от удара, но ничего не говорит. Только смотрит так, что мне кажется, что он меня заново изучает.

— Прости.

— Ничего… — заторможено отвечает Мартин.

Мартин

Шон уходит и я, наконец, остаюсь один. Странно, но легче от этого не становится, в углах слишком темно, кажется, кто-то смотрит, смеется. Хочется шарахнуть по углам огнем, но я не могу, магия ушла, значит и Шон уйдет. Вот только зачем он себя мучает? Для чего? Боится угрызений совести?

Как бы там ни было, но слово он сдержал, и назавтра я уже стоял в его гостиной. Шон постоянно следит за мной взглядом, оценивает реакцию на каждое свое слово или действие. И меня гложет вина… Когда Шон несет мои вещи, на миг замедляет шаг у дверей гостевой спальни рядом со своей, но все же приводит меня к себе и ставит сумку у шкафа.

— Согласен? — спрашивает Шон.

— Да, — выдыхаю, с тоской смотрю на кровать. Ведь тогда было до странности хорошо, подхожу к Шону и утыкаюсь носом в плечо. Выше я все равно не достаю, это только в горизонтальной плоскости разница в росте не чувствуется. Мой телефон звонит, и я сбрасываю Адриану, не могу сейчас разговаривать со своим боссом.

— Кажется… Я потерял работу.

— Ты на больничном, — гладит по голове и целует в висок, словно все по-прежнему. — Кстати, я отдал в СБ твою записку, они проверяют Стернера.

— И что в результате? — мне это кажется странным, только от его рук хочется бежать, и это должно быть важнее.

Шон отступает.

— Пока не знаю, процесс запущен, так что остается только ждать. Сейчас меня больше волнует, как быть нам с тобой. Ты мне не доверяешь, я же вижу.

Вздрагиваю и тихо прошу:

— Дай мне, пожалуйста, время… Я не могу, я ощущаю на себе другие прикосновения…

Затыкаюсь, чувствуя себя виноватым. Мне кажется, что он думает, что я ему изменил. Я отвратителен ему.

— Мартин, между нами все хорошо, мое отношение к тебе не изменится. Ты мой маленький лучик, — Шон отступает на шаг и стягивает с себя футболку. — Прикоснись ко мне, как сам хочешь. А я не буду двигаться.

Я замираю невольно, и все же протягиваю руку, осторожно глажу по синяку на скуле, затем по голове. Мне действительно нравится его тело, и я кошусь, стараясь как можно незаметнее рассмотреть Шона.

Он трется о ладонь, не отводя от меня взгляда.

— Можно и ниже, я только «за», — улыбается едва заметно, с хитринкой. Напрягает мышцы живота, красуясь.

Провожу ладонью по плечам и тихо спрашиваю, чтобы отвлечь внимание от своих действий:

— Шон, а откуда у тебя синяк?

— Упал на ладонь твоей тети, — улыбка еще шире. Он держит слово и не пытается меня обнять, но его пульс ускоряется.

— Значит, само не пройдет, — моя ладонь замирает у него на груди, и я подхожу ближе. — Она явно вплела магию в пощечину.

— Полечишь? — чуть приближает лицо к моему. — С тобой хорошо, Мартин.

— Я не могу… — отшатываюсь. — Магии не осталось.

— Почему? Я же твоя пара, и я с тобой.

— Не знаю, — опускаю взгляд, — не получается. Можно я переоденусь?

— Конечно. Нужно, чтобы я вышел? Хорошо, я выйду, приготовлю нам кофе. Когда будешь готов, спускайся ко мне.

— Да нет… Нужно, чтобы ты помог, — беспомощно приподнимаю сломанную руку. — Боюсь, не справлюсь сам, прости….

Вот только Шон облегченно выдыхает, неспешно расстегивает пуговицы на рубашке и, прежде чем снять, целует мою ладонь.

Выдыхаю, стараясь не отдернуть, и начинаю говорить оттого, что молчать мне рядом с ним не уютно.

— Шон, я не хочу кофе… У тебя есть кокао?

— У меня все найдется. Сейчас я тебя раздену, хорошо? Смотри на меня, — Шон стягивает рубашку и расстегивает ремень — очередь за джинсами.

Я вспоминаю, что на бедрах остались синяки от пальцев, чужих пальцев. Я хочу предупредить, но не успеваю, меня накрывает тьмой. Я слышу голос Шона, но не понимаю, что он говорит, ничего не чувствую, все, что я могу — это переждать приступ.

Когда краски возвращаются, мы с Шоном лежим на полу. Он потирает плечо, где я угадываю следы своих зубов.

— С тебя завтрак за каннибализм, — шутит он и все же стаскивает с меня джинсы. Глядит хмуро, но ничего не говорит.

— Прости, я не хотел тебя кусать. Не смотри, — всхлипываю и кусаю свою губу до крови, боясь расплакаться, словно девчонка. — Я пока не смогу приготовить завтрак, прости… — перескакиваю, стараясь успокоиться.

Шон резко и властно целует, не давая оттолкнуть или сбежать, путая мысли, но не держит моих рук. И я понимаю, если начну вырываться по-настоящему, Шон тут же отпустит. А еще я почему-то на нем, а не под ним. И я успокаиваюсь. Начинаю отвечать, пытаюсь прижаться, но ребра тут же напоминают, что это плохая идея. Цепляюсь не пострадавшей рукой за его штанину, и на мгновение мне кажется, что ничего не было, все просто приснилось, я забыл поставить свечку на подоконник — только и всего.

Шон довольно жмурится, когда мы все же отлипаем друг от друга.

— Так намного лучше, божественный мой. Пожалуй, к какао и печенек тебе положу. Заслуженных.

— Я не хочу есть, — тихо говорю я. Есть действительно не хочется. — Мне одного какао хватит, спасибо.

— Мартин, я буду кормить тебя с ложечки, если понадобиться, но превращаться в скелет голодовкой не дам.

— Я не голодаю… Просто есть не хочу! — возражаю я.

— Придется, ты же понимаешь. Давай договоримся, я в свою очередь сделаю что-нибудь для тебя, — предлагает Шон, застегивая на мне другую рубашку.

— Станцуешь стриптиз? — неожиданно для себя выпаливаю я.

Шон задумчиво смотрит, но вдруг согласно кивает.

— Вымогатель, мелкий, будет тебе шоу, — вздыхает демонстративно и вдруг озорно подмигивает. Фыркаю и поднимаюсь, с трудом сохраняя равновесие.

— Ты сам предложил, так что я съем печенье, а ты сделаешь что-то для меня. Шон… Я ведь тебе противен? Я и эти синяки на мне…

— Ну почему, почему ты должен быть мне противен? Я не понимаю! — хмурится он.

Прикусываю губу и мотаю головой, мне страшно произносить это вслух и я молчу, смотрю в пол.

— Шон… Нужно будет Диану забрать, ей без меня плохо.

Он берет меня за подбородок и заставляет посмотреть себе в глаза.

— Я отвел взгляд от синяков, чтобы ты не увидел злость на моем лице на тех выродков. Не хочу тебя пугать. И нет, мне нравится тебя касаться так же сильно, как и раньше, и даже сильней, потому что я все больше в тебя влюбляюсь, балда. И я должен был отвезти тебя домой или лично посадить в такси. Ты просто обязан меня презирать и отталкивать, а не стесняться того, с чем ты не мог справиться. Ты смог выжить, смог соврать им и все вытерпеть. Ты очень сильный, Мартин! И смелый! — уходит в крик Шон.