Гордость и возбуждение (СИ)

— А удочки или спиннинги тут есть?

— Да, в гараже. Спустим лодку и в путь, — улыбается Шон. — И Диане есть, где полетать, в лесу еще полно грызунов и мелких зверей.

— Скоро это изменится, — улыбаюсь в ответ. — Сейчас уже поздно, рыба клевать не будет. Нужно встать на рассвете и тогда уже отправляться на рыбалку. Шон, ты часто тут бываешь? — рассматриваю дом. — Я бы тут жил!

— Редко, к сожалению. Одному тут скучно, до ближайшего города больше часа на машине. Здесь хорошо отдыхается, но в офис тяжело добираться — долго. И рыба клюет всегда, просто зачастую разная: вечером можно натаскать карасей, утром поймать окуня и плотву. Кстати, кинем раколовок на ночь?

— Кинем, — заторможено отзываюсь и подхожу к камину, но полке множество фотографий, но я высматриваю одну и разглядываю, улыбаясь. Шон был высоким, худым, нескладным подростком с брекетами. — А ты, оказывается, не всегда был таким идеальным, хотя… Тут ты даже более милый.

Шон подлетает сбоку и лепечет:

— Родители таскали меня за собой, как багаж. Ни спорта, ни еды, ни солнца. Одна радость — книги. В общем, я не ботан, я не при чем…

— Можно я ее себе оставлю? — смотрю умоляюще и прижимаю фото к себе, а глаза уже находят еще одно фото из детства, и я тихо начинаю ржать. Нет, я понимаю, что так его крестили, но… Пухлый малыш в белом платье — это нечто.

В первый раз на моей памяти Шон стремительно краснеет.

— Умоляю, только больше никому не показывай, — просит он.

— Только если ты мне еще и фотографию с крестин отдашь, — тянусь к той, где он в платьишке.

— Съешь тарелку супа сегодня и вареников завтра. Десять штук! — улыбается Шон. — И у меня еще есть фото. Покажу то, где я в кимоно, только не спрашивай почему, так уж вышло.

— Ладно, постараюсь, — соглашаюсь и цапаю нужное фото. — И вообще… Они мне нужны для лечения. А то у меня уже комплекс неполноценности рядом с тобой развивается.

— У тебя? — ужасается. — Русоволосого зеленоглазого молодого сексапильного парня? Ты прелесть, Мартин.

— Не говори ерунды, таких как я много, — пожимаю плечами и прячу обе фотографии в сумке. — А без магии — так вообще миллионы. Пойдем гулять, а?

На природе мне лучше. Здесь не только хорошо дышится, но и думается. А еще тут чудесно предаваться лени, если хочется просто поваляться в гамаке с книгой. К тому же кроме нас тут никого, и я увидел Шона, прибирающего дом. И он умеет готовить. Вполне сносные тосты, да и консервов с полуфабрикатами Шон прихватил. Вечером мы вернулись с озера и разожгли костер.

— Я лет семь зефир не жарил, — признается Шон и накидывает мне на плечи плед.

— Я столько же почти, — признаю, улыбаясь. Диана приземляется рядом и кладет у костра мышь. — Как думаешь, она ее решила прокоптить или нас угощает?

— Надеюсь, первое, — придвигается ближе. — Она больше никого не притащит? Клянусь, увижу мертвую змею и грохнусь в обморок, тебе придется тащить меня к дому, а я под девяносто кило вешу. Или тут греть своим теплом всю ночь, — мечтательно. — Ладно, Диана, тащи змею, — щелкает пальцами Шон.

— Только попробуй! — шутливо грожу Диане. — Я думал, мы и так будем ночевать в одной постели… — опускаю глаза и с удивлением обнаруживаю, что никакого внутреннего простерта нет. Подхожу к Шону, сажусь рядом и впервые за последнее время, сам тянусь его поцеловать, только глаза не закрываю, боясь, что увижу другое лицо. Шон улыбается.

Фыркаю, прикасаюсь губами к губам, осторожно провожу по нижней языком, чуть прикусываю, прошу впустить, и Шон слушается. Меня встречают более чем гостеприимно, и я придерживаю его за затылок, чтобы не отстранился, и сам не замечаю, как перебираюсь к нему на колени.

Шон не спешит, его руки придерживают, но он не трогает одежды и не гладит, как обычно. Ему явно приятно, просто позволяет мне руководить. Это странно — чувствовать его настолько покладистым.

Отрываюсь от его губ, целую в нос, в подбородок и шепчу:

— Как же я по тебе скучал.

— Я тоже, Мартин, я тоже. Я тебя жду, поэтому приходи, как только сможешь, — ловит губами кончики пальцев и невесомо целует.

Замираю и киваю, странно, так странно, смотреть на него и знать, что он понял, о чем я. Повернувшись, я, не задумываясь, смотрю на зефир и на мгновение жалею, что придется вставать с колен Шона, чтобы поджарить маршмеллоу. И зефир вдруг сам запрыгивает в костер, а следом летит и трупик мыши. Диана возмущенно кричит, а я замираю с открытым ртом.

— Ты это видел или у меня глюки?

— Видел, как дохлая мышь забирается в костер, — ежится Шон. — Пропали зефирки. Печалька, но не страшная, — улыбается. — Твоя магия с тобой, это ведь хорошо.

— Да, но это значит, что ты не бросаешь меня… — говорю, не думая.

— Еще бы, — фыркает. — Я же не дурак. Когда еще такой красавец посмотрит на старика? — подмигивает.

Щелкаю его по носу и слегка ударяю гипсом по ноге.

— Ты не старик! Да и я уже стал старше, так что разница в возрасте у нас сократилась на один год.

— До моего дня рождения, тогда я снова уйду в отрыв. Давай отпразднуем жаркий «привет» от магии и запечем гуся. С меня гусь, с тебя — инструкции, что с ним делать, — медленно наклоняется и целует в уголок губ. Сердце пропускает удар, но ни паника, ни страх не приходят ко мне.

— Хорошо, с тебя гусь, с меня инструкции… Только гуся я никогда не готовил, максимум, курицу… Так что гусь с Дианы, — отвечаю на поцелуй, притягивая Шона ближе к себе, пока не начинают ныть ребра.

Он подхватывает под попу и встает. Хватаюсь за него, боясь упасть.

— Ты стал легче, обезьянка, пора все же начать хорошо кушать, — несет в сторону дома, где на открытой террасе в углу диван.

— Поставь, я умею ходить, — смеюсь я. — И не так уж сильно я и похудел. Может, я специально худею? Может, я думаю, что я толстый?

Он ссаживает меня на диван, и я тяну его на себя. Шон нависает, жадно осматривает меня с ног до головы и устраивается рядом, кладет голову мне на колени.

— Не худей, лучше плавать на волнах, чем биться о скалы, — пошло шутит Шон. — Ты в отличный форме, лучше чуть набрать даже.

Только сейчас до меня доходит: он осторожничает, он не знает, как себя вести и жутко боится спугнуть, и дело не в сексе, он просто не отрывает взгляда от моей улыбки.

— В какой бы я форме не был, у меня появилась цель, — хитрю в ответ. — Повторить твою подростковую фотографию, а, значит, нужно еще пятнадцать килограмм скинуть!

— Ха! — смеется Шон. — Бери выше: поставь себе еще и брекеты.

Поворачивает голову и целует мой живот. Он словно идет по тонкому льду: чем меньше я боюсь, тем дальше он готов зайти.

— А вот и поставлю! А потом еще платье куплю! Беленькое, в рюшках и повторю совсем раннюю фотографию!

— О, ролевые игры — должно быть весело. — Я бы посмотрел на тебя в кружевах, — томно шепчет Шон и прикрывает глаза, трется щекой о живот.

Я фыркаю и глажу Шона по голове, тихо так сообщая:

— То есть, ты все же хочешь видеть меня в платье? Странно… Мне ты, например, больше нравишься просто без одежды.

— Ну, кружева я бы сорвал за минуту, но ведь тебе понравилось фото, — вытягивает руку и касается щеки, гладит кончиками пальцев. — Красивый, как сновидение.

Невольно улыбаюсь, наклоняюсь и целую его в губы, слышу свист крыльев и заливаюсь смехом. Диана ставит рядом с нами честно стыренную корзину для пикников.

— Посмотрим, что она украла?

— С твоей птицей мы не пропадем. А газеты приносить ее можно научить? Соседи обалдеют, — подтаскивает к нам корзину и открывает крышку.

Я заглядываю внутрь из-за плеча Шона: среди бутербродов, фруктов, сыра, лежит бутылка вина. Со вздохом разочарования вынимаю ее первой.

— Эх, с таблетками сочетать нельзя. Ну что, поужинаем, чем беркут послал? Представь, как кто-то уже обалдел: вышел на пикник, а еду сперли!

— Какими таблетками? — поворачивается ко мне, глядит встревоженно.