Дожить до рассвета (СИ)

- Что с погодой? – спросил он наконец. – Похоже на ту самую метель… мы её называли лютой порой.

- А у нас это белый ураган, - Ганнибал внезапно улыбнулся и вернулся к готовке. – Мы всегда знаем, когда он будет, и запасаемся едой, проверяем провода и энергопровод, так как во время белого урагана невозможно выйти из дома. Снесёт, заметёт… Да и дверь не отворить, заносит всё.

- А мы выходили, - внезапно продолжил Уилл, даже не думая об актуальности своих слов. – Улицы очищали каждый час, мы ходили за покупками, работали… жили…

- Баловство, - фыркнул Ганнибал. – Видел ли ты когда-нибудь заснеженные бесконечные просторы? Падал ли ты в снег, в котором можно утонуть с головой? Видел ли ты обломки домов, что стояли на этих землях раньше? Вы, люди, продолжаете жить в иллюзии прошлого, играете в разрушенную цивилизацию, хотя называете дикарями нас. И врёте сами себе.

Грэм заинтересованно склонил голову набок, словно оценивая, не обманывает ли его хищник. Он упомянул дома, и в груди человека зажглась надежда, что речь идёт о тех самых городах, которые он видел прежде лишь в своих снах.

- Они реальны? – в голосе Уилла послышалась оживленность.

- Более чем, - терпеливо ответил вендиго.

Впервые их разговор получался связным и не лишённым смысла. Уилл даже удивился тому, о чём хочет попросить, и при этом, не было сомнений: Ганнибал не откажет.

- Покажи мне их, - попросил Уилл.

Ганнибал снял сковороду и задумчиво обернулся. Он явно не ожидал подобной просьбы и не был к ней готов, но категорически отказывать тоже не спешил. Их отношения с человеком теперь были такими странными и непонятными, что принимать то или иное решение с ходу казалось невозможным.

- Покажу, как только сойдёт снег, - согласно кивнул вендиго. – Послушай меня… Уилл.

Грэм изумлённо вскинул голову: вендиго впервые назвал его по имени.

- Да? – тихо спросил он.

- Уилл… Месяц или больше мы будем заперты в доме, - продолжил Ганнибал. – Давай облегчим друг другу жизнь и проживём это время в мире. Я не буду трогать тебя и обижать, но и ты не игнорируй меня. Вернёмся к нашим беседам?

Просьба требовала определённой доли мужества от Грэма: он-то планировал запереться у себя и не показываться, а после подобных слов это казалось невозможным. Но с другой стороны у подобной ситуации были свои плюсы: он так же мог задавать вопросы.

- Хорошо, - всё же кивнул Уилл. - Но если это извинения за то, что ты сделал со мной… то они не принимаются.

- Вопрос лишь в том, простишь ли ты своих соплеменников, когда позволишь своим видениям открыть тебе правду, - бросил вендиго в спину человека. - Я оставлю обед на столе, Уилл.

========== Часть 9. На пути друг к другу ==========

Дни тянулись медленно, однако это скрашивалось тем, что теперь Уилл гулял по дому Ганнибала, не скрываясь и не прячась. Долгие часы он проводил в библиотеке, листая и изучая собранные хозяином дома книги. Что-то он читал, где-то просто разглядывал картинки, и в эти самые волшебные минуты он ненадолго возвращался в детство. В те самые дни, когда отец уходил, оставляя его одного, а маленький Уилл прятался в тёмном уголке с книгой в руках и фантазировал, что он странник, который скрывается от страшного монстра и в книге ищёт способ его победить. Сейчас же, в реальности, всё примерно так и было.

Ганнибал был вежлив и общителен: с каждым днём он говорил всё больше и лучше, словно восстанавливал давным-давно потерянные навыки речи. Как и обещал, больше он не трогал Уилла и не пытался унизить его, - вместо этого он даже проявлял нечто похожее на ухаживание, когда кормил гостя курицей или рыбой, а не только мясом. Что послужило такой переменой в их отношениях, Грэм не знал и знать не хотел: он мечтал вернуться домой и оказаться от хищника как можно дальше в кругу близких и любящих людей. А пока что приходилось терпеть и верить, что человечность Ганнибала не закончится в ближайшие дни.

Бороться с этими мыслями было тяжело: гипнотически и подсознательно его тянуло к зверю, точнее к тому человеку, что жил в нём, но раз за разом Грэм вспоминал о боли и обиде, что причинил ему вендиго, и заглушал в себе подобные инстинкты. И тоска по дому болезненно сковывала сердце, особенно при мысли, что он больше никогда не увидит домик отца, где вырос и провёл юность. Временами он решался выбраться к своему нежеланному соседу. Они вместе ужинали, затем сидели у камина. И всё чаще Уилл молчал. Ганнибал тоже.

В один из вечеров Ганнибал поставил в зале мольберт, принёс холст и принялся рисовать. Уилл, который до этого не отводил взгляда от окна, то и дело косился на сожителя, борясь с интересом. Умение рисовать всегда вызывало в нём лёгкую зависть. Наблюдая, как легко и просто художники выплёскивают на холст свои мысли и эмоции, он ощущал себя глупым и пустым, словно обесцененным одним тем фактом, что у него руки не приспособлены к подобному действу.

- Сегодня на ужин мясо, запечённое с грибами, - произнёс вендиго, отложив кисть. – Будешь?

- Буду, - согласно кивнул Уилл, как обычно не споря с хозяином дома.

Ганнибал кивнул и отправился на кухню, оставляя Уилла одного. Любопытство, словно озорной непоседливый котёнок, пересилило, и человек подорвался, приближаясь к мольберту. Увиденное произвело на него такое впечатление, что на несколько мгновений ясновидящий замер, не в силах двинуться или произнести хоть слово.

На мольберте вырисовывались силуэты башен из стекла и бетона, что прежде видел Грэм в своих видениях в детстве. Те здания, что были позади остальных, всё ещё возвышались, касаясь облаков и играя бликами на солнце, а те, что были впереди, уже начали своё падение и мелкие осколки битых окон были похожи на яркие блики на первом снегу.

- Ты видел это прежде, не так ли?

Уилл не сразу понял, что обращаются к нему. Голос Ганнибала показался таким далёким и чужим, что Грэм даже не сразу дал себе команду отреагировать, ведь куда важнее было то, что не только он видел эти странные здания. Обернувшись, он посмотрел на приблизившегося Ганнибала и кивнул, произнося едва слышно:

- Они правда когда-то были реальны?

- Реальнее некуда, - заверил вендиго. – Так же реальны как мы с тобой, стоящие в этой комнате.

Уилл всё ещё не верил своему счастью; протянув руку, он несмело коснулся краски кончиками пальцев, словно тем самым мог прикоснуться к тем временам, когда эти здания стояли посреди полей и макушками целовали небо. На глаза наворачивались слёзы, а душу наполняло горько-сладкое ощущение: он был прав все эти годы. Он не сошёл с ума, когда грезил прошлым, хоть ему и говорили, что все видения - лишь блажь.

Словно очнувшись ото сна, Грэм отдёрнул руку, едва не стерев краску с хоста; но Ганнибал не разозлился и не помешал, вместо этого он протянул пленнику кисть и кивнул в сторону палитры.

- Попробуй, - предложил он. – Крась так, как видишь ты.

- Испорчу, - равнодушно ответил Уилл.

- Исправим.

Уилл задумался и решил, что терять ему нечего. Если он испортит работу, то Ганнибал нарисует ещё одну, всё равно в период бесконечной метели они были заперты дома. Он не испытывал ни эмоций, ни желаний, всё ещё опустошённый после последних событий, и даже радость от новости про здания улетучилась, обращаясь усталостью и депрессией. Вздохнув, человек несколько неуверенно взял кисть и внимательно присмотрелся к палитре; мазнув розовую краску, он протянул руку и робко коснулся одного окна. Ничего не случилось. Его никто не ударил, не оттолкнул, да и холст не кусался. Зато на сером и тусклом окне заиграл яркий блик. Юноша коснулся ещё раз и ещё.

- Медленнее, - шептал Ганнибал, стоя за его спиной. – Спокойнее и осторожнее, молодец. Немного не так, выше…

Оставив на холсте очередной мазок, Уилл поймал себя на мысли, что его губы дрогнули. Это было очень приятное ощущение. Мазок, ещё и ещё: он рисовал! Смешок сорвался с его губ, и юноша, ощутив странные эмоции, продолжил действовать смелее, прислушиваясь к советам Ганнибала. В какой-то момент вендиго мягко перехватил его руку, помогая делать решительные и быстрые мазки, и прикосновение не было неприятным. Они делали всё более быстрые и резкие движения, Ганнибал уже брал краску наобум, а Уилл тихо смеялся, когда мазок ложился явно не туда. И чудо заключалось в том, что даже нелепые мазки придавали картине особый тон, яркость и интересный свет.