Две души Арчи Кремера (СИ)

А еще Арчи отлично понимал, что доктор Зоннберг, скорей, знает о нем все. Как если бы Арчи был препарированной бабочкой за стеклом в его кабинете. У Гужиты были такие в его лаборатории в общей комнате. Арчи, увидев их в первый раз, расстроился: их было жалко. Потом, конечно, привык, как и к тому, что у Гужиты в лаборатории макаки особенно долго не задерживались, а уж мышки вообще. Но бабочек, таких красивых, таких непохожих ни на что, было отчего-то особенно жалко. Наверное, потому, что Арчи ощущал себя именно так: пригвожденным к этому креслу, или к этой кровати – на которых был и логотип центра, находящимся под постоянным наблюдением, заключенным на территории этого дурацкого центра.

В общем-то, ничего против профессора Октавии Примстон Арчи не имел. Хотя она и могла не нравиться доктору Зоннбергу. Но выбор между Октавией Примстон и Дамианом Зоннбергом был ему очевиден: Арчи знал Октавию Примстон, а этого Зоннберга – нет. И что-то было подозрительное в этом человеке.

– Нормально мы с ней ладим, – отмахнулся Арчи. И снова заскользил взглядом по стенам.

– Отлично, – с готовностью отреагировал Зоннберг. Улыбка у него на лице не изменилась, зубы от напряжения не потрескались, но Арчи не мог припомнить ни одной причины, чтобы верить ему. – А как проходят эксперименты с нейроинтерфейсом?

Профессор Леонора-Мария Робардс – отличная тетенька, неугомонная и шустрая. При этом не обращавшая внимания на постоянные жалобы Арчи. Ей-то приходилось налепливать на него постоянно эти датчики, затем снимать, или в последнее время это был целый шлем, который состоял из двух частей, вроде яйца такой, он закрывал всю голову до плеч, и поначалу было совершенно жутко, потому что Арчи лишался всякой – ВСЯКОЙ – возможности видеть и слышать. Профессор Робардс объясняла ему, что мозг вообще все воспринимает как электросигналы, а глаза-уши – и даже кожа – это просто интерфейс, не лучше и не лучше любого другого, даже хуже, если честно. Она еще что-то рассказывала, перед тем как это шлемояйцо защелкивалось на голове Арчи и он снова лишался возможности видеть и слышать. Но вроде у него, точней у его мозга получалось обрабатывать сигналы, которые профессор Робардс посылала ему, и даже что-то там транслировать обратно; они каждый раз смотрели вместе те сюжеты, которые Арчи передавал вне, и он удивлялся: какие жуткие картинки! Но относительно точные, не без этого.

В общем, неплохо все было. Но почему этот доктор Зоннберг еще и его мнение хотел знать? Разве профессор Робардс не рассказывала ему? Или он хотел, чтобы Арчи поверил, что Зоннбергу интересно его, Арчи, мнение?

Пожав плечами, Арчи обреченно отозвался:

– Нормально все. Как будто вы не знаете.

– Знаю, – охотно признал Зоннберг. – Но мне хотелось бы и тебя услышать.

Арчи скептически посмотрел на него. Он опустил глаза на свои пальцы и принялся их рассматривать.

– Кстати, – снова этим своим приятельским тоном сказал Зоннберг, – я однажды упросил Леонору-Марию показать моему племяннику этот нейроинтерфейс. С трудом, надо сказать. Это было даже сложней, чем получить разрешение у начальства. Это ведь очень секретная разработка, Арчи.

– Знаю, – буркнул тот, поднял на секунду глаза с пальцев на Зоннберга и снова на пальцы.

– Он был в восторге. А ведь он учится в лучшей школе столицы, постоянно ходит на самые разные экскурсии в самые разные научные центры.

Арчи снова посмотрел на него, и на его лице открыто читалось: «И что?».

– У тебя действительно уникальная возможность принимать участие в таких здоровских разработках, – продолжил Зоннберг.

– Я тоже хочу на экскурсию в самые разные научные центры, – пробормотал Арчи.

– Мы можем это устроить, – мгновенно отреагировал Зоннберг.

– Правда? – скептически посмотрел на него Арчи. А в глазах затеплилась надежда.

– Конечно. Твой экзоскелет уже готов, можно будет не бояться за всякие неудобства. Ты хочешь, чтобы тебя сопровождала доктор Густавссон?

– А можно доктора Османова? – осторожно попросил Арчи. – Доктор Густавссон, наверное, не очень интересуется техникой.

– Можно доктора Османова. Очень рекомендую музей механических устройств, – гордо произнес Зоннберг, дотронулся до наручного юнита и повернулся к экрану. – Ты знаком с ним? Или вот. Я очень любил ходить в этот музей, когда учился. Ботанический.

На экране сменялись один за другим виды, Арчи внимательно смотрел на них, помалкивал – доктор Зоннберг все старался расположить его, но на Арчи это производило эффект, далекий от ожидаемого, – запоминал, что именно ему показывали, чтобы потом самому изучить получше, без этого – экскурсовода, – и тихо радовался, что наконец он вырвется из этого дурацкого центра.

Доктор Зоннберг еще поговорил на разные темы, наверное, чтобы убедиться, что с Арчи действительно все в порядке; и тот старался делать вид, который от него ожидали – бодрого жизнерадостного мальчика. А сам все думал: уберется или нет?

Зоннберг поднялся, сообщил с грустным видом, что ему было очень интересно поболтать с Арчи, но время не терпит, а его ждут дела и вообще пора, и вроде продемонстрировал готовность убраться восвояси, но у двери остановился и после паузы спросил у Арчи:

– А ведь доктор Густавссон неплохой человек, не так ли? Почему ты не хочешь, чтобы она составила тебе компанию на время вылазки?

– Она не очень разбирается в технике, – помолчав, ответил Арчи, глядя на него. – Наверное.

– А вообще? Если бы она предложила тебе провести пикник у озера, например, ты бы согласился?

Арчи погладил подлокотник кресла, избегая глядеть на Зоннберга.

– Зачем нужны эти пикники, – буркнул он наконец.

– Действительно, – покивал головой Зоннберг.

Следующим пунктом повестки дня Дамиана Зоннберга был, как ни удивительно, разговор с одним очень ушлым человеком. Предприимчивым не менее, чем он сам, а в некотором смысле как бы даже не более. Тем более этот предприимчивый человек уже ждал его в кабинете. С позволения Дамиана Зоннберга, разумеется; помощник имярек предложил Пифию Манелиа разместиться в кабинете и вообще обустроиться с максимальным комфортом в ожидании Зоннберга. Что Пифий Манелиа и сделал. Он пил четвертую чашку какого-то безумно дорогого чая, курил не менее безумно дорогие сигариллы и изучал информацию по проекту «Арчи 1.1». Собственно, он был удивлен, когда пройдоха и хитронос Зоннберг предложил ему встретиться, еще более удивился, когда его помощник старательно демонстрировал гостеприимство. Казалось: со стороны Зоннберга станется капнуть слабительного в резервуар с водой кофе-автомата, ан нет, уже которая чашка, и все в порядке, никаких неожиданных позывов. Неужели Зоннберг полон благих намерений по отношению к Пифию Манелиа – и даже бескорыстно?

Это, в некоторой степени, было неожиданно. Дамиан Зоннберг был не из тех людей, которые способны поделиться чем бы то ни было: бокалом вина, краюхой хлеба, успехом в предприятии. «Арчи 1.1» был неожиданностью для Пифия Манелиа, и еще большей неожиданностью стала возможность получить доступ к досье так же просто, как и к дивным сигариллам. Чай был так себе, единственным его достоинством была цена, а вот все остальное впечатлило Пифия Манелиа. И, кажется, он понял, о чем именно говорили дядюшка Армин, Бенскотер и старик Бруно Тамм давеча на посиделках, на которые была приглашена маменька Пифия – как-никак сестра Надежды Рейндерс. Эти старики не называли имен участников проекта – его рабочих лошадок, даже о самом мальчике не говорили иначе как об «объекте», «артефакте», «экземпляре», делали вид, что им не неприятно обсуждать успехи Ромуальдсена, посмеивались над Зоннбергом, отзываясь о нем, как о «том на побегушках», и общее настроение было с некоторым трудом определено Пифием Манелиа как подозрительно-торжествующее. Старики отлично знали, что до тех пор, пока не пройдет как минимум год после окончания проекта, невозможно будет дать его полную оценку; промежуточные итоги не значат ничего. А проект окончится со смертью экземпляра. И пусть дядюшка Армин и был настроен прожить до двухсот пятидесяти лет – спасибо всевозможным регенерирующим, трансфузионным, мио-, крио-, ауро– и прочим терапиям – но если судить по тем данным, которые изучал Пифий Манелиа, «экземпляр» за здорово живешь перемахнет этот рубеж. И как бы не в два раза.