Две души Арчи Кремера (СИ)

Арчи выслушал сообщение Ставролакиса, сказал обычно-нейтральное: рад стараться, оправдаю доверие, бла-бла.

– Что у тебя за возможности такие, что они так необходимы для расследования? – поинтересовался Ставролакис.

Арчи пожал плечами.

– Спросите у Аронидеса, – сухо ответил он.

Это было именно то, что ни Ставролакис, ни Лутич не отважились бы сделать.

Но через полтора суток Захария Смолянин – осунувшийся, усталый, злой как черт, страстно желающий мстить – с похожей на восхищение интонацией сообщил Лутичу, что Арчи Кремер способен поставлять огромнейшие массивы информации, очень хорошо структурированные и обработанные. Даже его лапочка-гиперкомпьютер в восторге и хорошо их кушает. Захария задумчиво смотрел на Лутича – на его левый глаз, кожу на левой стороне лица, киберухо – и явно не решался предположить ничего такого. Лутич же подозревал, что это объяснило бы очень многое, в том числе и почему двадцать-двадцать два человекочаса в марсианские сутки не отражаются на внешности Арчи Кремера. Его искусственная половина тоже не менялась, а правая – старела, загорала и бледнела, на ней росла щетина и многое другое, что с левой не случится по определению. Ребята, работавшие на площадке, были похожи на ребят, отработавших тяжелую вахту, но не Кремер – хотя он вкалывал наравне с остальными и даже больше, а при этом еще и информацию для гиперкомпьютера собирал. И Лутич злился все больше и больше: ему на реабилитацию потребовалось что-то около десяти лет. То есть Кремеру было сколько – двенадцать, четырнадцать лет, когда над ним поставили такой эксперимент? Не на себя он злился, не на Кремера, а на тех ублюдков, которые позволяли себе такие эксперименты. А к Арчи он поневоле испытывал странное, очень теплое, очень интимное, что ли, – отцовское чувство, которого сам же и пугался.

========== Часть 36 ==========

Когда комендант Лутич появился в восьмом пузыре, Бруна Сакузи отбросила секатор, которым взмахивала с изящностью дирижера тройного оркестра, и подбежала к нему. И ладно: в два раза меньшая сила тяжести, воздух полегче да поразреженней, чем на Земле, все, что угодно, но комендант Лутич в который раз удивился ее резвости. Тетка была основательно сбитой, плотной такой, из тех, которые за один раз способны перерубить шестисоткилограммовый валун мечом-кладенцом, и никак не ассоциировалась у него с подвижностью. Никак, когда комендант Лутич рассматривал ее вне ареала обитания. Но в родном пузыре или других, так или иначе захваченных ей под свои шкурные интересы, она вела себя именно так – неожиданно ловко. Проворно. Энергично. Навевая мысли об алхимии, мётлах, чего уж там, остроконечных шляпах и прочих ведьминских ухищрениях.

Это же могло быть совершенно праздной мыслью – комендант Лутич развлекал себя таковыми, чтобы отвлечься от других, очень неприятных, завязанных на многих людях и на одном событии – аварии «Триплоцефала». Уже вроде и несколько отчетов были отосланы на Землю, и к ним прикреплены симуляции события, а их авторами указаны инженеры по искину, группа разработчиков, возглавляемая Захарией Смоляниным; они уже раз, наверное, триста, – вместе со Ставролакисом, Араужо и еще парой-тройкой людей, часто и с Лапочкой Смоляниным, куда без него – обсудили, обсосали мельчайшие детали произошедшего, а реконструкции выучили наизусть, и все равно Лутич возвращался к произошедшему, пытался заглянуть в прошлое, в себя самого: а все ли он сделал, не упустил ли чего-то тогда, не он ли виноват в произошедшем? Как бы он ни старался убедить себя в том, что как раз он и ни при чем, но осознание того, что шестеро космолетчиков и еще две дюжины работников были доставлены в город в специально оборудованном под санитарный вагоне, а «Триплоцефал» все лежит на боку и терпеливо дожидается, когда вокруг него возведут леса – краны – что там еще, оптимизма не добавляло.

Бруна Сакузи ухватила Лутича за рукав и потащила за собой. Она, конечно, была той еще заразой, думавшей о своих деточках – растениях – практически все двадцать четыре с лишком часа в марсианские сутки, иногда вспоминавшей о подчиненных, радевшей о последних куда меньше, чем о первых, но на то она и землеройка. У нее, думал Лутич, глядя по сторонам на буйство (иначе и не выразить) цветов и растений, инстинкты такими всегда были, а потом еще и прогрессировали, чего с нее ждать. С другой стороны, и подчиненные были при деле и в делах, увлеченные в той же мере, что и Бруна, а значит – и такие же счастливые. По крайней мере, увлеченные своей работой, что стимулировало оптимизм, которого комендант Лутич не испытывал достаточно давно.

В кабинете Бруны Сакузи комендант Лутич позволил усадить себя, огляделся, принял чашку жуткой травяной гадости со снисходительным кивком и величественно положил ногу на ногу. Она села напротив.

– Это – наша последняя смесь трав, которая очень неплохо реализуется в лавках. У Эсперансы тоже, – задумчиво сообщила Бруна Сакузи. Она сложила руки на коленях, подумав, подсунула их под бедра, поерзав, снова сложила их на коленях. Глядеть на Лутича она не осмеливалась.

– Очень интересный букет, – решив побыть милосердным, сообщил ей тот, понюхав настой.

Бруна зыркнула на него недовольно, затем начала изучать ногти – основательно обломанные, обношенные, грязные ногти.

Комендант Лутич с важным видом сделал первый глоток. Он изобразил на лице глубокое раздумье, причмокнул, задумался, стоит ли делать второй глоток – смесь была ядреная, и последствия от ее применения могли быть самыми неожиданными; а еще его беспокоило, что хитрая жаба Сакузи хочет от него.

– Ребята в порядке? – хмуро спросила она. Словно слышала его размышления.

– Вполне. Врачи пока настаивают, чтобы они вели щадящий образ жизни. С полетами придется повременить. – Лутич повертел перед носом чашку, изучая бока, заглядывая зачем-то под донышко. – Только если вторая команда будет вылетать за мелкими астероидами на тренировочном трейлере.

Сакузи посмотрела на него и отвела взгляд.

– Но они тоже должны будут делать это с Олимпа? – угрюмо уточнила она.

– С учебного космодрома тоже допустимо. Ты сама знаешь. Это было нормальной стратегией полетов. – Лутич посмотрел в направлении площадки.

– Даже принимая во внимание, что и ее проектировало то же конструкторское бюро? И наш пузырь, Златан. И остальные. Одно и то же бюро. Я говорила много раз, что с архитектурой не все в порядке. Давление в пузырях пониженное, чтобы поддерживать приемлемую влажность и насыщенность воздуха, нам приходится дополнительно обогащать его водным паром, нейтральными газами, делать химанализ воздуха каждые полчаса вместо проектных двух, и прочее. Ты знаешь. – Угрюмо подчеркнула она. – И я думаю, остальные пузыри как себя ведут?

– У тебя есть конкретные наблюдения? – Лутич с радостью отставил чашку с травяным чаем. Сакузи гневно выпрямилась в кресле, Лутич вскинул руку. – Конкретные наблюдения, Бруна. Повторяю, конкретные. Я знаю многое о твоих проблемах от тебя лично и с твоих слов, и при этом я получал очень мало запросов, рапортов и жалоб.

Она обмякла.

– Златан, ты постарайся понять меня. Я знаю, как это было на Земле и, скажем, на Луне-1. Я знаю, что и как нужно делать в условиях низкой гравитации и недостаточного давления. Я знаю, какой предполагалось создать микросреду здесь – в идеале. Естественно, идеал – это нечто недостижимое, а мы – биологи. Не какие-нибудь там искинщики, а «зеленые пальцы». Как бы это сказать, второй сорт, – мрачно заметила она.

Лутич подумал было: возразить, что ли, – но ни сам не знал, что именно ответить ей, ни Бруна Сакузи не ждала ничего такого. Скорее всего, она бы и не поверила его заверениям.

Она снова переплела пальцы, начала изучать синяк под ногтем большого, сжала пальцы в кулак.

– Естественно, я знаю, чего бы я хотела для своих питомцев. И я хотела бы многого. Даже, как ты сам понимаешь, куда больше, чем требую от тебя, рассчитывая получить хотя бы половину. Но меня интересует другое: насколько вообще надежна наша микросреда. Даже не конкретно наши оранжереи. Они проектировались хлипкими, строились… – она махнула рукой. – Растения – не люди. Если потерять несколько десятков стволов, никакой гуманитарной катастрофы не произойдет. Но знаешь, после этого происшествия я не уверена, что готова так легко относиться к нашему положению.