Кrom fendere, или Опасные гастроли (СИ)

— Ну что ты, Сайчик, устно у меня всё получается, гладенько так, будто душа песенки поёт. Я даже о словах не думаю, хоть и по-английски говорим... говорили. А как писать начну — будто тараканов давлю.

— Фу! — Засмеялся Сольвай. — Ладно, напишу так, чтобы он под твоё письмо засыпал и видел тебя во сне? Годится?

Влюблённая недоучка радостно закивала.

*

Сай провёл сорок приятных минут, сочиняя для Матильды любовное письмо. Закусив кончик ручки и перечитывая своё произведение, он толкнул ногой дверь и ввалился в общую гостиную, где вовсю развлекались его друзья.

— А где Мати? — вынимая изо рта рабочий инструмент пиита, спросил слегка дезориентированный Сванхиль.

— Наше чудо в перьях сказало, что тортик хочет собственноручно сварганить, на кухне у шеф-повара работу отбивает, — лениво ответил Ким.

— Медвежонок, да ты у нас настоящий медведь, медведище! Самец, покоритель, задрать — это к тебе! — Джимми состроил страшную гримасу и показал пару неприличных жестов, пародируя о-о-очень злобного и сексуально озабоченного гризли.

— Свечка, ну хватит. — Отвернулся от него Бамсе.

— Чего хватит? Это ты своей мадамочке скажи «хватит». — Дал ему Джимми щелбан. Но наткнулся на несколько укоризненных взглядов (даже Упырь невесело нахмурился) и пожал плечами. — А чего она таскается на наши концерты? Взрослая тётка, даже пожилая...

— Ей всего тридцать шесть! — насупился Бамсе и поднялся в полный рост. Его гневно раздувающиеся ноздри, недобро блестящие глаза и крепко сжатые кулаки не оставляли никаких сомнений: юный рыцарь готов драться за честь своей дамы даже с заведомо более сильным и ловким другом!

Обстановку удачно так разрядила подушка, прилетевшая от гримёрного столика Сольвая; она своевременно врезалась в насмешника и чуть не сбила с ног — Свечка продолжил плаксиво, попискивая как мышонок:

— Ай, ой, уй! За правду страдаю! А эта фру Медведица, между тем, портит нам в зале атмосфэру, таскается на все концерты, сидит в первом ряду, дышит своими... — Джимми оформил на себе скруглёнными ладонями пятый или шестой размер женского бюста, потом подумал и показал два земных полушария, для максимальной убедительности, — в общем, буфера у неё что надо, только смотрится она в своём шанелевском костюмчике и в брюликах как норвежский партизан в тылу вьетнамцев. Фанаты пугаются и начинают вести себя прилично, я сам видел сегодня, как один чел подобрал ей с пола упавшую перчатку и извинился! Так что, Медведик, угомони свою Медведицу, пусть не приходит, не смущает публику. А если ещё и её муженёк прознает о ваших шашнях! Не похож он на свингера, а скандалов неохота. Только жрать нормально начали, и чего, снова переходить на гамбургеры без сыра?

И ведь как в воду глядел Ульмер...

— Чтобы никто не ел! — торжественно и строго распорядилась впорхнувшая в комнату Матильда. Без привычных каблуков она стала гораздо ниже ростом, потеряла всю свою напускную агрессию и казалась очень хрупкой. Фея!.. — Я говорю, не ешьте, не перебивайте аппетит бутербродами и конфетами, подождите торт, я вам та-а-акую вкуснотищу испеку! Торт «Ночи Багдада»!

— Кто бы сомневался, что не «Утро Болотной Канавки», — тихо сострил Сольвай, перебивать радостный кулинарный настрой влюблённой Элизы Дулитл не входило в его планы. — Иди сюда, вот, всё сделал. — Отвёл он Мати под локоток в сторонку. — Читай. — И вручил лист дорогой мелованной бумаги, надушенной специальным парфюмом.

«Мой милый Аладдин.

Как у тебя так получается, любимый? Я два твоих письма держу в руках (целую каждое словечко многократно), а всё ответить толком не могу. Ты очень умный, Альбус дорогой! Хочу я много так тебе сказать, но только... боюсь казаться глупою, простушкой.

Что я умею? Шить меня учили, да, быстрой нитке следуя, вязать, и петли спицами в узоры превращать... Что я готовить мастерица похвалиться? Нет-нет, будет для того и день, и час... Смешно тебе не станет, что я сказать хочу, как сердце всё моё наполнено тобою и голова; и даже ночью думаю бессонно о тебе: глаза твои мне снятся, если сплю, как дорогие, чудные алмазы, которые ценой того дороже, что самые любимые они. Но прячутся слова и убегают, как только руки до пера доходят. Когда тебя увижу, расскажу... нет, всё слова расскажут сами, поскольку лишь сердце любящее может говорить. Я писем никогда и не писала, мне прежде было некому писать...

И что сказать, ну, может, о себе немного, а то ведь ты немногое и знаешь, или не много знаешь про меня... Или о том, как славно выступаем? Нет, правда, здорово, но очень устаем. Америка мне как-то не по нраву: удобная страна, но люди... красиво улыбаться и умеют, глаза пустые — страшно тех людей... Иное дело бойкие фанаты, они нас любят... И с долгами Сай почти что разобрался: останется не только на костюмы, мы инструменты тоже думаем купить. Скопить удастся, и смогу послать немного брату. Скучаю по нему и по тебе, любимый Аладдин!

А сны мне снятся, хочешь знать, какие? Ты нежно обнимаешь, обнимаешь... и мне с тобою очень хорошо.

Рассказывай мне всё-превсё и даже больше, я знать хочу любую вашу мелочь.

Целую крепко, сердцем всем жду встречи, чтобы мои глаза с твоими повстречались. Твоя навеки Вантуле Матильда.

P.S. Еще одно: у нас под окнами цветет большая клумба, и я, глупышка, думаю всё время, что ты бы мне те розы подарил, а я поставила бы их в большую вазу... А хочешь... Можно шарф тебе свяжу? Чтобы любая, хмурая погода вдруг стала ясной, солнечной и теплой. Или перчатки — руки согревать... так холодно у вас, и Лондон мокрый, серый. Пока не встретятся все наши двадцать пальцев, и друг друга стиснут, пускай твои тепло хранят двойное, мои вязали, чтоб твои хранить... И много-много раз тебя целую в губы. Не плачу, я ведь Аладдину обещала».

— Всё слово в слово, — заключил Сольвай, заметив, что Матильда, старательно шевелившая губами, добралась взглядом до последнего слова и улыбнулась. — Довольна?

— Ах, ах, можно я тебя поцелую? Именно так и хотела сама написать! — Мати, не дождавшись разрешения, чмокнула Сая в обе щеки, в лоб и даже в уголочек губ, и под пошлые, но не злые шуточки парней выпорхнула из комнаты, бережно держа заветный листок, будто самую дорогую драгоценность.

*

Так вот, про то, в какую воду глядел Ульмер...

Через день Саю позвонили. И назначили встречу с новым продюсером. Со встречи он вернулся хмурый, вопросы ребят игнорировал, как-то странно глянул на Йосефсена и подозвал Бюлова, «пошептаться». Перед носом Джимми, направившегося в комнату Сольвая вместе с Андрисом, грубо захлопнул дверь:

— Тебе пока знать не надо, а то натворишь чего лишнего. Дай с умным челом посоветоваться.

Свечка не обиделся, а нагло приставил к двери пустой стакан, прижался ухом к его донышку:

— И никакого колдовства, — довольно хмыкнул он, прислушиваясь к разговору Сая и Кита. — Чего? — Поморщился через некоторое время. — Сколько? Нихуя себе. И если Бамсе откажется, то чего? Чего-чего?! Ну охуели они! Да за такое их!.. — Он едва успел отскочить от резко распахнувшейся двери.

— Ладно. Всем слушать, пришла беда, откуда не ждали, — провозгласил, сосредоточенно поджав губы, Андрис, за его спиной маячил злой Сванхиль. — Объявление. Нашего Бамсе хотят купить. Для нужд однополого секса. Сиречь или он ляжет, или мы сядем. И что забавно, предлагают заплатить... сумму... потом скажу какую, а то вы сейчас, представив такие деньжищи, потеряете соображательную способность. Если откажемся — обещают скормить нас всех диким свиньям.

— Ой. Как неприятно. — Зажала рот ладошкой Матильда.

— Свиньи — это да, серьёзная угроза, — весомо подтвердил Гуль. — Они сначала сгрызают жертве нос и рожу, а потом вспарывают клыками живот и выедают изнутри.

— Спасибо, Упырь, важное пояснение... Так вот, поскольку дело касается всех нас, и предложение о покупке нашего коллеги было сделано официально Сольваю, как руководителю группы, то, наверное, уместно будет узнать мнение каждого. Итак, Бамси, ты первый. Что думаешь?