Я без ума от французов (СИ)

– А-а, глупый мальчик хочет свои условия? – Цицеро прикусывает губу. – Тогда Цицеро хочет свои взамен!

– Тебе не кажется, что это и так выглядит как “все будет по-твоему плюс парочка корректив от меня”? – Селестин возмущенно поднимает брови.

– Цицеро хочет свои условия! – маленький итальянец капризно хмурится и опять упирает руки в бока.

– Посмотрим, – бросает Селестин, он уже не в настроении долго спорить. – Итак, условие первое: ты больше не называешь меня ни мальчиком, ни одним из прилагающихся к этому слову эпитетов. Да, я младше тебя и даже младше Тира, но это ужасно раздражает. У меня есть имя, и будь добр называть меня по нему.

– Мелочь, – Цицеро дергает носом. – За это ма… Селестин, – он исправляется, безобидно поднимая руки, – отдаст Цицеро свою машину на все время, пока мы будем здесь.

– Хорошо, – Селестин решает, что если они все равно будут ездить вместе, то какая разница, кто будет сидеть за рулем. – Но стоимость бензина я записываю на ваш счет. Дальше. Ты не наставляешь на меня оружие и, соответственно, не угрожаешь меня убить. Никогда.

– На время! – Цицеро торгуется на редкость увлеченно. – Пока не уедем! И за это Селестин поедет убивать своего дядюшку вместе с Цицеро!

– Я бы и так туда поехал, – Селестин не может не поддеть Цицеро немного. – Но условие принято.

– Mortacci tua! – маленький итальянец весь морщится. – Ты обманул Цицеро!

– Нет, – Селестин качает головой. – Это по правилам. И последнее – что бы ты ни делал, куда бы ни пошел, кого бы ни решил убить, ты сообщаешь об этом мне. Я хочу быть проинформированным о любых твоих действиях.

– Идет! А за это Селестин будет делать все, что скажет Цицеро, исполнять каждый его приказ!

– Но только в том, что касается работы здесь, так ведь? – Селестин спрашивает, и Цицеро недовольно морщит нос.

– Да, да! – он бросает раздраженно.

– Ну, в этом есть логика, – Селестин задумчиво кивает. – Хорошо. Тогда это все.

– А Селестин умеет играть, – Цицеро улыбается довольно и удовлетворенно, резко опираясь коленом на подлокотник кресла Селестина и протягивая руку. – А теперь отдай вещь Цицеро! – и Селестин протягивает ему четки, которые Цицеро вырывает мгновенно, отходя назад и обматывая их вокруг запястья. И задумывается вдруг серьезно.

– Так, а теперь Цицеро пойдет еще разок отлить перед выходом.

– А мне обязательно об этом знать? – Селестин морщит нос.

– Селестин просил Цицеро сообщать обо всем, что тот будет делать, – невозмутимо отвечает маленький итальянец, дергая ручку ванной. – Вот Цицеро открывает дверь…

– Ладно-ладно, – Селестин торопливо вздыхает. – Обо всем, что выходит или собирается выйти за рамки закона.

– Идет, – теперь Цицеро окончательно удовлетворен условиями и закрывает дверь за собой.

Он возвращается через пару минут, и Селестин как раз успевает надеть пальто и ботинки и повязать шарф. Он смотрит на Цицеро, надевающего толстый полосатый свитер и подбирающего свой чемодан, сверху вниз, и думает, какой же тот все-таки маленький. Был бы он женщиной, Селестин бы даже не задумался об этом, но так его не оставляет навязчивая, совершенно глупая мысль о том, как должны затекать шея и спина у Тиерсена, когда тот наклоняется целовать своего итальянца. Сам бы Селестин точно удавился от такого, он раньше пытался не обращать в отношениях внимания на рост, но маленькие девушки через какое-то время стабильно начинали его раздражать. Впрочем, Селестин может позволить себе выбирать, им в этом никогда не двигали чувства. Один раз, может быть, но Селестин предпочитает не думать об этом. Не вспоминать. И не ревновать больше.

А вот Цицеро совершенно не смущает задирать голову, когда он смотрит на Селестина – видимо, сказывается многолетняя привычка, он явно всегда был ниже всех, с кем общался.

– Здесь есть ресторан, я предлагаю позавтракать для начала, – Селестин все-таки выбрасывает раздражающую мысль из головы.

– Цицеро надеется, Селестин платит? – с подозрением уточняет маленький итальянец.

– Конечно, – Селестин вздыхает и открывает дверь.

Тиерсен расположился удобно, лежа на небольшом холмике среди тощих кустов, и уже третий час лениво смотрит в бинокль, изредка отмечая время в разложенной рядом тетради.

– Ты очень терпелив, мой милый Тиерсен, – негромко говорит Мария. Последний час она пела какие-то тихие песни на нездешних языках, хоть как-то скрашивая ужасно однообразное времяпровождение.

– Пф, в маки мне приходилось и не столько ждать в ожидании нужных машин, – Тиерсен не отвлекается от своего занятия. – И тогда даже отлить нельзя было отойти, что там поесть. А тут всего день полежать, еще и ты меня можешь сменять в перерывах.

Мария смотрит на него так, как будто хочет сказать, чтобы он не злоупотреблял ее добротой, но Тиерсен и не будет, и она это знает. Ее Тиерсен все делает сам.

– Но если мы собираемся проникнуть туда, надо составить полный график обходов охраны, – продолжает Тиерсен. – Я бы еще и от графика Лефруа не отказался, но что-то мне подсказывает, что эта сволочь даже из спальни не выйдет. Еще и окна все занавесил.

И Мария ничего больше не говорит. Она знает, что Тиерсен лучше разбирается во всем этом: сколько бы лет она ни была матерью своим детям, сейчас многое изменилось. Сейчас у людей другие законы, они используют другое оружие, весь мир работает по-другому. Но Тиерсен родился здесь, и кому, как не ему, знать о том, как убивать в этом мире и выжить в нем самому. Мария вдыхает прохладный лесной воздух и снова начинает петь. День обещает быть долгим.

Селестин облокачивается на капот своего джипа, отпивая кофе из картонного стакана, а Цицеро, ничуть не смущаясь, залез прямо на крышу автомобиля, удобно там усевшись, и теперь поедает разложенные рядом сандвичи, наблюдая за окружающим Флоренцию пейзажем в бинокль. Хотя сначала Селестин очень негативно отреагировал на идею наблюдать за домом Лефруа так откровенно, но Цицеро только отмахнулся от него, напомнив о принятых условиях, и отвез их обоих на уютную и уединенную смотровую площадку, где можно без лишних подозрений наблюдать за чем угодно.

– Дом открытый. Плохо, – Цицеро цепляет зубами торчащий из сандвича кусочек огурца. – Не подобраться.

– Дай посмотреть, – Селестин берет у него бинокль и подходит к ограде площадки, вглядываясь в окружающий город мелкий лес. Младший Мотьер так и не был на новой вилле Лефруа и теперь видит ее первый раз. И та действительно очень открыта – видимая часть территории обнесена тонким и высоким забором, а само здание выполнено частично из стекла. Но Лефруа же не такой дурак, чтобы ходить перед этим стеклом сейчас. Лефруа, к сожалению, вообще не дурак. По крайней мере, не больше, чем все люди.

– И как мы туда попадем? – Селестин возвращает бинокль Цицеро, задумчиво глядя с площадки.

– Цицеро придумает что-нибудь, – маленький итальянец сразу сует ремешок в рот, задумчиво его покусывая. – Но соваться туда прямо может только полный идиот.

– У нас дома открылся ресторан? – Назир, заходя на кухню, поднимает брови и скрещивает руки на груди. – Мне надо бронировать столик, или можно просто пройти и взять что-нибудь в холодильнике? А если серьезно, то что, ты решил кого-то пригласить? Меня спросить нельзя было? – он скептически смотрит на Тиерсена, который встряхивает сковороду и вытирает тыльной стороной ладони вспотевший от жара духовки лоб.

– Я просто подумал, что все равно вечер свободен, я сижу дома и ничего не делаю, так что почему бы не приготовить приличный ужин.

Назир хмыкает, но в его взгляде появляется какая-то неловкость: он явно не ожидал, что Тиерсен готовит это для него.

– А я начинаю понимать, почему ты с женщинами не живешь, – Назир садится за стол и закатывает рукава рубашки. – Сам себе домохозяйка, да? – потягивается к открытой бутылке крепленого вина. – Ты мне, кстати, форму на завтра не погладишь?

– Так, ты рот-то прикрой, а то я тебе туда щедро уксуса плесну, – Тиерсен снимает крышку с кастрюли и берет одну из найденных где-то на полках деревянных лопаточек.