Я без ума от французов (СИ)

Цицеро переворачивается на бок, обтерев ладони о постель и подкладывая их под щеку. От пальцев пахнет – совсем легонько – кровью и – так сильно – мускусом, смазкой и спермой, и Цицеро нравится этот запах. И он дышит им, бормоча неразборчиво почти сквозь сон. И засыпает, устроившись как можно удобнее, в ожидании, несомненно, сладких снов.

Цицеро бежит. Он не знает, куда, от кого, зачем. Знает только, что ему нужно бежать, перепрыгивая через обваленные деревья, часто хватая ртом воздух, оставляя на земле смазанные следы от сапог. Цицеро бежит и совершенно не чувствует себя уставшим, но и бодрым – тоже. Он непроизвольно взвизгивает, когда слышит неожиданный громкий рык за спиной, но не оборачивается, только оскальзывается на траве и, на долю секунды коснувшись ее раскрытой ладонью, отталкивается и бежит дальше. Когда нужно бежать, нет времени оборачиваться. Шумный ветер треплет его длинные рыжие волосы – здесь уже что-то не так, но Цицеро не помнит, что, – а лес кажется таким ярким, темным, бледным – плывет пятнами. Цицеро практично замечает в потоке панических мыслей, что если бы он был моложе, бежать было бы легче, но вот этого исправить сейчас никак нельзя. А через долю секунды после этой мысли он уже с громким визгом летит с резко появившегося под ногами обрыва вниз, еще пытаясь затормозить руками о мокрую траву, но только переворачиваясь в воздухе и едва цепляя ее кончиками пальцев.

– Ум-мф! – Цицеро приземляется на траву лицом вниз, шумно, чувствуя резкую, невозможную боль в ноге, содрав всю открытую кожу на руках до мяса. Он рассекает лоб о какой-то торчащий из земли корень, но это ничего по сравнению с тем, как вспыхивает нога. И Цицеро даже не может перевернуться, чтобы посмотреть, что с ней – каждая попытка двинуться причиняет горящую, предельную боль. Поэтому он для начала пытается хотя бы отдышаться, уткнувшись лицом в траву. За спиной больше нет никаких звуков, и Цицеро сразу забывает о погоне. Ему больно, а остальное уже неважно.

Он приподнимается на локтях, но, даже изогнувшись, не может разглядеть, что там, сзади – пот застилает глаза. И Цицеро, стиснув зубы, все-таки пытается перевернуться. Это дается тяжело, мучительно, и он не сдерживает криков, хватая себя за бедро и перекидывая ногу, которую не чувствует ниже колена – только оглушающее, полыхающее пятно боли. И перед глазами все идет темным – не только от этого, но и от того, как голень теперь уродливо изломана, порваны темно-красные штаны, торчит кость нервным сколом из яркого, сочного месива крови и обнаженного мяса. Цицеро закрывает глаза. Это очень и очень плохо, и он ругается сквозь зубы на трех языках.

Но боль совсем немного отступает, когда он не двигается, и Цицеро старается как можно быстрее привыкнуть к ней, чтобы подумать о том, что ему теперь делать. А что делать? Мало что может быть хуже, чем получить открытый перелом посреди леса, где никого нет, где некому помочь. Цицеро открывает глаза и оглядывается. Он любит пожалеть себя, но не тогда, когда теряет драгоценную кровь, будто впитывающуюся в траву.

Вокруг густой лес, в котором нет ни души. Если только… вон тот странный человек, который с ужасными звуками пишет что-то на школьной доске. Это вполне устраивает Цицеро, и он приглядывается, чувствуя в очертаниях фигуры что-то невыносимо знакомое. И выдыхает с облегчением, даже забыв про боль на какое-то время.

– Тиерсен! – Цицеро кричит, счастливо запрокидывая голову. – Кажется, Цицеро немного поломал себя, но ты можешь помочь ему! – он болезненно смеется, потирая бедро, по которому тоже ползет жар от сломанной кости. Но Тиерсен не отвечает, только продолжает что-то писать, Цицеро не разбирает, что, хотя он совсем рядом – это как будто какие-то бессмысленные каракули.

– Тиерсен! – Цицеро хмурится и говорит более требовательно. – Ты что, совсем не слышишь своего бедного Цицеро?! Ему больно! – “скррр… скррр…” – невыносимые звуки мелом по доске. – Цицеро больно! Прекрати играться со своими мелками и помоги ему! – маленький итальянец злится так сильно. Какого черта этот тупой Тиерсен даже не шевелится? – Ты слышишь меня, Тиерсен, мать твою?! – голос почти срывается в очередной визг, когда Тиерсен как-то тяжело, почти с хрустом поворачивает голову. Он не оборачивается целиком, и его лицо видно только в профиль – глаза перевязаны плотно темной лентой, узла которой на затылке Цицеро не заметил.

– Я слышу, – спокойно отвечает Тиерсен и снова возвращается к своему занятию, продолжая выводить непонятные линии, похожие на врачебные записи в рецептах – “скррр… скррр…”. – Я всегда тебя слышу.

Цицеро тяжело дышит и даже не может найти слов сначала.

– Так если слышишь, какого хрена там стоишь?! – он бьет по траве, и та режется сильно. Цицеро вскрикивает, отнимая от нее ладони – кровь течет из разодранной кожи, но не остается на траве, та чистая, без всяких пятен. Но думать об этом некогда. – Тиерсен! – тон становится жалобным, просящим. – Тиерсен, Цицеро больно! Твоему милому Цицеро так больно! Мне больно!

– Не кричи, пожалуйста, – Тиерсен говорит тихо, ровно, уже не поворачиваясь. – Ты мне мешаешь.

– И ты говоришь, что Цицеро сумасшедший?! – маленький итальянец срывается. – Это ты сумасшедший! Стоишь там, когда… Что?.. – он поворачивает голову резко, когда чувствует, как что-то смыкается на его запястье. Корень. Узкий, тугой корень обхватывает запястье Цицеро, придавливая к земле. – Что это еще за хрень, Тиерсен?! – Цицеро быстро хватает висящий на поясе кинжал свободной рукой, но другой корень вмиг перехлестывает ее, сдавливая, и тоже вбивает в землю. – Тиерсен! – сейчас Цицеро по-настоящему страшно. Он уже бы многое отдал, чтобы оказаться в пустом лесу с одной только сломанной ногой. Особенно тогда, когда корни резко обвивают его бедра, а через секунду – и торчащую кость, ломая ее еще раз. И Цицеро кричит так, как никогда не кричал, выгибая шею, но еще один корень выбивает воздух у него из легких, обматываясь под грудью.

– Тиерсен! Тиерсен, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Сделай что-нибудь! Заставь их прекратить! – Цицеро кричит на одном дыхании, даже не пытаясь вырываться – он уже не чувствует ни рук, ни здоровой ноги.

– Я же просил тебя не шуметь, – Тиерсен вздыхает и переворачивает доску, начиная писать что-то новое.

– Тиерсен! – это уже почти животный крик, Цицеро никогда не испытывал такой паники, как сейчас. – Тиер… – крепкий корень захлестывает ему рот, разбивая губы. А следующий фиксирует шею. И Цицеро может только смотреть, как Тиерсен выводит на доске крупно и необыкновенно четко: “ЦИЦЕРО”, а сразу под – “БОЛЬ”, подчеркивая снизу. И Цицеро смотрит, конвульсивно вздрагивая, а потом последний корень с коротким хрустом закрывает ему глаза.

Цицеро втягивает воздух резко, распахивая глаза. Ему казалось, что он никогда не выберется из этой тесной темноты, но пальцы наконец-то нащупывают мокрый песок, и Цицеро вцепляется в него, карабкаясь, жадно дыша. Он выбирается откуда-то и со всхлипами приникает к этому песку, пытаясь успокоиться. И это получается, пусть и не так быстро. Цицеро не помнит толком, почему ему так страшно, но это и к лучшему – проще будет забыть. И, отдышавшись, он приподнимается, оглядываясь.

– И куда Цицеро попал на этот раз? – щурится от мягкого сероватого света после темноты. Воздух вокруг остро пахнет морем, и, осмотревшись, Цицеро убеждается, что находится на каком-то холодном пляже, недалеко от города. Вся одежда отчего-то промокла, и маленький итальянец дрожит, поднимаясь на ноги. От холодного ветра явно не становится лучше, и Цицеро приплясывает на месте, бормоча под нос злые ругательства. Надо идти в город – других вариантов согреться все равно нет. И Цицеро, проклиная все, что ему попадается – от погоды и собственной жизни до попавшего под ногу камня – отправляется именно туда.

Но город, а если быть точнее – набережная, встречает его девственной пустотой. Не валит дым из видимых вдалеке заводских труб, не шумят дороги, не светятся вывески в белесом тумане. Цицеро раздраженно вздыхает и обхватывает себя руками – как же ему холодно, а здесь нет ничего, чем можно согреться, один промозглый ветер пронизывает насквозь. Но, вглядевшись слезящимся от этого ветра взглядом в уходящие к городу улицы, Цицеро замечает кое-что и вздрагивает довольно. Две фигурки почти неразличимы уже в тумане, но разве это важно? Куда важнее, что здесь есть люди и они куда-то направляются, возможно, в тепло, куда-нибудь, где есть отопление, бренди и мягкие кресла. Цицеро довольно будет любой из этих вещей, и он торопливо спускается по лестнице. Его короткий крик ловит и заглушает туман, но это ничего, Цицеро не будет тратить силы и тепло дыхания лишний раз, он просто догонит тех, кто уходит в город. Уходит так быстро, ох… Цицеро нелегко так же быстро переставлять ноги, но он очень старается, спотыкаясь на мостовой и тяжело кашляя, когда хватает ртом ледяной воздух.