Я без ума от французов (СИ)

Цицеро шатается по улицам, никак не зная, чем себя занять. В пригород ехать поздно, да и разбираться с Лефруа он не способен в таком состоянии, напиваться бессмысленно и дорого, если вкусно, а все остальные места, куда можно заглянуть, уже давно закрыты. Так что остается бродить без цели и категорически скучать. Цицеро подташнивает от недосыпания, но пытаться уснуть еще невыносимее. Ему нужно что-то, но он все еще совершенно не знает, что. И заходит в какой-то мелкий ночной магазин, шатаясь между полок и капризно выбирая, чего ему сейчас хочется. Но ни шоколадки, ни сладкая газировка, ни маленькие бутылочки с алкоголем его не развлекают сейчас, не хочется ровным счетом ничего.

Под сонным взглядом продавца Цицеро останавливается перед автоматом с сигаретами, проглядывая яркие пачки. Он находит крепкий “Житан”, который курит Тиерсен, но никаких желаний в связи с этим не возникает, и Цицеро вздыхает, собираясь отправиться дальше вдоль полок. Он еще не сделал полный третий круг, и это неплохо бы исправить.

Звонок над дверью дергается, и Цицеро поворачивает голову одновременно с продавцом. Впрочем, девушка, зашедшая в магазин, не особенно интересна. Она смуглая, черноволосая, фигурой похожа на плотную сладкую грушу и, помимо прочего, одета в юбку, которая явно короче, чем носят в ноябре. Цицеро быстро теряет к ней и ее юбке интерес, возвращая взгляд к автомату и пытаясь вспомнить, что он собирался делать. Этот процесс занимает у него больше времени, чем обычно, из-за усталости.

– Никак не можете выбрать? – голос неожиданно участливый, с явным румынским акцентом.

– Что? – Цицеро поворачивает голову.

– Я говорю, никак не можете выбрать? – девушка улыбается. – Раньше не курили или решили попробовать что-нибудь новое?

– Просто задумался, – Цицеро встряхивает головой и отходит в сторону, давая девушке подойти к автомату. Соседняя полка с напитками снова привлекает его внимание.

– Вот черт, где же эта мелочь? – неожиданно говорит девушка, и Цицеро снова поворачивается. Она роется по карманам куртки с растерянным выражением лица. – А, точно, – смеется и лезет в кармашек на юбке, доставая горсть монет и вталкивая их по одной в автомат. – Я такая рассеянная, – она снова улыбается и смотрит на Цицеро искоса. – Меня Лина зовут, – жмет на кнопку и достает из автомата пачку крепкого “Житана”.

– Цицеро, – маленький итальянец резко передумывает игнорировать ее и протягивает руку.

– Красивое имя, – Лина дружелюбно пожимает ее. – Так, кажется, кого-то известного звали.

– Кажется, – Цицеро дергает плечом.

– Я только приехала во Флоренцию, ничего, кроме журнальных проспектов, не видела. А вы здесь живете?

– Вроде того, – Цицеро отвечает односложно и задумчиво.

– Повезло вам, здесь красиво. А я выспалась в поезде, и теперь нечего делать. И вам, гляжу, тоже не спится. Может, если у нас обоих бессонница, вы покажете мне город? – а эта Лина явно любит брать инициативу в свои руки.

– Может быть. Куда ты хочешь пойти? – Цицеро спрашивает прямолинейно, он не хочет слишком стараться и вообще в этом не очень заинтересован.

– Ну, сейчас вряд ли куда-то можно пойти, – Лина смеется. – Давай просто пройдемся по центру, покажешь мне красивые здания, – Цицеро пожимает плечами и направляется к выходу. – Эй, а сигареты? – спрашивает Лина, все еще со смехом идя за ним.

– Я не курю, – мрачно отвечает Цицеро. Ему совсем не хочется разговаривать сейчас, по крайней мере, с другими людьми.

– А ты странный, – Лина перестает смеяться и берет его под руку на выходе. Она маленького роста, вровень с Цицеро, и им это удобно. Но он смотрит на нее внимательно несколько секунд и отнимает руку, кладет ей на талию, резковато прижимая к себе. И она улыбается уже по-другому, открывая пачку и закуривая.

Они уходят не очень далеко, Цицеро знает один отличный мост, под которым и днем ничего не видно.

– Может быть, все-таки пойдем в гостиницу? – спрашивает Лина, аккуратно спускаясь по лестнице к узенькой набережной. – Тут не слишком романтично, – она опять курит и опирается второй рукой на ладонь Цицеро, который отлично ориентируется в темноте.

– Потом пойдем, – он нетерпеливо морщит нос. – Мне нравится на улице. Если хочешь, я заплачу тебе.

– Заплати. Деньги у тебя есть, – это какая-то невыносимая прямолинейность. – А потом купи мне еще выпить, – Цицеро покачивает бутылкой хорошего игристого вина, дразня Лину, когда она спускается. Мизерная цена за случайный секс. Лина фыркает и тянется к ней, обнимая Цицеро за плечо, и он со смешком отводит руку назад. – Говорят, что итальянцы – лучшие любовники, – она не стесняется, чего стесняться, когда все очевидно. – Но я не глупая, знаю, что не очень симпатичная, – у нее правда крупный нос, раскосые глаза и какая-то неуловимая непропорциональность черт лица, – красавчики на меня не клюнут. А вот ты пойдешь, – о, Цицеро испытывает просто восторг от такой откровенности. Нет, алкоголь, конечно, раскрепощает, но иногда это слишком. – Давай уже или еще выпьем? – Лина улыбается широко, и зубы у нее неожиданно белые для курильщицы, так и блестят в темноте.

Цицеро не отвечает, только ставит бутылку на асфальт и проводит ладонями по плечам Лины, думая. Он мог бы взять ее, если бы хотел, но она не слишком приятно пахнет и совсем не красива. Хотя какая разница, если дышать ртом и развернуть спиной? Цицеро ведет Лину к мосту и кладет ее руки на камень опоры, приникая к ней сзади. Ему не нужно подниматься на носки, как обычно, короткая юбка достаточно искушает, чтобы залезть под нее рукой, сама Лина смеется, прогибаясь и шепча тихо: “Любишь так?”, но у Цицеро на нее не стоит, и это его беспокоит. Но апатия так и не прошла до конца, поэтому он только немного отстраненно вспоминает, как давно у него стояло на женщин вообще. Не на фотографии в журналах, не на вскрытые тела, а на обычных женщин. Вывод огорчает: давно. И Цицеро это не нравится, но для собственного успокоения он решает, как и всегда, что во всем виноват кто-то еще. Во всем виноват проклятый Тиерсен. Вот на кой черт он показал Цицеро, что бывает и по-другому, не только так: встать к стене, раздвинув ноги, и, тихо дыша, чего-то ждать. Это не возбуждает, от этого не хочется, как она не понимает! Тиерсен бы уже давно фыркнул, поняв, что что-то не так, и, повернувшись, хорошенько отсосал бы Цицеро для начала.

– Не хочешь взять в рот? – подумав, спрашивает Цицеро, легонько целуя Лину в шею.

– Нет, я этого не делаю, – Лина фыркает. – И давай быстрее уже, мне холодно.

И Цицеро думает, что может просто взять ее сейчас и все. Если подрочить сначала, зажмурившись и представив себе… нет, лучше потискав ее задницу, то все получится. Но… это ничего не изменит. Ему не станет лучше. Это не никакая не месть за Приску, потому что это никогда не будет ничего значить для Тиерсена. Это все всегда значило что-то только для Цицеро, и он понимает это четко сейчас. Он не хочет Лину. Не хочет каких-то еще женщин. Цицеро хочет одного, того, что у него получается лучше другого. И он утирает губы перчаткой, поднимая юбку Лины. На ней чулки, и она не носит трусиков. Цицеро проводит пальцами по ее промежности и даже через перчатки чувствует, что они не скользят. Совсем сухо. Но это поправимо.

Цицеро мягко кладет пальцы на губы Лины, но она даже не думает пососать их или что-то. Только говорит капризно:

– Фу, сними перчатки, – и Цицеро уже не сдерживается, его дыхание становится глубже, и он чувствует, как привычно вспыхивают короткими импульсами эмоции.

– Цицеро не будет снимать перчатки, – он качает головой и прижимается к Лине плотнее, сам не замечая, как его голос снова окрашивается мягкими, вкрадчивыми интонациями. – Цицеро никогда не оставляет следов, не на глупых девочках, – он лезет рукой под куртку и в одну секунду ловко зажимает Лине рот. Она хочет, чтобы ей вставили – и это Цицеро может. Платить не обязательно. Он резко достает клинок Тиерсена и, голодно втягивая носом воздух, втыкает его между разведенных ног, между замерзших бедер, между сухих губ. Цицеро не знает, куда точно, но старается взрезать хорошо, достать до матки, вскрыв ее концом клинка – его длина позволяет. И Лина мгновенно кричит и рвется, но кто ее услышит – Цицеро способен удержать маленькую пьяную девочку. Он рвет клинок на себя, и тот упирается в кость, соскальзывая, взрезая только всю промежность и тонкие мышцы, кожу между ягодиц. И как же Лина рвется, как кровь заливает Цицеро ладонь и запястье. Лина содрогается, извивается, машет руками и дергает ногами, но Цицеро бьет еще пару раз, кажется, рвет кишку или мочевой пузырь, ему наплевать, куда попадет. Он чувствует себя хорошо. Жар снова возвращается в кровь. И в секунду перерезать горло, Цицеро бы помучил Лину еще, но держать ее становится сложнее, а желания рисковать у него нет. Это и так грубое убийство, одно из самых грубых, которые он совершал. Более жестокие были, но они не были случайными, были тщательно рассчитанными. А сейчас Цицеро только хочет, чтобы ему было хорошо. Резко и внезапно. И это действительно хорошо, он прикусывает губу и замирает, тихо постанывая от удовольствия. По мышцам проходит горячо. О да, это именно то, что Цицеро нужно. Но он не может позволить себе наслаждаться слишком долго, только слабо толкается бедрами, прижимая к себе мертвую девочку, мягко имея ее лезвием. И шепчет: