Путь Ассы. Ян (СИ)

Сегодня, когда он тщетно пытался почувствовать свою пару с помощью метки, в ответ получая лишь болезненную пульсацию в запястье и зловещую тишину их уз, Дэон думал, что сойдет с ума. Его словно разрывало изнутри. Он понимал эгоистичность своих приказов и все равно бросал фидаев на бессмысленные поиски. Осознавал, что, скорее всего, магия мольфара не позволяет ему определить местонахождение Яна, но не прекращал попыток прорваться сквозь этот барьер, пока вместе с кашлем не начал плеваться кровью, а после рухнул наземь, жадно хватая ртом воздух и скрюченными пальцами пытаясь разорвать форменный плащ на груди. Неужели любовь приносит такую боль? Если – да, то как себя должен был чувствовать Ян, когда он, подавшись какому-то веянию, отверг его? Да, виноват был не только он, но и омега, позволив считать себя шлюхой и предателем, но ведь, получается, он первый предал доверие возлюбленного.

И все же, что это было? Что это за чувство, словно запах Яна был смешан с запахом другого альфы? А ещё… Ещё у него не было поводов не верить Велиалу, которому было подвластно само время, но Ян, будучи мольфаром, не мог открыть портал ассасинов, даже если его отцом был сам Севорд Торвальд. Дэон устал от тайн. Они тяготили его, но неумолимо опутывали своими нитями, и это чувство, чувство кромешной лжи, в которой он барахтался, словно муха в меду, сбило его с толку, вынудив сблизиться с женщиной, которая сама была соткана изо лжи и обмана.

Миринаэль… Сейчас, смотря в глаза этой дроу и видя её поддельные чувства, Дэон испытывал лишь отвращение, даже несмотря на то, что, как женщина, темная эльфийка что-то будоражила в нем. Но эта искусственность, эти дежурные улыбки, эта фальшь эмоций, этот затаенный алчный блеск в её глазах искажали красоту принцессы до брезгливого уродства, словно перед ним была святорусская Мара, порочная красота и острые клыки которой загубили не одного мужчину, превратив в так называемую нежить. И отец… Каковы были планы Реордэна Вилара, насколько они были нужны и важны для их государства, раз восьмисотлетний альфа опустился до насилия над ребёнком? Что произошло с ним самим, раз он смог так легко пресечь свои чувства к Яну, пытаясь заменить их порочным влечением к этой женщине?

Арт… Арт мог знать. Арт мог дать ответы на его вопросы. Арт был старше и мудрее, и он никогда не чувствовал себя ущемленным, когда приходил к нему за советом, тем более что Ян – брат огненного мага, а Торвальды свято чтят свою кровь, особенно после того, как в ассе на Ингарде пал почти весь их род. И Брьянт… Он мог защитить. Если это были чары, даже если сам аль-шей затуманил ему разум, Брьянт, в жилах которого текла кровь ликанов, блокируя его магию ассасина, мог учуять чары, при этом будучи полностью к ним невосприимчивым. Даже владыка, пусть это и не афишировалось, не мог подчинить себе наследника семьи Кроуд, если тот находился в своей звериной полуформе, и именно поэтому всегда держал альфу на коротком поводке, допуская его даже в зал для совещаний даи. Тогда почему? Почему, зная и понимая все это, они так отдалились друг от друга? Почему их нерушимая команда распалась, и каждый остался сам по себе, создавая лишь видимость прежней дружбы?

Магия, сила, дух – три составляющих, ввиду которых аль-шей позволил трем воинам разных рангов, каждый из которых должен был возглавлять свой отряд фидаев, составить единую команду. Арт – это сердце, магия в её исконном, первозданном, благословленном виде, сама Асса даровала Торвальдам силу власти над пламенем, и не было этому аловолосому альфе равных среди магов, только кровная клятва и подчиняла его аль-шей. Брьянт – это тело, его сила, громадная, впечатляющая, величественная ломала все барьеры и сути понимания физической выносливости, а уж его полуформа зверя, когда удлинялись клыки и когти, а сила возрастала в несколько раз, поражала даже ликанов, тем более что Брьянт был альфой, по меркам та-кемцев – вожаком, которому должна подчиняться вся стая. И он, Дэон Вилар, дух, связующая нить между сердцем и телом, искусный воин, маг, заклинающий сущность небесной стихии, оплот их команды. Так что же произошло? Почему нить между ними порвалась? Кто или что заставило его забыть не только о том, что он отдал свое сердце хрупкому омежке с завораживающим цветом глаз и запахом грозы, но и о том, что он часть единого организма, команды? Неужели… неужели все-таки чары?

- Конечно, аль-ди. Я понимаю, - она сразу же почувствовала. Этот резкий взгляд, задумчивый прищур, яркая вспышка молнии в глубине потемневших до цвета последождевой листвы глаз – сомнений нет: чары остаточно пали.

Так не бывает… Не может такого быть, чтобы человек, пусть даже ассасин, только силой своей воли мог превозмочь приворот. Да в таком случае даже не каждый лекарь-маг или же знахарь помогут, да ещё и так резко. Ведь, и правда, буквально только что-то, говоря о том, почему он не может отпустить Яна… И дрогнуло сердце. Давно так не дрожало. Не дрожало именно от страха. И эмоции. Их не сдержать. Они предательски выползают из глубин её души, наверняка, расширяя зрачки, учащая дыхание и стирая краску со щек, делая их предательски бледными. Может, ещё и не догадался, но аль-ди умен, ему не составит особого труда теперь, на «трезвую» голову, сопоставить все факты, и тогда… Тогда, с позором вернувшись в Савассадре, она позавидует своей матери, которая была сожжена на солнце.

- Пусть Лели дарует Вам спокойный сон, - поднялась, гордо расправив плечи и вскинув голову, словно только что и не уличили её во лжи, словно и не дрожали у неё руки, словно не стояла она на грани, балансируя между славой и позором. И снова улыбка. Говорят, за улыбкой можно скрыть многое, в том числе и свои истинные замыслы.

Всего лишь одно прикосновение, на которое Дэон, как мужчина, не сможет не отреагировать из-за вежливости и примерного воспитания. Подать правую руку, аккуратно вложив её в ладонь альфы. Вежливо склонить голову и снова улыбнуться, когда губы альфы почти невесомо коснулись её кожи. И лишь чуть сильнее сжать пальцы, чтобы почувствовать, как дрогнула рука Дэона Вилара. Наверное, именно такие миги называют судьбоносными. В такие моменты решаются судьбы целых миров. В подобные песчинки Числобога вершатся дела, которым суждено изменить ход истории, независимо от планов, задумок и повелений арлегов.

Альфа выпустил её ладонь из своих, казалось, в миг ослабевших пальцев, но голову так и не поднял, словно замер, весь напряженный и прерывисто дышащий. На её лице больше не было улыбки. Наоборот: губы сжаты в плотную, слегка тревожную нитку, глаза лихорадочно блестят, бледность уступает ошалелой краске – это страх и предвкушение, отчаянный шаг, который не предопределяет пути назад.

Миринаэль присела подле альфы, медленно, словно растягивая ожидаемое, приподняла его голову за подбородок, тревожно, с ярким предвкушением, на грани панического безумия всматриваясь в его лицо. Несколько песчинок Числобога… холодный диск Лели замер на небосводе в кровавом ореоле… а после смех – раскатистый, грудной, звонкий, довольный… смех слабого, которому удалось перехитрить сильного.

Ей нравилось, когда мужчины смотрели на неё с таким бездумным обожанием, это добавляло в отношения остроты, но видеть обожание, пусть и отравленное, в глазах именно Дэона Вилара было до трепета сладко и жадно. Да, она сильно рисковала, пусть и приготовила этот ход на тот случай, если все падет прахом по какой-то, не зависящей от неё причине, но все же предполагала, что до подобного не дойдет, а пришлось.

Приворотное зелье, истинное приворотное зелье, опасно, и именно поэтому его подливают в любой напиток, точнее, хватает пары капель, чтобы объект страсти стал покорной игрушкой, но, как и предполагала Миринаэль, с ассасинами было сложнее. Они – маги, благословленные арлегом Ассой, сопротивление чарам у них в крови, поэтому пришлось так долго, осторожно, по капельке добавляя приворотное зелье, привязывать альфу к себе, дабы не вызвать подозрения, но… Но что-то оказалось сильнее зелья её матушки, Миринаэль даже думать не хотела о том, что это могло быть, и пришлось идти на крайние меры, точнее, пришлось использовать кольцо со специальной иглой, которая была смочена неразбавленным настоем.