Путь Ассы. Ян (СИ)

Альфы реагируют на запахи омег – это закон не только Даарии, но и Ассеи, пусть ассасины, бывает, и сочетаются браком с женщинами, но все же, изначально, их создавали как две половинки одного целого, поэтому Миринаэль, делая третий шаг навстречу своей мечте, не могла не учесть и этот аспект. Ароматная вода, разновидностей которой у неё было в изобилии, и в подметки не годилась истинно-омежьему запаху, тем более запаху омеги в течку, но Миринаэль было что противопоставить и этому, ведь не зря же она была единственной дочерью могущественной аркольнской ведьмы.

Те невежды, которые, за гроши купив у торговца побрякушками и безделушками мутный пузырек, считают, что им в руки попал, так называемый, любовный эликсир, глубоко заблуждаются, принимая слабую настойку, например, на базилике или же кориандре за напиток, который дарует им власть над объектом их страсти. Настоящий эликсир любви на базаре или в затхлой лавке не купишь, он слишком ценен и опасен, чтобы вот так, просто, переходить из рук в руки для его использования каждой второй женщиной или омегой. Секрет любовного эликсира – бесценен, и очень немногие знают настоящий рецепт приготовления зелья, способного не помутить разум, а проникнуть в душу человека, вынудив его зреть даже в старой нищенке, тело которой покрыто струпом и язвами, образец королевской красоты. Любовный эликсир – это магия в чистом виде, сильная магия, которой некогда в совершенстве владела Дрииз-ан-Амаель.

С недавних пор Дэон обосновался в покоях некогда принадлежавших его матери, и было в этом что-то неприятное. Нет, переступая порог гостевой, Миринаэль не ощущала себя дискомфортно или же неуютно, если, конечно же, не обращать внимания на то, что обстановка комнат сама по себе была мрачной, но все же, иногда, у эльфийки возникало такое ощущение, будто за ней наблюдают, причем пристальным, изучающим, слегка насмешливым взглядом, от которого кожа покрывалась ознобом. Вот и сейчас, даже несмотря на то, что альфа встретил её молчаливым кивком, в котором не было и тени раздражения или же недовольства, Миринаэль почувствовала себя так, будто что-то холодное и липкое, словно змеи, скользнуло по её телу, и почему-то в воздухе она учуяла до отвратности сладкий запах – кто-то в стенах Аламута пролил кровь.

- Добрый вечер, аль-ди, - она всегда начинала разговор с приветствия, но не только потому, что это правило приличия и этикета, а и потому, что от того, как и в каком тоне ей отвечал альфа, зависела и линия её поведения. Сегодня Вилар просто кивнул, сидя за грубым, лишенным изысканности, круглым столом на не менее жестком и неудобном стуле. Миринаэль, ещё впервые оказавшись в покоях бывшей аль-шейхани, сразу же заметила, что они пустовали и обставили их для аль-ди на скорую руку, с претензиями на минимальное удобство, в которых одиночество, замкнутость и аскетизм альфы, казалось, въелись в стены, но сегодня здесь было как-то по-особенному хмуро и холодно, словно и не были освещены и согреты комнаты пламенем свечей и камина.

- Устали сегодня? – присела на стул, улыбнувшись, хотя была готова проклинать эти казематские условия, в которых даже толщина бархата её платья не смягчала жесткость грубо-сколоченных стульев, и посмотрела на альфу… а он в ответ на неё - нет. Никакой реакции, будто ещё один, такой же грубый и неотесанный, такой же навязанный потому, что нужно, такой же необходимый, как результат устоявшихся правил, предмет мебели, даже глаза в сторону отведены, а черные волосы скрывают половину лица.

- Скорее, пресытился, - отстранен и не смотрит. Голые плечи прикрыты шалью, явно не мужской – слишком утонченная, легкая, обволакивающая поджарое тело с узлами мышц. Скорее всего, та-кемский кашемир или же южнотроарская ангора, причем насыщенного цвета морской волны. Совершенно не идет к его светлой коже и темными волосам и уж тем более отвратительно смотрится в сочетании с зелеными глазами. И все же… Подарок? Определенно, в Ассее такие ткани даже не продают ввиду их непрактичности, но этот подарок явно был не подношением для аль-ди, а, наоборот, должен был стать знаком примирения.

Может же она игнорировать красивое полуобнаженное тело закаленного в боях воина. Не обращает же внимания на то, что взгляд Дэона устремлен в сторону, безучастно и невидяще. Улыбается же в ответ на плотно стиснутые губы и сцепленные в замок до белых костяшек пальцы. Не смотрит же на меч, который все ещё не в ножнах, словно альфа готов в любой момент ринуться в бой. Даже может заставить себя не смотреть на омежью метку на внутренней стороне его запястья, которая сегодня, почему-то, снова обрела цвет. Но не может игнорировать эту бесовскую шаль! Словно и не двигалась она к цели. Словно не было этого месяца медленного сближения с альфой. Словно она снова не существовала для того, кому была предназначена ещё до его рождения.

Значит, не выдумывали пустоголовые омежки, сплетничая о том, что аль-ди все же пожалел о своем решении и собирался вернуть Яна Риверса в свою постель и жизнь, даже пойдя наперекор самому аль-шей, вот только мольфар оказался шустрее и менее обременен добрачной клятвой единого ложа, сбежав через портал, при этом, ради спасения собственной шкуры, пожертвовав своим отцом. Пусть так. Пусть сбежал, и сейчас мальчишку ищет чуть ли не каждая ассейская собака, рыская по материкам в поисках магического следа юного жреца. Пусть эта уродливая шаль действительно должна была достаться мальчишке, но все равно… как? Как Дэон смог уйти из-под её чар, вспомнив о своей любви и Яну Риверсу?

- Мы не найдем его, - глухо продолжал Дэон, словно говорил с невидимым собеседником, а ужин перед ним, нетронутый, утративший свое тепло и свой аромат, так и стоял бессмысленной кучей пищи, на которую было даже противно смотреть. Толк ли в пище, если голоден не организм, а душа? Должно ли быть тепло телу, если внутри все покрыто изморозью? Может ли заменить та, на которую смотришь и видишь сквозь, словно перед тобой пустая оболочка, того, в ком был заключен целый мир? Может ли ассасин, тот, для кого долг перед державой священнее любых уз, оказаться на распутье? Может ли альфа, мужчина, любить и ненавидеть одновременно?

Это похоже не слепоту, только, ослепнув, человек начинает полагаться на другие чувства, которые обостряются до предела, и, бывает, слепцы сражаются, аки арлеги, ощущая, а не видя мир вокруг себя, но он сам был в одночасье лишен не только зрения, но и, кажется, всех остальных чувств. Месяц прошел, как в тумане: тренировки, битвы, кровь, смерти, порталы, пути, дороги, бессмысленные рассветы и одинокие закаты, - и нечего не осталось в памяти, даже само спасение Яна было каким-то смазанным, ровно до того момента, пока он не поговорил с Артом. Будто что-то упало с плеч и со звуком бьющегося стекла ударилось о землю, впившись в его тело рваными осколками.

Ни единой ошибки, четко, слажено, с минимальными потерями со стороны ассасинов, холодно, равнодушно, как констатация, приемлем любой исход, если цель оправдывает средства, методы и жертвы – да, аль-шей гордился своим преемником, но Ян… Мысли о Яне, о том, что диск Деи сходит над Рипейскими горами только тогда, когда ему сонно, в полуулыбке, протянут в ответ «доброе утро», что холодное мерцание Лели может быть жарким, может быть журчащим шепотом, может быть не серебром, а огнем и морской глубиной, стали похожи на острые когти демонов – чем глубже, тем больнее, и Дэон перестал думать, чтобы боль не мешала искать того, кто, получается, был ему не нужен. Что же им двигало? Упрямство? Желание узнать правду? Рвение посмотреть в глаза тому, кто, возможно, был шпионом и предателем? Но… когда он начал думать о Яне, хрупком мальчике, который оказался в логове демонов, там же узнав о своем истинном происхождении и своей особой силе, как о враге, которого можно желать, но нельзя любить? Слишком много для одного вечера в одиночестве с закатом, и слишком мало для очередного бессмысленного рассвета.

- Почему Вы так жаждете его найти? – Дэон должен это понять, пока он не понимает, пока сопротивляется, пока все ещё лелеет надежду, похоже, даже зелья её матушки не способны окончательно выветрить из головы альфы мысли о своем омеге. – Что не позволяет Вам его отпустить?