... не войной...(СИ)

Берни тихо заскулил от того, что Гарри слишком сильно сжал его ухо — нападение на «Гиппогриф» произошло в тот день и час, когда туда для разговора с Сириусом пришел Слагхорн — единственный, кто мог знать количество крестражей. Почему-то Гарри сейчас казалось, что несчастный ученый, обвиненный в продаже агрессивных тварей Волдеморту не очень-то и виноват в том, что они вырвались на свободу. А Тонкс удачно подстроила свое ранение, после которого закрылась дома, очевидно, подготавливая ритуал воскрешения. Как же они были все слепы! Даже Северус своим невероятным чутьем не мог предугадать, что Тонкс представляла опасность, иначе он не отпустил бы Гарри к ней в гости. Дважды.

Гарри накрылся с головой толстым одеялом, скрутился калачиком и обнял себя руками, стараясь сдержать дрожь — все события последнего года представились ему в новом свете. Нелепая война, которую ведут не ради власти или покорения — это он мог хотя бы понять — не ради идей или принципов. Но ради денег, стульев с позолоченными ножками, новых машин и старых долгов, оплаченных кровью и слезами. Ненастоящий враг, все угрозы которого оказались фальшивыми, а действия — придуманы теми, кто бросился против него в бой. Ведь им не стоило усилий договориться с любой нежитью, она и без того контролировалась специальным отделом министерства. Да и в особую защиту магглорожденных, на что, по официальным отчетам уходили невероятные суммы, теперь верилось слабо.

Неудивительно, что Волдеморт мог показаться всем меньшим злом — он хотя бы никогда не лгал. Честно ненавидел магглов и желал добиться власти, всегда объявляя о своих намерениях. И вот теперь…

Гарри вдруг стало слишком жарко, но по спине пробежала холодная струйка пота — он вспомнил, как Северус целовал его, невидимого, там, в атриуме Министерства. Отчаянно, восхищенно и безнадежно. Удерживал всеми силами от опрометчивого поступка, потому что Гарри точно вышел бы на призыв. На честный бой. Он чуть ли не всю жизнь привык считать Волдеморта врагом, год пытался связаться с его разумом и знал, насколько тот бесчеловечен и жесток, но для остальных все выглядело иначе, и Гарри бы стал убийцей победителя. А Снейп удержал его… Вновь спас от безрассудной глупости, точно стоившей бы ему жизни.

— Я не хочу умирать за мир, где играют в игры без правил. Это не магия, всего лишь грязная политика и деньги, — прошептал он, и Берни издал звук, который он принял за полное согласие. — Мы сделали то, что должны были, уничтожили крестражи. Считай, обезвредили самого страшного противника. Теперь Волдеморт смертен и когда-нибудь сдохнет от пневмонии или споткнется и расшибет себе голову. Главное, чтобы он не нашел меня раньше, чем это случится, а Северус, наоборот, появился как можно скорее.

Берни, подцепив когтями одеяло, стянул его, чтобы лизнуть хозяина в нос.

— Что ж, — сказал Гарри, — я был героем, психом, никем, грязным извращенцем, тайным оружием, чужим крестражем, побуду немножечко трусом. Для разнообразия. Знаешь, мне плевать, что подумают остальные.

Берни считал так же, Гарри поцеловал его в треугольник влажного носа и прошептал:

— Кажется, мы здесь застряли.

8 ноября

Первое письмо пришло через неделю. Как раз спустя день после того, как Гарри понял — никакого вокзала или автостанции в Коукворте не существует, а от трассы, где без остановки проносятся машины и автобусы, городок отделяет не меньше пяти миль разбитой и грязной проселочной дороги.

— Как они вообще здесь живут? — печально спросил он у Берни.

Тот, кажется, не слишком расстраивался, игнорировал миску с коричневыми камушками сухого корма, возвращался счастливый, держа в зубах то хребет протухшей рыбы, то задушенную ворону, и долго обижался, пряча морду под край подстилки, когда Гарри спихивал его с постели — пахло от мокрого пса невыносимо, а мысль о стирке простыней в холодной воде отнимала у Гарри последние силы. В то утро сухой и почти чистый пес призывно залаял под дверью, потом завертелся у ног, пытаясь ткнуться лбом в ладонь и, наконец, утихомирился и лег, вытянув длинные лапы. Под ошейником что-то белело.

«Получи почту» — вот все, что значилось на клочке бумаги. Буквы рассыпались вкривь и вкось, словно кто-то специально выводил их вразброс, но Гарри мог поклясться — они были написаны чернилами и перьевой ручкой.

— Ты видел Северуса?

Он схватил ладонями морду пса и долго пристально глядел тому в глаза, будто простого «тяв!» было недостаточно. Берни дернулся, перекатился, заелозил спиной по полу, и Гарри вдруг заметил длинный черный волос, запутавшийся в пегой шерсти. Казалось, огонь в камине полыхнул жарче, словно в него подкинули дров, свинцовые тучи вдруг раздвинулись и между ними блеснул серебряный луч.

Северус был здесь! Он хотел на это надеяться, но с ужасом представил, как кривится его лицо при взгляде на подобие походного лагеря, в который Гарри превратил гостиную. Он осторожно сложил записку, разгладил пальцами и спрятал в карман куртки. Почтой в Коукворте считалась железная корзина в углу единственной лавки, наполненная коробками, пакетами и конвертами. Некоторые из них, судя по всему, лежали там годами. Лавочник даже не глянул в его сторону, когда Гарри с порога рванулся к ящику и подхватил пухлый белоснежный конверт без обратного адреса с надписью «для Гарри» и штемпелем лондонской почты. Почерк был ему незнаком. Он искусал в кровь пальцы, стараясь не открыть письмо по дороге. То ли от конверта исходил едва ощутимый магический фон, то ли горло само по себе сжималось от предчувствия и волнений, но это точно была самая волшебная вещь, которую он встретил за эти дни.

— Хочешь узнать, что там? — спросил он Берни, но тот предпочел махнуть хвостом и отправиться на прогулку вдоль длинного переулка.

Гарри растерзал плотную бумажную оболочку.

Новости обрушились на него лавиной, будоража отупевший от холода и отчаяния разум.

«Какое счастье, — писала Гермиона, и горло сжимало легким спазмом — письмо было на пергаменте, с трудом втиснутом в длинный прямоугольник конверта. — Теперь наконец-то мы свободны, Гарри. Словно вырвались из темного подвала на летнее солнце. Я пишу тебе сразу же после того, как в школе заработали камины и был снят защитный барьер. Не представляешь, сколько птиц разом кинулись в Хогвартс — даже воробьи и синицы. Вчера директор целый день провел в министерстве. Уму непостижимо, как он смог договориться с… Ну ты понимаешь… Неужели в том еще осталось что-то человеческое? Так все сложно, Гарри. Намного легче сражаться с троллем или драконом, чем не понимать, что происходит — ты сам это знаешь. Может, хотя бы ты уговоришь… это при встрече. Теперь ты, наверное, сможешь вернуться в школу и будешь здесь в большей безопасности, чем где бы то ни было. В любом случае мы надеемся на встречу с тобой.

Столько новостей, Гарри, что мы будем разговаривать целые сутки. В субботу в полдень мы с Роном отправляемся в Хогсмид. Там будет большой праздник, а вечером у нас бал и фейерверк. Ответь, пожалуйста, хоть два слова. Я очень беспокоюсь, как бы ты не сотворил что-то непоправимое, потому что, признаться честно, я в жуткой растерянности. Не оставляй у себя Хедвиг, пришли обратно с ответом, здесь у нее появился друг — пестрый филин Мариэтты Эджкомб, и они будут тосковать друг без друга. Мы тоже скучаем по тебе и ждем в Хогсмиде. Рон сказал, что напишет отдельно».

В письме сквозила растерянность и та смесь радости и отчаяния, которая терзала его самого неделю назад, но Гарри точно понимал, что не явится на назначенную встречу. Летом Гермиона начинала задыхаться за три квартала от входа в Косой переулок, а потом ее лицо становилось багровым, и Гарри тянул ее за руку как можно дальше. К тому же он не представлял, где вообще находится Хогсмид и как туда попасть из Коукворта. Разговор с друзьями откладывался на неопределенное время. За письмом Гермионы, первым выпавшим ему в руки, следовал небольшой клочок, исписанный почерком Рона, несколько сложенных вместе бумажных листков и отдельный конверт.