Путь Ассы. Ян (СИ)

Не то чтобы он преподносил силу и могущество Ассеи при Торвальдах и сетовал на правление Виларов, да и не сомневался он никогда в мудрости решений аль-шей, но неприятное чувство обманутости и неоправданного доверия все же скреблось внутри надоедливой кошкой, мешая собрать все свое былое хладнокровие.

Торвальды пали до того, как аль-шей стал Реордэн Вилар, но пали они не потому, что были слабы, а потому, что отдали всех себя во время кровопролитной ассы с Рассенами, которым удалось прорвать барьер в нескольких местах и прорваться в Ингард. Странной в этой ситуации была реакция драконов, каждый из которых защищал только свою вотчину, не заботясь о просторах материка, ведь охранить мир от демонов – это забота сыновей Ассы, так пусть будут так добры избавить их от этой черни. И ассасины избавили, сражаясь с отродьями очерненного злобой сердца арлега войны до последнего вздоха и последней капли крови, после чего по всей Ассеи девять дней не угасали погребальные костры по погибшим братьям. Тогда же пали почти все его предки, защищая наземный портал в Троару семьдесят три полных круга Деи и таки защитив его ценой собственных жизней. Да, именно так, по кровавой дорожке на трон из костей, Рхетт взошел на престол империи Тул.

Но, собственно, не об этом он думает, хотя, если судить по сути, то истоком сегодняшних событий можно считать именно эту битву на просторах Ингарда, после которой из всех Торвальдов выжили только два брата – омега и альфа. Арт не любил вспоминать прошлое своей семьи, пусть оно и было героичным, но сейчас, в эту ночь, когда полный диск Лели мерцал каким-то непривычным, лазуревым ореолом, Арт не мог уснуть, словно что-то, до боли и холодного отчаянья, тяготило его сердце. Хотя, четвертый даи знал, отчего так горько на душе и так тоскливо на сердце, но отгораживался от этих чувств, которые не подобали ассасину и альфе.

Он был последним в своем роде. Так уж сложилось, что его папа-омега не вернулся с задания, как не вернулся, почти двести лет спустя, и его дядя. Да, это теперь он знал, что же произошло на самом деле, что Севорд Торвальд пал не от меча Рассена, защищая своего аль-шей, а был лично казнен владыкой за предательство и связь с мольфаром. Фактически, Севорд Торвальд – изменник, имя которого недостойно того, чтобы его произносили вслух, но после исчезновения папы дядя заменил ему родителей, тем более что своего отца он не знал, поговаривали, что это был даже не ассеец, и поэтому Арт не мог так просто, одним махом, вычеркнуть из своего сердца того, с кого он брал пример всю жизнь… как теперь не мог вычеркнуть и Яна Риверса.

Кто бы мог подумать, что мольфар окажется его кузеном, но даже не это удивляло и волновало альфу, а то, что ради этого мальчишки, ради того, из-за кого он потерял сына и едва не утратил супруга, ради того, кто бежал и теперь скрывался неизвестно где, он готов был на любые поступки, даже те, которые не соответствовали приказам аль-шей. Может, Арт и убеждал бы себя в том, что мальчишка ему нужен только потому, что он – Торвальд, один из тех, кто может продолжить существование рода огненных магов Ассеи, но… но, на самом деле, что и заставило матерого воина на некоторое время уединиться, чувствовал он к этому омеге что-то родное, что и заставляло альфу, как главу семьи Торвальд, в бессильной злобе сжимать кулаки, когда аль-шей выносил свой приговор его брату.

Арт остановился возле окна, заложив руки за спину и подняв голову, словно в звездном небе пытался увидеть хоть какой-то знак от арлегов, что в его помыслах нет отступничества, хотя… а чего, собственно, он ожидал? Что сразу же, как только он решит приложить все усилия для того, чтобы Яна не нашли, его разразит гром? Что арлег Асса накажет его за своеволие и непокорность? Что он тут же, не сходя с места, превратится в прах? Все это предрассудки – вот что понял Арт, чувствуя на своем лице скольжение холодных серебристых лучей Лели. Всего лишь способ держать в узде массы, осуществлять контроль и править – похоже, Ассея ничем не отличалась от любого другого государства, разве что её воины все ещё не позабыли о том, что такое честь и преданность. Впрочем, мысли альфы сейчас занимало не само государство, а Ян Риверс.

Где он? Удалось ли мальчишке скрыться? Достаточно ли у этого хрупкого омежки сил, чтобы затаиться хотя бы на первое время, пока поисковая волна не сменится более обыденными делами? Увидятся ли они ещё когда-нибудь? Удастся ли ему, прямому исполнителю приказа аль-шей, сделать все возможное для того, чтобы сохранить брату и жизнь, и честь? Много вопросов, но почему-то никто не мог дать на них ответы, хотя раньше, буквально ещё пару дней назад, все было намного проще, точнее, подобные вопросы даже не возникли бы в его голове, потому что… потому что был прав Ян, когда сказал, что видеть и зреть это не одно и то же.

Глубоко выдохнув, Арт резко развернулся на каблуках и направился в центральную часть крепость, чувствуя, что не только он этой ночью не может уснуть, будто весь Аламут замер в тоскливом беспокойстве, освещенный все тем же, обрамленным лазуревым ореолом, холодным диском Лели. Нужно было навестить супруга, который после встречи с Яном и допроса у Иллисия отправился в отведенные ему в крепости комнаты, но даже после того, как угроза от его омеги была отведена, альфа все равно не находил себе места. С Ноэлем тоже что-то было не так, но все же, вопреки ощущению, Арт не торопился к возлюбленному, понимая, что тому нужно время. Для чего? Трудно сказать. Возможно, чтобы тоже принять какие-то решения.

Толкнув дверь и водя в комнату Ноэля, Арт сперва прищурился, поскольку после полутемных прохладных коридоров крепости в помещении оказалось неприятно светло и даже слегка душно, хотя это и не был тот воздух, который остается в наглухо запертой комнате с множеством свеч. Это был жар магии.

- Ноэль… – прошептал и нахмурился, не веря в то, что видит своего супруга, облаченного в его боевые доспехи, особые доспехи, которые отличались от традиционного обмундирования ассасина, доспехи, которые достались ему в наследие от отца-эльфа и были выкованы лучшими магами-мастерами Южной Троары специально для носителей искры магии всего сущего. Легкая броня, которая не обременяла и не отяжеляла тело во время битвы, была испещрена эльфийскими рунами, которые окружали носителя доспехов дополнительной магической защитой. Перчатки из кожи какого-то особого зверя, который водился только в южнотроарских горах, единственных горах на всем материке, которые простирались из севера на юг вдоль западного побережья, и в глубинах которых жил этот зверь, промышляя ночной охотой и стараясь не пересекаться с иными живыми существами. Сапоги из кожи того же зверя, которого эльфы называют нимравид. И, конечно же, меч. Особый меч Ноэля, который весь этот месяц так и пролежал в ножнах, словно воин собирался заплести его и больше никогда не обнажать.

- Я решил, Арт, - омега обернулся, неловко поведя плечами, которые отвыкли не столько от тяжести, а от боевого облачения в принципе. – Я возвращаюсь на свою пограничную заставу, - в его глазах, и правда, была решимость, а голос звучал твердо и уверенно, но альфа почему-то не верил в эту напускную настоятельность, словно омега пытался сбежать не только из крепости или от него, но и от всего мира в целом.

- Ты хорошо себя чувствуешь? – вместо каких-либо уговоров, расспросов или же заверений спросил Арт, делая несколько шагов вперед. Чем было продиктовано решение супруга, он понимал и так, все это отражалось в бездонно-голубых глазах его возлюбленного, но не это волновало воина, по крайней мере, не то, что омега собирался вернуться к исполнению своих прямых обязанностей, а то, что было у него на душе, что тяготило его сердце, что заставляло светлые брови его прекрасного омеги задумчиво сходиться на переносице.

- Он исцелил меня, Арт! – сорвался, пусть всего на несколько песчинок, но и этого было достаточно, чтобы острая боль снова пронзила сердце, но боль не физическая, а та, которую Ян называл душевной, которая не наносит видимых ран, но, порой, может убить одним лишь уколом. – Не тело – душу! Хотел, чтобы я забыл боль утраты! Это несправедливо! – выдохнул и пришел в себя, чувствуя, что капельки слез так и не сорвались с его ресниц, хотя глаза все же предательски блестели, и это, наверное, выглядело комично: плачущий воин в броне – жалкое зрелище. – Не справедливо по отношению к Яну тоже.