Мотылёк (СИ)

— Отнесите Ники мужу, — Мика ломало, выкручивало наизнанку от выжигающих сердце боли и одиночества. — Пусть он поцелует вас обоих. И вы его поцелуйте, хорошо? Просто подойдите и, не целясь, поцелуйте, куда попадете. Он обрадуется, а вам неожиданно понравится, клянусь.

Май непонимающе искривил искусанные до опухлости губы, но подчинился. Миг, и парнишка исчез вместе с младенцем, оставив давшую бесплатный дельный совет прислугу убираться.

Эх. Маю не обязательно знать, по какой причине скрывается тот, кого раньше звали Мотыльком. Но Вита на неминуемую смерть биологическому отцу омега не отдаст никогда, костьми ляжет, защищая неугодного альфе случайного, неудачного омежку-сына, по новому, существующему уже два с половиной года, чрезвычайно не популярному среди знати закону перворождения — главного наследника этого родовитого альфы, владельца алмазных приисков и нескольких нефтеперерабатывающих заводов, от любых посягательств. Смешно до истерики — папа сына подобного богача прозябает в нищете, меняя грязные подгузники чужому ребенку.

Май не сразу понял, кто теребит его за плечо. Кое-как разлепив не желающие открываться глаза, парнишка, не соображая в темноте, пошарил рядом с собой, нащупал слева похрапывающего звездой на спине Марта и поднял голову, принюхиваясь и прислушиваясь — дымом не пахло, Ники не вопил.

— Чего тебе? — он, щурясь, с нарастающим возмущением всматривался в смутно белеющее лицо наклонившегося Мика. — Не видишь, мы спим?

Мик сопел во мраке, то ли всхлипывал, то ли задыхался.

— Мне нужно уехать до утра, — прошептал омега. — Срочно. Продержитесь с Ники без меня?

Уехать? Ночью?

Сон слетел с Мая мгновенно. Мику некуда срываться до рассвета, кроме больницы. Омежонку няня внезапно стало хуже?

— Стой! — шепотом отчеканил парнишка, хватая Мика за руку и резко садясь. — И колись, что стряслось. Вызвали звонком к Вику? Я могу чем-то помочь?

Временно исправившийся зун подавленно молчал, и Май ущипнул его пониже предплечья.

— У меня есть чековая книжка, сколько? — от давящего на психику молчания няня, успевшего стать немножко другом, блондина вдруг перетрясло и облило холодным потом. — Сколько, пятьдесят тысяч, сто, двести?! Ну скажи хоть что-нибудь…

Вместо ответа Мик скрипнул зубами, осев на пол кучей тряпья, и без предупреждения уткнулся носом в протягиваемые ладони мужа хозяина, покрывая их мелкими горячими поцелуями. Его трясло как в лихорадке.

— Сто восемь… Благодарю, господин, вы очень, очень добры… — донеслось до Мая приглушенное. — Ноги вам буду… Ваши следы на полу… Год бесплатной работы… Нет, три года… Сколько захотите… Только прикажите…

Это добровольное самонизведение в рабы свободного и сильного духом человека было… чудовищно страшно. Полное, абсолютное, отчаянное отрешение собственной личности во имя спасения умирающего ребенка за смехотворную, главное — сразу и целиком — сумму пробрало выросшего в достатке Мая даже не до костей, до каждой завибрировавшей искрящими импульсами нервной клеточки. Юный омега расплывчато представил себя на месте Мика коленнопреклоненно молящим через захлебывающиеся рыдания кого-то о крошке Ники, впечатлился от этой мутной, колеблющейся туманом картинки до полуобморока, обильно вспотел повторно, заледенев внутри, заикал и торопливо спустил с постели босые ступни.

— Я сейчас… — забормотал парнишка, содрогаясь от икоты. — Я… сейчас… Я с тобой поеду, можно же, да?

Он обязан увидеть сына няня на пороге смерти и запомнить навсегда. Зачем? Элементарно — чтобы честно разделить с его отважным и таким настоящим папой испытываемый им ужас напополам и подставить плечо, а после — точно так же разделить огромную, ослепительную радость спасения малыша или рухнувшее черное неподъемное, испепеляющее горе — ведь врачухам* может и не улыбнуться удача…

Чековую книжку Май нашел практически вслепую в нижнем ящике прикроватной тумбочки, сжал в кулаке и вскочил.

— Помчали! — властным, не терпящим возражений тоном, по-прежнему шепотом приказал тоже папа до сих пор возящемуся на устилающем пол спальни пушистом, мягком ковре Мику. — Я тебя отвезу, такси не нужно.

И — омеги помчали. Как были, в пижамах, лишь обулись в кроссовки, не заморачиваясь носками. Они спешили, оба, боялись не успеть, Мик плакал, Май — икал и вздыхал.

Комментарий к Зун – проститут.

Врачухи – ну, вы и сами поняли, кто они такие, я думаю. Ахха.

====== Часть 9 ======

Вита готовили к операции около трех часов — оформляли необходимые бумаги, переделывали какие-то анализы, потом ждали, пока освободится нужная операционная и замоется хирург-сердянин*. Мика к сыну пустили всего минут на пятнадцать. Мая — не пустили вообще, даже попытка дать персоналу реанимации взятку не помогла.

Расстроенный юный омега, подмахнув чек на сто восемь тысяч, потыкался-потыкался из угла в угол, ощутил себя бесполезным и собрался домой.

— Конечно, езжайте, — тихо плачущий Мик на прощание крепко обнял мужа хозяина. — Переоденетесь, позавтракаете. Март там, наверно, уже по потолкам ползает, жужжит и полы носом роет — куда вы девались посреди ночи без записки и объяснений. Возникнет желание — позже вернетесь, я здесь до конца операции.

Май заглянул в мокрые, опухшие глаза няня и передумал домой. Бросить Мика под дверями операционной одного показалось парнишке кощунством.

— Никуда я не уеду, — он набрался смелости и принялся вытирать со щек бывшего стриптизера безостановочно катящиеся слезы рукавом пижамы. — Я тебе сейчас нужнее, чем моим. С Мартом по телефону объяснюсь, вот, я мобилку взял. Март у меня очень хороший и добрый, он должен, обязан понять!

Мик лишь горько скривился — вдоволь нахававшийся в жизни разнообразного дерьма омега был несколько иного мнения о границах доброты Марта, но переубеждать наивняшку Мая не стал. У бедного просто не хватило душевных сил оттолкнуть единственную на данный момент поддержку.

— Может, перейдем уже на «ты»? — Май нашел-таки применение не использованным на взятку деньгам — сбегал, приволок из кафетерия в лобби два стаканчика горячего кофе и два бутерброда с ветчиной и сыром.

Мик напрасно отказывался — парнишка вцепился клещом, требуя поесть и попить.

— Сахар в крови упадет — свалишься в обморок, — твердил, теребя няня и трогательно заламывая бровки стрелочками. — Пожалуйста-пожалуйста! Или я тоже объявляю голодовку!

Подавленный переживаниями за жизнь Вита Мик подчинился и, давясь всхлипами и шмыгая носом, через тошноту вяло сжевал бутерброд. Он не хотел, чтобы Май голодал с ним за компанию.

— Откуда ты знаешь про сахар? — спросил у давно прикончившего свою порцию парнишки встревоженно, прихлебывая остывающий кофе. — Надеюсь, у тебя нет сахарного диабета?

Юный омежка помотал светлой головой.

— У моего тяти диабет, — он смотрел печально. — Вечная строгая диета, вечные тайные попытки ее нарушить — он ужасный сластена, три раза в день измерение уровня сахара в крови специальным прибором и инъекции сасулина*. Отсюда и знаю про сахар.

Мик покивал с нескрываемым облегчением. Слава Богу, у Мая нет диабета и омежка здоров. Наладит отношения с Мартом, родит еще пару славных детишек, Ники в братишки, а может, обождет беременеть и решит поступить куда-нибудь учиться. А Мику, жаль, учеба в ближайшие пять-семь лет не грозит, с больным-то ребенком и без всякого дохода — оплачивать съемную квартиру, колледж и университет нечем, если не работать, да и мозгов не хватит сдать вступительные экзамены. С долгами бы разобраться.

Май ткнул няня локтем в бок и, потея и смущаясь, робко спросил:

— Как получилось, что Вик… Ну… Родился с пороками развития? Можешь не отвечать, извини, я, кажется, наглею…

Мик хватанул ртом воздух и застыл, не мигая. В принципе, омега ждал этого вопроса рано или поздно, но все равно оказался к нему не готов. Отмолчаться? Пожалуй, Май заслуживал честности.

— Наркотики, — стриптизер, согнувшись на неудобном больничном стуле в три погибели, поспешно спрятал заплаканное лицо в ладонях. — Я, когда залетел, сидел на игле. Так плотно сидел, что не сразу сообразил, почему тошнит и следующая течка не пришла, пропустил сроки для аборта. А потом… — Май забыл дышать, кусал губу, слушал, — Вит начал во мне шевелиться… И я вдруг понял — он же живой, хоть и не совсем нормальный… В общем… — Мик яростно скрипнул зубами и продолжил хриплым, срывающимся на крик голосом, — я сбежал от его отца, лег в одну маленькую частную клинику, завязал и доносил. Когда родил, подкупил там медперсонал, и нас с сыном списали в умершие. Подделал на последние оставшиеся деньги новые документы. А после уже полетело: операции, операции — вытаскивал Вита…