Мотылёк (СИ)

Номер оказался привычно скрыт, парнишка разочарованно простонал и привалился плечом к двери.

— Он обещал перезвонить через час, — пробормотал, впрочем, без особой надежды. — Я дождусь.

Пора возвращаться к отцу, тот наверняка уже беспокоится, не смыло ли сына в канализацию.

Комментарий к ЖД – железная дорога. Обойдемся здесь без извращений.

Лохотрея – лотерея. Нравится слово?

Пупырец – огурец, разумеется, зеленый и пупырчатый.

Водорель = акварель. Ибо аква есть вода, а латыни в этом мире, как бы, нет.

Шавковые – догадайтесь сами. Фырк.

Вола – корова.

Дьяблы – черти.

====== Часть 20 ======

От окончательного упийства Мая спас папа: омега просто заявился в кабинет, взял окосевшего сына под мышку, выволок вон и заперся изнутри. С собой он, — вообще не пьющий!!! , — принес литровую бутылку бухала*, из чего Май сделал вывод — тема предстоящего разговора весьма серьезна. Неужели Макара заказал папа?! Невероятно и… зачем?!

— Наверно, я опять не знаю чего-то важного, — вздохнул парнишка, потоптался перед тяжелой, исключающей подслушивание дубовой дверью, смирился с ситуацией и поплелся искать утешения у КолЯ. Может, нянь в курсе происходящего дурдома?

Старый бета обнаружился на кухне поедающим ореховый кекс. Май присел напротив него на подоконник и уныло подпер подбородок кулаком.

— Врач запретил тебе мучное, — напомнил в пространство. — Ты за последние два месяца поправился на четыре кило.

КолЯ жевал с невозмутимым выражением лица.

— Я помню, деточка, — ответствовал он с теплой улыбкой, разламывая кекс пополам и предлагая на ладони вторую, ненадкусанную половинку воспитаннику. — На вот, приобщайся, — сказал, — ты худенький, тебе можно.

Май взял печево и тоже зажевал. М-м-м, вкусно!

— В кладовке рядом с кабинетом твоего отца тонкая стенка, — КолЯ сохранял полное спокойствие. — Если тебе, конечно, интересно, деточка.

Эм, Маю было интересно, и даже очень. Понявший намек правильно, парнишка чмокнул няня в щеку, благодаря за подсказку, и бегом устремился к кладовке.

Здесь было тихо и темно, пахло пылью, чуть-чуть плесенью и сильно — мокрыми тряпками. Омега юркнул во внутрь, аккуратно закрыл за спиной дверь, приложил к смежной с кабинетом стене ухо и замер, затаив дыхание.

Голос отца он узнал бы из миллиона других голосов, тот звучал приглушенно, но вполне разборчиво.

— …не докладывал ничего! — отец не кричал, но, похоже, был близок к крику. — Вооруженный чужак в саду по душу Мая, и все молчат?! Да ты спятил, вместе с начальником охраны! Уволю! За бомбу тем более уволю, моего сына пытались взорвать, а ты… Ты ведешь с Мартом через мою голову переговоры?! Какие могут быть переговоры?! Ненормальный!

Ответа папы похолодевший Май не расслышал, заикал, хватаясь, чтобы не упасть, за полку отцовского архива-стеллажа. Какой еще чужак, какая бомба, где, когда?! И при чем тут Март, о боги?!

В кабинете помолчали, потом раздался спокойный, ровный голос папы:

— Незачем орать, дорогой, я решаю эту проблему. Сутки-трое, и нашему мальчику ничто не будет угрожать, поверь. Мой человек промахнулся случайно…

Окончательно припухший Май до крови прикусил губу, чтобы не взвыть и не выдать себя шумом. Что сейчас обсуждают родители? Неужто убийство Макара?

— Уй, — прошептал парнишка. — Я, наверное, сбрендил…

Из подслушанного им получалось: раз, Март пытался организовать покушение на бывшего мужа, и, видимо, неоднократно. Два: некто, нанятый папой, собирался застрелить Марта, но нечаянно вместо Марта попал в Макара.

«Ну, номер… Бестолочь папин киллер, выгнать его пинком под зад и нанять нового, пометче и поглазастее»!

Продолжающий цепляться за полку Май истерически захихикал от промелькнувшей в мозгу дикой мысли, даваясь подступившими слезами. Нет, в принципе, он в теории знал, кто отец мужа брата папы, разные слухи по городу ходили, но никогда не связывал этого очаровательного, образованнейшего, изящного молодого брюнета-альфу с преступным миром. Вот ведь повыходили замуж братья-омеги, не за аристократов. Старший, папа Мая, с торговцем жизнь коротает, наплодил полукровного потомства в количестве трех штук. Младший единственному сыну мафиоза близнецов-альфят родил пять лет назад. Зато оба катаются, как сыры в масле, вернув удачно заключенными браками богатство в именитый, но напрочь разорившийся род…

Аха-ха, смешно — уписаешься, впору подгузник надевать. Как бы руки до локтей не сгрызть, маникюру каюк, определенно.

«Ты придурок, Май, — укорил себя вновь обратившийся в слух парнишка, отчаянно объедая с ногтей лак. — Твои родители обсуждают серию заказных убийств, не время о маникюре переживать».

— …были сзади не отличимы, Ян! — папин голос, уже не ровный и не спокойный, с визгливыми, неприятными нотками. — Цвет волос, рост, комплекция! Куртки почти одинаковые, черные! Плюс ночь, темно! Вот он и ошибся! С кем не случается?!

— Не мели чушь! — отец. — Человек Андрея застрелил другого! Он — не профессионал!

Опять папа, срываясь на ор:

— Да, застрелил! Такую же тварь, как Март! Беги, поплачь на похоронах Макара, с притопом, я поаплодирую! Ну, вперед! Ждун включен!

Май чрезвычайно живо представил себе пухленького, не молодого, низкорослого папу, взъерошенного, словно пичуга чичирик*, угрожающе напирающего с поднятыми, сжатыми до побелевших костяшек кулаками на пятящегося в испуге мощного, широкоплечего отца и невольно разулыбался. Жаль, дверь на замке, хоть в щелочку бы подсмотреть на столкновение родителей!

— Не рискнешь, не ударишь! — о боже, голос отца, с явным страхом. — Только попробуй — и я с тобой завтра разведусь!

— И попробую! — папа, жестко и хлестко, по-альфячьи. — Сейчас ка-а-к попробую! Зубов не соберешь! Ненавижу! Придушу!

Грохот, словно на пол с размаха опрокинули что-то тяжелое и твердое, типа стула, задушенный, болезненный вскрик отца, и — тишина.

Ох нет. Папа не мог действительно убить мужа… Они — истинная пара…

Стон и, вроде, папин голос, туманный и кокетливо довольный, игривый:

— Ой, документы, Яношка… Помнем… Испачкаются…

И, в тон ему, отцовский полный страсти рык:

— Плевать на документы! Секретарь новые напечатает! Мое солнышко, ты такой вкусный… Я тебя укушу… Ага, помечу во второй раз… Приподними-ка попочку, лапочка, да-да, именно так…

Шлепок по чему-то мягко-упругому, еще шлепок…

Сообразивший — папа передумал убивать отца и родители, похоже, интимно и сладко, по-супружески мирятся на столе, Май запылал щеками и выметнулся в коридор, по пути сшибая прислоненную у двери, ранее не замеченную им швабру. Парнишке не имело более смысла оставаться в кладовке. Все, что хотел, он уже услышал и жаждал залить подслушанный ужас чем-нибудь крепко-алкогольным.

Разумеется, про обещанный Миком звонок юный омега забыл напрочь.

Забежавший в спальню Май запер дверь, распахнул обе дверцы шкафа и уверенно сунул руку на одну из его полок, туда, где нижнее белье. Покопавшись среди кома трусов, парнишка достал едва початую бутылку красного вина, зубами вытащил пробку и глотнул прямо из горлышка.

— Уф-ф-ф, — сказал, размашисто утерев предплечьем губы. — Хорошо.

Сковавший сердце лед потихоньку отпускал.

— Мои родители определенно слишком старые, чтобы трахаться, — нетрезво пожаловался юный омега бутылке. — Наверно, их соитие — неэстэтичное зрелище. У папы пузик, у тяти пузик, при столкновениях все эти жиры трясутся и колышатся…

Передернувшийся от нарисованной буйным воображением порнографической картинки, глупыш хлебнул еще вина, присел на краешек кровати и загрустил. Когда-нибудь он тоже постареет и раздастся в попе и талии, как папа, а Бэне отрастит дряблое, округлое, благополучное брюшко, копию тятиного. Исчезнет ли тогда из их с Бэне совместной жизни жизнь половая, на столах, кроватях, полу и в душе? Сотрет ли наросший жир метки истинности? Вряд ли. А раз нет — беспокоиться не о чем. Да и случится это не завтра и не послезавтра, через энное количество лет.