Мотылёк (СИ)

— Я отойду на пять минуточек, тять, — омега сейчас в душе пел «спасибо» КолЯ и папе, научившим его владеть эмоциями. — До туалета… И продолжим. Не напивайся без меня, ладно?

Сгорбившийся в кресле мужчина проводил сына тяжелым вздохом.

Май не заставил его ждать долго, обернулся меньше, чем за пять минут. Теперь задний карман парнишки оттягивала поставленная на вибрацию заветная старенькая мобилка. Кроме телефона, омега принес в полиэтиленовом непрозрачном пакете фаянсовую тарелку, четвертинку хлеба, треть круга подкопченой колбасы, нож и большой темно-зеленый пупырец*.

— Закуска! — он с видом победителя шмякнул пакет на стол и принялся потрошить, накрывая поляну. — Я голодный, тятя!

Альфа удивленно поморгал, но предпочел промолчать. Под его давящим взглядом Май неумело порезал хлеб на грубые, толстые ломти, а колбасу и пупырец — вкривь и вкось типа кружочками и разложил все это на тарелке.

— На пустой желудок пить вредно, — изрек. — Так КолЯ утверждает.

Отец вяло покивал, покорно взял ломоть хлеба, налепил на него пару кружков колбасы и откусил.

— Эм, а неплохо, — промычал, пожевав. — Даже, пожалуй, вкусно. Мне нравится.

Май вложил в ладонь явно решившему сегодня упиться до потери сознания альфе попку пупырца, которая с хвостиком, и разлил по бокалам дриньяк.

— Чокнемся? — предложил с хорошо спрятанной усмешкой.

— Чокнемся, — согласился отец печально.

Альфа и омега дзинькнули бокалами и отпили по глоточку.

— Почему не до дна? — с ноткой издевки осведомился мужчина. — Гулять так гулять!

Май вернул ему кислую гримаску.

— Потому что завтра, если верить науке, будет злобное похмелье, — ответил спокойно. — Я в жизни ничего, крепче вина, не пил. Побаиваюсь.

Отец презрительно фыркнул.

— Эх ты, наивный ребенок, — пробурчал он весьма недовольно. — Вином, к сведению, можно догнаться до такого похмелья, что головы потом не поднимешь. Помню, на третьем курсе я с друзьями отмечал мой день рождения… — альфа мечтательно присвистнул. — Мы — пятеро, и один десятилитровый бочонок молодого красного. Потом сутки валялись вповалку и «папа» мяукнуть не могли. Ну его, вино это, коварная штука. Дриньяк честнее.

Май поверил опыту отца и снова пригубил из бокала.

— Ты ешь, — напомнил парнишка, — ешь.

Мужчина поразмыслил, отмахнулся, в два глотка допил свой дриньяк, добавил еще глоток из бутылки и хрустко закусил пупырцом.

— Что ты там про презумпцию невиновности лепетал, деточка? — он громко, неаристократично рыгнул. — Повторишь?

Как раз вонзивший зубы в хлебную корку Май сморщил нос. Принятая порция дриньяка приятно грела изнутри, постепенно всасываясь в кровь, но языка покамест парнишке не развязала и мозг ему не замутила.

— Повторю, — юный омега усердно работал челюстями, из-за набитого рта речь его звучала несколько невнятно. — Вина Марта на данный момент ничем не доказана, кроме бросающегося в глаза мотива. Это — первое. Второе: о Макаре множество разных сплетен ходит, он нехорошим человеком был, жестоким, омег менял направо и налево, наркотиками баловался, посещал запрещенные законом подпольные шавковые* бои. С его образом жизни нажить с сотню врагов — раз плюнуть…

Навостривший уши альфа напрягся, но сразу же расслабился.

— Ну да, ну да! — мужчина цапнул с тарелки новый кружочек пупырца. — Кому не знать, как не тебе. Небось, Март в постельке любил поболтать о своих, с Макаром на пару, веселых похождениях?

Май отпрянул, роняя на колени хлебные крошки. Предположение, что Март развлекался по клубам, пока он сначала носил беременность, а после — свихивался от недосыпа в четырех стенах квартиры с орущим младенцем на руках, поразило и ранило парнишку. Чем бы ни занимался бывший муж в течении дня, работал или гулял по зунам, домой он возвращался неизменно трезвым и без посторонних подозрительных запахов на одежде и теле!

— Зря ты так. — Омега протестующе выпятил подбородок. — Март мне не изменял, уверен — я бы унюхал рано или поздно. Да и выходные все мы проводили вместе… Не выдумывай то, чего не было. Или у тебя есть доказательства его неверности?

Отец сидел, раздувая ноздри, тер лоб.

— Уел ты меня, сын, — вздохнул он после непродолжительного молчания. — На юридический поступать не планируешь? Я оплачу, только маякни.

Май призадумался, подперев кулаком щеку.

— Вряд ли я сдам вступительные экзамены на такой серьезный факультет, — парнишке резко взгруснулось. — Вспомни мой школьный аттестат — тройка тройкой погоняет, и те натянуты с двоек. Я никогда не блистал в науках, увы. Вот водорелью* рисую замечательно…

Пока омега сокрушался о собственной несостоятельности в учебе, отец разлил по бокалам дриньяк.

— Учителей наймем, — мужчина сунул готовому пустить нетрезвую слезу сыну накрытую кружком колбасы половинку хлебного ломтя. — Но не сейчас. Сейчас давай выпьем.

— Давай, — сморгнул защипавшую веки влагу Май.

Заниматься с учителями он жаждал, положа руку на сердце, не особо — не видел смысла, и без диплома не бедствует, при богатых родителях и алиментах. Если отец, вдруг, засадит за учебу, когда встречаться с Бэне? Времени не останется…

Этот бокал дриньяка прошел легко, даже приятно, только немного обжег небо.

— М-м-м, — омега оторвал от хлеба кус мякоти и закинул в рот. — А тебя папа не заругает, что ты… — он щелкнул пальцами. — Меня приобщаешь к алкоголю?

Отец равнодушно пожал плечами.

— Ты совершеннолетний, — ответствовал. — Имеешь, по собственному усмотрению, право вступать в брак и разводиться, сам воспитывать своих детей, ездить за границу и делать аборты без разрешения родителей. Еще — напиваться в зюзю хоть семь дней в неделю и употреблять наркотики, опять нас, родителей, не спрашивая. Усек? — альфа легонько щелкнул заерзавшего на стуле Мая по носу.

Уплыть в дрему под низкий, сиплый голос отца у изрядно захмелевшего с непривычки омеги не получалось — нечто жужжало у левой ягодицы, отвлекало. Май с налетом раздражения попытался избавиться от помехи, нащупал в заднем кармане вибрирующую мобилку и тут же, толчком, проснулся и протрезвел.

Мик. Кроме Мика, больше некому. Или случайная реклама. Но Мик — предпочтительней!

— Я… — омега подскочил, выдирая телефон на свет божий, и метнулся из отцовского кабинета вспугнутым, пошатывающимся зойкой. — Тять, мне надо в туалет! Я скоро, не съедай всю колбасу!

Решивший, что сыну позвонил новый ухажер, отец отпустил мальчика взмахом руки, взял нож и принялся, коротая время ожидания, вырезать на кружочке пупырца улыбающуюся рожицу.

***

Прикрыв дверь туалета без стука, Май запер ее на задвижку, разрешил вызов, поднес мобилку к уху и, внутренне трепеща, приготовился ко всему.

— Мик, — мяукнул негромко, огромным усилием воли не сорвавшись на крик, — это ты?

Трубка молчала, шурша помехами, казалось, вечность, потом «разродилась» чуть испуганным вопросом:

— Май, сволочь, где тебя сутки носит? Я звоню, звоню! И почему ты шепчешь, простыл?

Бесспорно, Мик — его интонации, его четкое, раскатистое «р-р-р». Живой, и, вроде, улыбающийся. Фоном голосу стриптизера шел другой голос, приглушенный и механический, который, вроде, говорил: «Внимание летящим рейсом К-43 Пепень-Устряц, повторяю, объявляется»… Или Маю показалось?

— Ты где находишься? — парнишка уронил на унитаз крышку и обессилено присел на импровизированную табуретку. — У тебя там… шумно очень. Аэропорт?

Снова молчание и помехи, и сквозь них урывками:

— Да… про…жаю кое-кого… Ты е… — связь выровнялась, — не знаешь. Хороший человек, и Вика принял тепло. Он, понимаешь ли, бесплод… — проклятые помехи! — Я перез…ню из дома, через час! — и короткие гудки отбоя.

Отчаянно взвыший Май взлетел на ноги и пнул стену. Сорвалось, или Мик сам отключился. А-а-а, чтобы работников мобильной компании пьяные дьяблы* денно и нощно драли гигантскими пупырцами без смазки в зады! Твари, зуны, убоища!

Дышать глубоко и ровно. Вдох через рот, выцедить медленный выдох через нос. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Успокоиться, просто успокоиться и посмотреть на дисплей, по-прежнему ли номер — скрытый. Мик не найдется по факту истерики. Нахал, обозвал его, Мая, сволочью, недоволен, что Май сутки был недоступен. Чья бы вола* мычала… Расхлопался крылышками, развозбухался, драгоценная четырехмесячная пропажа!