Окутанная тьмой (СИ)

— Она сделала всё это ради тебя и твоего счастья, отец, но не учла главного — на него, вашего драгоценного и невинного Зуко, будет вестись охота, и днём, и ночью, как только кто-то узнает о нём или увидит, сможет рассмотреть крылья за его спиной. Есть демоны, которые не прочь утолить голод не людскими душами, а ангельскими, тем более что Зуко против них и их низких, мерзких желаний совершенно беззащитен. Мама, скажи, зачем ты это сотворила? Ты понимаешь, что испортила ему жизнь с самого рождения, превратив её в выживание, вечную борьбу за собственное существование? Ты, так же как и Лия, всегда хочешь счастья другим, но делаешь только хуже, он не сможет выжить один, без защиты и поддержки, а я никогда не смогу быть рядом с ним. Мне гадко находился рядом с Зуко, слишком ярко, слишком невинно, до зубного скрежета, ангел не может быть рядом с демоном и наоборот. Боюсь, что ты разрушила все надежды, которые только были — я отрекаюсь от него и своей семьи, это слишком. И в том нет моей вины, мама, — Люси не знала, но надеялась, что мать всё же услышит её, хотя сама в этот момент хваталась пальцами за горло, сползая вниз по стенке под этими непонимающими взглядами. Больно, невыносимо, но по-другому никак — Люси не может защитить Зуко, не может быть с ним, не может жить как раньше, все надежды канули в бездну. Это очередной тупик, Зуко должен был умереть, только родившись, не увидев неба, солнца, родителей, не сказав первое слово, не сделав первый шаг. Но он выжил и прожил год незамеченный демонами, и даже Кин, навещая её семью, этого не заметил или заметил, но не сказал ей… Люси совершенно запуталась, выхода нет. Но возможно ли, что Лейла всё же учла будущее и каким-то образом оберегает Зуко, он ведь никем не замечен, а такое почти нереально.

— Не отрекайся от него, Люси, он ведь твой брат, — тихо, до дрожи знакомый голос раздаётся над головой, пронзая всё затуманенное сознание Люси насквозь острой, раскалённой иглой. Хартфилия в неверии поднимает глаза, и в ярком золотом сиянии, вызывающем только слёзы, различает изящный, женский, такой знакомый силуэт, знакомое лицо с заботливой, знакомой улыбкой, которую она так и не посмела забыть. Вокруг всё послушно замирает, каждый, как и сама Люси, хотя она за это время повидала многое, но мама ещё никогда не снисходила к ней с небес. А теперь появилась, и это в какой-то степени странно, страшно, подозрительно, но что ещё нужно Люси, которая так сильно хотела её увидеть. — Не отрекайся от него, моё яркое солнышко, — ласково, трепетно шепчет она, не сдвинувшись с места, смотря только на Хартфилию, и та тоже не сводит глаз, не может, широко раскрыв их, не скрывая слёз на щеках. Первый раз, когда Люси позволила себе расплакаться при всех, глаза неприятно болят от слёз, но они быстро проходят, когда Хартфилия, более-менее успокоившись, прокручивает в голове последнюю фразу «Моё яркое солнышко».

— Мама? — Люси медленно поднялась, едва заметно покачиваясь от своей слабости, но после, резко, уверенно и неожиданно для других, подалась вперёд, делая вид, что рада, что хочет просто обнять Лейлу. Вот только вместо крепких, родных объятий дух женщины захрипел, а рука Люси, с почерневшими ногтями, прошла через неё насквозь, перепачканная в тёмной, чёрной крови теперь падшего. — И вновь ты облажалась, Седьмая, — сияние тухнет, а волосы «призрака» темнеют, становятся настоящими, тёмно-фиолетовыми, глаза чернеют, становясь зеркальными, бездонными, подавляя светло-карий цвет. — Ты может как-то и нашла воспоминания Лейлы, но, увы, поняла их неверно. «Моё яркое солнышко» — это Лия, а я всегда была для неё «Моя нечаянная радость», вот в чём ты так нелепо просчиталась, — девушка стиснула зубы, когда Люси начала медленно вытаскивать руку, нечаянно или же специально задевая некоторые органы в отместку. — А теперь скажи мне, что происходит, какого чёрта весь этот цирк? Помниться, я однажды спасла тебе жизнь и твоему брату, такой монетой ты платишь мне за своё существование, падаль? — Хартфилия брезгливо стряхнула кровь с руки, теперь даже эта девчонка прогнила изнутри, поддалась тьме, которая сожрала всё человеческое в ней. Седьмая ответила не сразу, сначала рухнув на колени, давясь кровью, которая подступала к горлу.

— Вообще-то мы с тобой в расчёте. Тогда, год назад в поезде, который чуть не упал в пропасть, мы спасти тебя и твоих малявок, помнишь? Брат и сестра, светлые волосы, тёмные раскосые глаза, я тогда ещё назвалась Мэй? Ты в тот раз была слишком измучена и подавлена, чтобы раскусить меня, хотя я находилась в двух шагах от вас, поэтому за спасения от Имизуки мы рассчитались, и не смей больше упоминать о нём. Это доброта в прошлом, этот мир всё равно не принял нас, теперь видишь в кого мы превратились? — Люси задумчиво отвела взгляд в сторону, она ведь и вправду, если всё, что говорит Седьмая правда, не заметила демона, который был так близко к ней и девочкам. Слишком сильно расслабилась.

— И позволь тогда спросить, что ты делаешь здесь, хотя нет. Пока другой вопрос: откуда у тебя воспоминания моей матери? Ты не была в особняке родителей, Кин бы заметил тебя, у тебя нет её вещей, ты не видела прошлого в моих глазах. Тогда как?

— В этом прогнившем, как и мы, мире за деньги можно найти любую информацию. Рассказали мне, где твоя мамочка осталась, вот я и наведалась туда во время вашей занимательной битвы на стадионе. Вот только немного не предусмотрела, точнее просто не успела, появился какой-то мальчишка Жнец, не дал завершить изучение воспоминаний. Именно из-за него что-то и перепуталось, например, как ваши глупые клички с сестрой, но, тем не менее, он теперь никогда не будет помехой для других. За то, что он испортил мои планы — поплатился, умерев мучительно, — с довольной, злобной ухмылкой проговорила Седьмая без страха, но быстро пожалела об этом, встретившись с ярко-красными, гневными, почти пустыми глазами Хартфилии. Для Люси слова о смерти Кина были самым страшным, он за это время стал для неё одним из самых уязвимых мест. Но Люси не поверит так просто, что этот упёртый мальчишка мог проиграть этой суке, и пока Хартфилия лично не увидит это — ни за что не поверит словам, слетевшим с её лживого языка.

— Да? Умер, значит, так ты его ещё и убила? Дура, зря призналась мне, только хуже для самой себя сделала, Седьмая. Будешь умирать в мучениях, познаешь все круги Ада, пока не сойдёшь с ума, — холодно и почти безразлично проговорила Хартфилия, усиленно подавляя желание внутри впиться ногтями ей в горло и одним резким движением свернуть шею. Нет, Люси не верит, она просто делает вид, что подавлена, удивлена, растеряна, что её застали врасплох — Кин жив, и Люси уверена в этом, он не мог умереть, не мог бросить её и их общую мечту о лучшем. Но всё равно, за такие слова, которые Седьмая посмела произнести в его адрес, она ответит, и в долгой, мучительной пытке не раз прольётся её поганая, чёрная кровь. И Хартфилии глубоко плевать, что всё вокруг неё могут испугаться — она демон, она убийца, она отомстит за то, что эта мразь возомнила себя выше всех. — Я могу убить тебя прямо сейчас, но суть в том, что я не верю ни одному твоему слову, Кин не мог умереть, он жив, я уверена в этом. А вот ты падёшь ещё ниже, падаль. Во имя самой Смерти, во имя меня падшей, ты ответишь за свои грехи. Найди своё очищение в чёрном пламени, — ничего нового для Венди не произошло. Она, сидя на руках у Нацу, почти ничему не удивлялась: тот же чёрный, будто уже сто раз сожжённый крест, вскрик со стороны Седьмой, её испуганный взгляд, когда крепкие, тугие верёвки стягивают до боли запястья. Тот же маленький чёрный огонёк у её ног, пока ещё не трогающий её, Люси хочет убедиться в правдивости её слов, а после убить. В любом случае, Седьмая — мертва.

— Кин? Так звали того мальчишку, да? Не веришь — зря! Хочешь, иди и наведайся к нему прямо сейчас! Ищи его труп где-то рядом со своей мамочкой, далеко он оттуда не ушёл, наверняка, с такими-то ранами, — то сумасшествие, безумие, которое видела в глазах Седьмой Люси, немного пугало. Девушка будто была и вовсе не в себе, будто подчинена кем-то, сущий бес в её сердце, который давно рос там, просто раньше она сопротивлялась. Хартфилия не могла объяснить её поведение адекватно, она, мягко говоря, странная и пугающая, однако Люси всё равно решила убедиться, что с Кино всё в порядке. Кин слишком дорог ей, чтобы пропускать такие слова мимо.