Окутанная тьмой (СИ)

— Идём, Кин, нам тоже пора идти домой, восстанавливать силы после такой зарядки. И, пожалуйста, перестань уже реветь, знаешь же, что ненавижу слёзы, и всё равно плачешь, как назло. Вот честное слово, ты это специально, — улыбаясь, но с неким раздражением проговорил Акихико, с усердием смахивая со щёк Кина слёзы, но тот так и не успокаивался. Кин, как и подобает обычному ребёнку, который просто был счастлив и рад, не мог успокоиться, как и прежде, едва заметно улыбаясь, тщетно пытаясь взять себя в руки. Его душа трепетала, внутри было то же близкое тепло, которое так быстро закрыло сквозную дыру в его сердце, заставляя улыбаться и плакать, по-настоящему, без фальши.

— Они вообще-то сами текут, я не могу их остановить. Я и сам не хочу плакать, — глупо и бессмысленно отмахнулся Кин, глубоко вздыхая, с таким же недовольством, раздражением вытирая щёки. Всё же все, кто говорили, что он слишком эмоционален оказались правы — стоит только задеть тонкие струны его души, и он не сможет остановиться. Так происходит и сейчас, Кин искренне не хочет плакать, пытаясь быть взрослым, но душа требует, она радуется, и все чувства, вспыхнувшие в ней, неподвластны контролю.

— Ладно уже, пошли, по дороге успокоишься. Главное мой сад не затопи, нюня, — на такое обращение Акихико получил только недовольный взгляд и «бесчувственный чурбан» в ответ, а так же новую порцию слёз, которые не прекращались. И в действительности, Кин был почти спокоен, но слёзы сами текли, будто внутри, в нём, в его сердце что-то сломалось — Акихико никогда не видел его слёз, и это было что-то новое для него. Кин всегда был ребёнком, который не плакал, который всё хранил в себе и, похоже, что теперь его стена сломана, и все чувства прошлого вырвались наружу. Все слёзы, которые копились в нём десять лет. — Пока, Люси, увидимся позже.

— Если не захлебнёмся по дороге, — Таро только коротко кивнул Хартфилии и всем, кто был рядом с ней, возвращая безразличие, лёгкую полуулыбку, и исчез в появившемся портале с гордо поднятой головой. Его этот день тоже кое-чему научил, но он об этом никому не скажет, всё же он уже бывалый демон, воин, и будет глупо, непонятно, если он скажет, что его чему-то научила какая-то девчонка. Тем более, что раньше она была человеком — скажи кому, рассмеются только.

— Достали вы меня. Сказал же — сами идут, — Кин закатил глаза и, сказав такое же короткое «Пока», исчез следом, недовольно бубня что-то под нос. Хартфилия облегчённо выдохнула, когда портал разом закрылся, растворяясь в воздухе, улыбнулась, перенимая с рук Рэдфокса Венди — та по-прежнему смотрела на неё большими, испуганными глазами, но, почувствовав, найдя в Люси что-то родное и знакомое, обняла её за плечи, уткнувшись заплаканным, красным лицом в шею. Хартфилия и не противилась, даже когда по коже неприятно прошла дрожь от солёных, горячих слёз Марвелл, Люси понимала, что сейчас она нужна Венди, она должна быть рядом с ней, успокаивать и крепко обнимать, ласково перебирая волосы, целуя в лоб, как и всегда. Этого было достаточно, чтобы или привести небесную волшебницу в чувства, успокоить и вернуть её улыбку, или убаюкать, чтобы та во сне разобралась с собственными страхами — два варианта всегда работали правильно. Стинг и Роуг уже стояли на своих местах, а Нацу и Гажил правдоподобно зависли в том же положении, когда остановилось время, чтобы всё выглядело менее подозрительно и как можно более правдоподобно для зрителей.

— Удачи вам, — Хартфилия легко улыбнулась, и без особых усилий оттолкнувшись от земли, приземлилась уже на балконе гильдии, где всё за той же гранью, заботливо поставленной Венди в самом начале, негодовали многие маги, продолжая упорно бить кулаками в преграду, желая помочь. Но Люси, как и Венди, понимала, что это правильно — в этой битве и так было слишком много смертей, боли, крови, и Хартфилия не простила бы саму себя, если ещё и кто-то из них пострадал. Венди сделала всё правильно, она молодец, у Люси появился ещё один повод гордиться этой храброй малышкой, которая никогда её не подведёт, не предаст. — Три, два, один, — обратный отсчёт, оставленный Лией в сознании Люси, завершился, время битвы возобновилось, секунды начали сменять друг друга молниеносно. Венди убрала грань, тут же стыдливо пряча лицо, но её никто и не винил, не осуждал, каждый понимал её поступок для себя правильно. На стадионе опять поднялся шум, раздавались такие же гадкие и безумно раздражающие вопли, но в этот раз Люси была рада их слышать — тишина пожирала всё, что было у неё внутри, теперь стало заметно легче.

— Мы сильно волновались за тебя, Люси, — Венди удобно устроилась на одном из сидений, где добрая Полюшка тут же принялась осматривать её ногу, а к Люси, стоящей, как и прежде, у перил, подошла Лисанна, по-дружески обняв её со спины. Люси, как и Акихико, не любила слёзы, особенно женские, особенно своих друзей, особенно пролитые из-за неё — каждый раз, когда кто-то из них плакал, причиной являлась именно она, потому что слаба, потому что недосмотрела, потому что не защитила правильно. Осторожно положив свои руки на руки Лисанны, сомкнувшиеся спереди, Хартфилия ощутила только тепло, которое безоговорочно грело её почти источенную одиночеством душу. — Ты в порядке? — Люси, как и раньше, скажет, что да, она в полном порядке и волноваться совершенно не о чем, но Лисанна уже не маленькая наивная девочка, которая поведётся на подобную чушь. Штраусс поймёт, различит эту фальшь, но лишь тепло улыбнётся, надеясь, что наступил день, когда Люси, наконец, скажет ей правду, а не то, что хочет слышать от неё сама Лисанна. Штраусс прекрасно понимает, что и сама не хочет, просто боится услышать «Всё плохо, мне не быть с вами, я ухожу». Тема правды и планов на будущее, пожалуй, самая болезненная и тяжёлая для Люси, и без боли говорить о ней, копаться во всех глубинах сознания, искореняя тревоги и сомнения, невозможно. Лисанна хорошая, она всё поймёт как надо и промолчит, не будет лезть не в своё дело — именно это качество в ней так ценила Люси.

— В полном порядке. Вот увидишь, Лис, скоро всё наладиться, — то ли со скрытой надеждой, то ли с уверенностью проговорила Люси, но сделала твёрдый шаг в сторону, опуская руки Штраусс. Люси была приятна подобная забота и внимание, но всё равно тот самый, мерзкий, противный, голос в голове мешал наслаждаться такими трепетными, ценными моментами, твердя «Ты не достойна, ты демон, ты убийца, ты не должна радоваться, убей, убей, убей…». Это сводило с ума, но Люси держалась, воспоминания и тихий голос Лии, вырывавшийся из глубин, из самого детства, не давал пасть так низко.

На арене вновь поднялась пыль, те же почти детские удары, короткие обрывки ободряющих фраз, искренние, довольные улыбки — они будто и не сражались, будто и не соперничали вовсе. Превосходство в силе, в умении, в опыте сильно и заметно поднимало Нацу и Гажила вверх, а Стинг и Роуг казалось просто смерились с этим, ради публики, продолжая бегать друг за другом, иногда используя мелкие заклинания, не приносящие какого-то вреда. Исход, как для Люси, так и для многих других, был совершенно ясен, но волшебники, будто желая растянуть как можно сильнее, продлить этот момент, глупо отмахивались друг от друга. Люси стало предельно ясно — они развлекаются, пытаются показать, что даже финальный бой чушь по сравнению с настоящей дружбой, которая только-только начала налаживать между двумя гильдиями. Даже такое не может разрушить их дружбу, и поэтому они ведут себя как пятилетние мальчишки, не забывая улыбаться, по крайней мере, это было по-детски смешно и забавно.

Разочарованные вздохи от неоправданных ожиданий, крики, вопли доносились со всех сторон — зрители не оценили подобного, им пришлась не по вкусу такая детская беготня, они открыто ожидали чего-то большего. Серьёзной, настоящей битвы, неожиданных поворотов, интригу, но вместо этого получили только четырёх клоунов, которых их мнение совершенно не волновало. Они наслаждались моментом, когда даже на арене ВМИ могли вести себя как приятели, закадычные друзья, бросаясь фразами типа «А ты стал сильнее», не позволяя себе лишнего. И возможно, что это могло бы продолжаться до позднего вечера, но Люси передёрнуло, когда где-то рядом она услышала приглушённый вой, почти крик сквозь плотно сжатые зубы. Обернувшись, Хартфилия быстро прошлась взглядом по стоящим позади волшебникам, пока не остановилась на МакГарден, забившейся в самый дальний угол. Маленькие ладошки дрожали, поглаживали живот, будто пытаясь успокоить ребёнка, который этот раз уже серьёзно и безо всяких шуток начал толкаться, предупреждая мать о своём скором появлении на свет.