Орлиное гнездо (СИ)

Баронесса говорила так, точно Иоана была свободна. А может, ее попросту не слишком беспокоили браки православных и их нерушимость. Как бы то ни было, главным оставался выбор возлюбленного детища, этого короля без королевства.

- Я… рада выбору графа, - ответила Иоана после небольшого колебания, под пристальным, не допускающим возражений взглядом серых глаз. Она немного потерялась: ведь с этой женщиной нельзя было повести себя так, как с мужчиной-оскорбителем! Валерии Берчени не пригрозишь кинжалом или военной силой родичей!

Баронесса склонила голову.

- Я вижу, что вы любите друг друга. А еще больше вижу вашу преданность христианскому долгу.

“Ее муж умер, - подумала Иоана с каким-то сочувствием. – Хотелось бы знать: скорбела ли Валерия Берчени хоть сколько-нибудь – или от души радовалась, что избавилась от такого бремени?”

- Давно ли скончался ваш супруг, баронесса? – спросила Иоана.

Баронесса печально улыбнулась.

- Семь с лишним лет тому назад, - сказала она, взглянув на Иоану – и надолго задержав на будущей невестке свой взгляд. – Мой муж погиб на охоте – загоняли оленя, и в барона случайно угодила стрела, предназначавшаяся зверю. Это была скоропостижная и неожиданная для всех смерть, хотя еще прежде того врачи предостерегали моего мужа против излишеств в еде и пьянства…

Иоана почувствовала, что с другой стороны на нее так же холодно и значительно, как баронесса, смотрит граф, – и вдруг ощутила себя в обществе существ без совести и жалости.

Но не слишком ли она поторопилась обвинить баронессу, ничего о ней не зная? Иоана перекрестилась, и следом за нею перекрестились и мать, и сын.

- Мир его праху, - прошептала Валерия Берчени, и в серых глазах ее сверкнули слезы. – Господин барон был грубый человек, и я не любила его – да простит мне Бог. Но я стойко несла свой крест до самого конца.

Взволнованный Бела Андраши хлопнул в ладоши.

- Вина госпоже баронессе! – приказал он явившемуся на зов слуге. – А тебе, дорогая? – спросил он, склонившись к невесте.

Иоана, засмотревшаяся на побледневшую, ослабевшую Валерию Берчени, с опозданием кивнула. Теперь, что бы эта женщина ни совершила – и что бы ни замыслила, Иоана сочувствовала ей.

Когда принесли горячее пряное вино, Иоана с удовольствием взяла в ладони кубок и отхлебнула. А Валерия Берчени вдруг повернулась к сыну – и негромко, как полная хозяйка в этом месте, попросила:

- Оставь нас с госпожой Иоаной вдвоем, дитя мое… И удали отсюда всех слуг.

Граф сразу же все понял. Он поднялся с места, поклонился обеим женщинам и растворился в полумраке, который царил в этом зале неизменно.

Когда венгерка и валашка остались наедине, баронесса взяла Иоану за руку – и заговорила, делясь с нею теплою силой своего прикосновения и своего голоса.

- На нас, женщинах, первородный грех, и мы несем на себе эту тяжкую вину до Судного дня – но именно мы, женщины, порою служим самым действенным орудием Господа, когда он переменяет судьбы мира… Я вижу, что вы понимаете меня, милая Иоана. Бог судил вам оказаться ныне в этом месте, подле моего сына – чтобы два наших славных рода, подав друг другу руки, больше никогда не разняли их! Мы поможем побрататься и нашим великим государствам, дабы те объединенной мощью наконец сокрушили Турцию! Она теперь вовсе не так сильна, как это может показаться!

Баронесса сделала несколько больших глотков вина и замолчала, оглаживая узоры на серебре и каменья, вделанные в сосуд по ободу.

Иоана тоже молчала, стискивая свой кубок, обуреваемая сильнейшим волнением. Чего могла она потребовать, каких доказательств княжеской крови – и нужно ли это?

- Госпожа, - наконец с робостью произнесла валашка. – Я не знаю, вправе ли я просить вас…

Валерия Берчени рассмеялась, откинув голову на спинку кресла, отчего покрывало отлетело назад, приоткрыв седые волосы. В этих волосах, как оказалось, кое-где еще остались темные пряди.

- Вы вправе – и только вы! – тихо воскликнула баронесса. – Я расскажу вам все, потому что такой женщине нужен прямой и ясный ответ, твердое руководство к действию – в этом вы похожи на меня…

Она помолчала, склонив голову на сложенные поверх кубка руки, точно собираясь с духом перед лицом исповедника. Иоана молчала тоже, призвав все свое терпение.

- Это случилось в июне в Вышеграде, двадцать девять лет назад, - начала баронесса, глядя в огонь. – Мне было четырнадцать лет, и меня недавно представили ко двору… где я блистала! – негромко воскликнула она. – Тогда гремели турниры не чета нынешним, при молодом Корвине, для которого ристалище – такая же забава, как танцы или состязания поэтов! И немало рыцарей, можете мне поверить, сломали копья во славу Валерии Андраши! Двое даже расстались с жизнью, сражаясь за мою улыбку.

Иоана содрогнулась и подумала, что никогда вполне не поймет обычаи западного рыцарства… как и себялюбивую кровожадность благочестивых знатных дам католических стран.

- Это был дикий человек, пламень на коне, - продолжила баронесса после небольшого удовлетворенного молчания: теперь, несомненно, подразумевая своего прельстителя. – Дан не имел никаких манер, что так пленяют женщин – и которые так пленительны в моем сыне… Но он побил всех своих противников, и сделал это словно играючи. Я была восхищена, и хотя валашский князь сражался не ради меня, а ради своего прославления, я подошла к нему после турнира и пригласила его, от имени отца и брата, оказать нам честь и посетить наш замок. Мы всегда приветствуем доблесть и высоко ценим православных союзников, защищающих нас от стольких бедствий… А род Данешти еще старше и благороднее рода Дракулешти, как вы, конечно, должны знать.

Иоана сокрушенно покачала головой, догадываясь об окончании этой истории.

Но как она может знать, что слова баронессы правдивы?

- Мы устроили великое пиршество в честь столь знатного гостя, - продолжила Валерия Берчени, слегка улыбаясь: серые глаза поблескивали, как доспехи крестоносца. – Наше вино так понравилось валашскому князю, что, когда его проводили в постель, он едва держался на ногах. Я сама проследила, хорошо ли его устроили…

Венгерка залпом допила свое вино. Потом кубок скатился с ее колен и, со стуком упав на пол, остался лежать, тускло поблескивая в каминном пламени.

- Рыцарям иногда согревают постели служанки, - спокойно продолжила баронесса: только вздрагивали высохшие руки, сжавшиеся в кулаки. – Должно быть, Дан с пьяных глаз принял меня за служанку! Впрочем, я не могу судить, что он замышлял и что виделось ему, когда он схватил меня и подмял под себя, точно медведь… Я не успела закричать – и не сумела воспротивиться, ведь я была девственна, а он силен как трое наших лучших поединщиков сразу! Не знаю, как он не задушил, как не сломал меня…

Валерия Берчени всхлипнула, но тут же овладела собой.

- Потом он сразу же заснул – а я осталась лежать подле него, растерзанная, опозоренная навек. Однако, вознеся молитву Иисусу, я собралась с силами и поднялась с княжеского ложа, на котором осталась моя кровь. Глубоко страдая от боли и стыда, я убежала в свою комнату и там плакала, пока не охрипла; моя камеристка, к счастью, ничего не поняла, только приписала все грубости валаха, к которой мы не привыкли у себя, а нежная душа девицы Андраши – тем паче…

- Боже мой, - сказала Иоана. – Неужели все и в самом деле было так!

Баронесса взглянула на нее так гневно, точно была священник, которому солгали на исповеди.

- Вы сомневаетесь в моих словах?

- Да, - напрямик ответила Иоана.

Баронесса поджала губы, потом отвернулась от собеседницы – венгерка высоко подняла голову и засмеялась ледяным смехом.

- Послушайте же, что было дальше, наутро! Когда ваш князь проспался, я опять, тайком, пробралась к нему в комнату, чтобы наедине потребовать от него удовлетворения, какое он только мог мне дать. Я никому ничего не сказала, ведь я могла навлечь неизбывный позор на весь дом Андраши! Но святые помогли мне, когда я вновь проскользнула к Дану: я застала его одного, еще беспомощного, в постели! Я предъявила ему доказательства его преступления!