Игра на двоих (СИ)

Руки Хеймитча проворно и умело вытаскивают из ран мельчайшие осколки стекла, смывают не успевшую застыть кровь, накладывают аккуратные швы и плотные повязки. И только когда ментор заканчивает бинтовать вторую руку, я наконец ощущаю боль, которую причиняют мне самые глубокие порезы. В конце он осторожно стирает с моего лица дорожки темно-красных слез, после чего собирает окровавленные бинты и уносит аптечку. Я продолжаю сидеть в кресле, уставившись в окно, но все равно не видя, что происходит на улице. Внезапный возглас заставляет меня вздрогнуть и обернуться:

— Этти!

Словно очнувшись, понимаю, как много времени прошло: на Дистрикт опустилась ночная мгла. Странно, я совсем перестала замечать его стремительное течение. Испуганно оглянувшись по сторонам, замечаю стоящего рядом Хеймитча. Пока я снова уходила в себя, ментор успел убраться: капли крови и осколки стекла исчезли, а комната выглядит почти так же, как прежде — не хватает только зеркала.

— Не называй меня так, — хотя холод в голосе никуда не исчез, тон больше похож на просьбу, чем на условие или требование.

— На Генриетту и Эрику ты уже не реагируешь, — парирует ментор. — И что прикажешь мне делать? Уже поздно, пора возвращаться домой.

Он ведет себя так, будто ничего не случилось. Проигнорировав его последнее замечание и повернувшись обратно к окну, тихо спрашиваю, — медленно, почти по слогам проговаривая каждое слово:

— А что такое дом, ментор? И где он для нас с тобой? Для таких, как мы?

Хеймитч на мгновение теряется, но пытается собраться с мыслями и терпеливо ответить на мои глупые вопросы:

— Дом — это место, куда всегда хочется вернуться, где бы ты ни был и что бы с тобой ни случилось. Куда тебя несут ноги и ведет сердце. Где тебя ждут, принимают и понимают. Для нас таким местом должна была стать Деревня Победителей.

— Но не стала, верно? — горько усмехаюсь я. — Скажи мне, ты чувствуешь себя как дома, когда возвращаешься туда по вечерам?

— Верно, детка, — из груди ментора вырывается вздох. — Никогда не чувствовал. Для меня там слишком холодно. Все чужое. Идеально, словно на картинке. Но … совсем не то, что нужно для жизни. Будто чего-то не хватает.

— Ты приходишь в свой старый дом?

— Да, — неохотно, с заминкой отвечает ментор. — Временами, когда не получается сбежать от настоящего, я стараюсь вернуться на много лет назад, не зная ни дороги, ни места назначения.

— Продолжаешь жить в прошлом? — усмехаюсь я. — А как же будущее?

Взгляд Хеймитча серьезен как никогда. Он явно понимает, что его ответ может принести мне лишь новую боль, но, помня о обещании не скрывать от меня правду, не решается проигнорировать последний вопрос подопечной.

— У таких, как мы, его нет, Эрика. Наше будущее принадлежит Капитолию. Как ни противно признавать, но я, ты, те, кто победил на Играх десять, двадцать, тридцать лет назад, Победители следующего года — всего лишь марионетки в руках умелых кукловодов — Сноу и его приспешников.

Признание Хеймитча не стало для меня новостью, но осознание того, что даже такая непокорная, бунтарская и свободолюбивая личность, как мой ментор, готова признать поражение, оставляет неприятный, горький осадок.

— Получается?

— Ты о чем? — по выражению лица мужчины ясно, что за тревожными мыслями о будущем он забыл о теме нашего полуночного разговора.

— Вернуться в прошлое?

— Нет.

— Тогда зачем? — мне хочется заглянуть в душу того, кто тоже прошел через Игры и все связанные с ними последствия, понять мотивы его поступков. Чувствует ли он то же самое, что и я, раз за разом пытаясь повернуть время вспять и снова стать тем, кем был до роковой Жатвы?

— Наверное, я просто слишком упрям, — смех ментора звучит отнюдь не весело. — И даже спустя десятилетия не теряю веры в то, что однажды все вернется на круги своя. Но, что бы лишнего я сейчас ни сказал, запомни, детка: прошлое не вернуть. Не стоит отказываться от настоящего в пользу призрачных надежд и иллюзий. Знаю, нам с тобой мало что осталось в этой жизни — Капитолий и Арена отняли настоящее и лишили нас будущего. А потому, со всей ясностью осознав мои слова, ты попытаешься скрыться в прошлом, в том если не счастливом, то хотя бы спокойном времени, которое кажется тихой гаванью по сравнению с тем вечным штормом, в которые превратилась наша жизнь. Но это путь в никуда, Эрика. Поверь мне, я сам через это прошел: не желая верить в гибель родных, в свою вину за случившееся, в то, что мне предстоит из года в год возвращаться в столицу и тренировать малолетних убийц, хотя затем оказалось, что все, на что я способен — лишь подготовить их к мысли о неизбежной гибели, я постарался вернуться в прошлое. Уйти от реальности в мир воспоминаний. Но в итоге я только навредил самому себе: с каждым разом возвращение к действительности становилось все более болезненным. Успев устать к тому времени от постоянной боли, я предпочел забвение воспоминаниям — тоже малоприятно, но оставаться в реальности оказалось еще сложнее.

— За меня можешь быть спокоен, — мрачно усмехаюсь я, откидываясь на спинку кресла. — Твоя подопечная уже поняла, что прошлое для нее — закрытая дверь, в которую нет смысла стучаться: все равно никто не откроет.

— Неплохое сравнение, — качает головой Хеймитч.

— Мне больно не только от мысли о том, что рано или поздно придется возвращаться обратно в настоящее, — продолжаю я, отвернувшись к окну, чтобы мужчина не видел моего лица. — Мне причиняют боль сами воспоминания, насколько бы приятными они ни были. Даже те моменты, когда я была по-своему счастлива, теперь не приносят мне ничего, кроме страданий. Почему так происходит, ментор?

Мужчина отвечает не задумываясь:

— Потому что в глубине души ты точно знаешь, что все эти мгновения теперь не более чем воспоминания. Что они прошли и уже не вернутся. Что тебе не придется пережить их еще раз, как бы ты этого ни хотела.

Мне не остается ничего, кроме как молча кивнуть головой: Хеймитч прав, я действительно знала ответ на свой вопрос задолго до того, как отважилась задать его хоть кому-то.

— Зачем тогда нужны воспоминания? — озадаченно спрашиваю я.

— Чтобы даже у таких, как мы, было что-то, к чему можно вернуться, когда в нашей жизни не останется никого, кто ждал бы нас.

Я не до конца понимаю его ответ, а потому решаю перевести разговор на другую тему.

— А ты смог бы отказаться от своих?

— От одних — без раздумий и сожалений, от других — хотел бы, но это невозможно, от третьих — мог бы, но не хочу.

— Какие же воспоминания удостоились такой чести? — насмешливо спрашиваю я, уже по опыту зная, что ментору ничего не стоит утопить их в алкоголе.

— Те, которые связаны с тобой, — мужчина отводит глаза понижает голос почти до шепота, а потому я не уверена, правильно ли поняла его слова, и решаю вернуться к изначальной теме разговора.

— Но ты до сих пор стучишься в ту дверь, не так ли?

— Да, волчонок. И порой мне начинает казаться, что кто-то по ту сторону приоткрывает ее и я могу увидеть картины прошлого, но вскоре это чувство проходит, и я снова оказываюсь заперт в настоящем, ожидая подходящего случая совершить очередное прогулку по аллеям своей памяти.

— Не боишься, что однажды тебе удастся открыть ту дверь, и ты больше не захочешь возвращаться в реальный мир? Ты не выносишь быть запертым в настоящем, но понравится ли тебе быть запертым в прошлом, которое, насколько я знаю, не отличается разнообразием счастливых моментов?

— Есть кое-что, что держит меня здесь и каждый раз заставляет вернуться обратно. Однажды ты поймешь, о чем я говорю. По крайней мере, мне очень хотелось бы надеяться на это.

— Надежда — всего лишь отсроченное разочарование, — горько усмехаюсь я.

— Бывают моменты, когда ничего другого не остается, — сухо отвечает ментор.