Игра на двоих (СИ)

И все же ментору удается разбудить мое природное любопытство: несколько дней спустя, когда он спускается в гостиную, чтобы в очередной раз успокоить родителей, я дотягиваюсь до тумбочки и беру книгу, что он принес мне. Открыв ее наугад, вижу пустые страницы. Пока я пролистываю их одну за другой, мне на колени падает ручка — книжка оказывается ежедневником. Вот, что имел в виду ментор — написать обо всем том, что невозможно рассказать. Вести дневник? Детское занятие, по-моему. Есть идея получше — мне же нужен собеседник, правда? Обведя блуждающим взглядом комнату, задерживаюсь на кресле, которое стоит так близко, что почти соприкасается с кроватью. Впервые за долгое время по моим губам пробегает тень, пусть и печальной, улыбки. Наконец, я возвращаюсь на первую страницу и начинаю писать, один за другом воскрешаю в памяти моменты последний двух лет, которые объединяет кое-что общее.

На следующий день просыпаюсь рано утром и обнаруживаю, что снова осталась одна: видимо, ментору тоже нужен отдых. Хотя моя компания не сильно отличается от привычного ему уединения — та же мертвая тишина и холод. Сон не желает возвращаться, поэтому я сажусь на постели и оглядываюсь по сторонам. Мой скучающий взгляд падает на календарь, заставляя меня на мгновение перестать дышать. Первое ноября. Я провела в постели целый месяц?

Осторожно поднявшись с кровати, медленно иду в ванную. Приняв холодный душ и почти мгновенно придя в себя, натягиваю свитер, куртку и джинсы. Несмотря на то, что все эти дни Хеймитч заставлял меня есть, пусть и маленькими порциями, одежда продолжает висеть на мне так, будто она с чужого плеча.

Спускаюсь по лестнице, заглядываю в гостиную и, убедившись, что дома не осталось никого, прохожу по коридору и выскальзываю на улицу. С непривычки ноги плохо слушаются и немного дрожат, но я упрямо продолжаю двигаться в сторону Дистрикта. Однако, не дойдя сотни метров до Шлака, сворачиваю и, пытаясь унять бешено бьющееся сердце, приближаюсь к пугающему, но в то же время самому спокойному и мирному месту на Земле. Почти бегом добираюсь до дальней ограды и, заметив раскидистую иву, подхожу к стоящей рядом с ней скамейке. Голос срывается, но я заставляю себя произнести несколько простых слов:

— Здравствуй, папа. Прости, что без подарка: не знала, чем тебя можно порадовать.

Устроившись на скамейке, натягиваю капюшон и обнимаю колени, чтобы согреться: погода соответствует календарю. В воздухе кружатся первые снежинки.

Внезапно я представляю похороны отца — не того пустого ящика, в котором лежит разве что горсть праха, оставшегося после взрыва, а гроб с телом. Черные волосы с проблеском седины. Навсегда закрытые глаза цвета бушующего моря. Сложенные на груди руки. На бледное, спокойное лицо неслышно падает снег. Прикрыв глаза, пытаюсь вспомнить все, что для меня было, есть и будет связано с отцом. В моей голове снова встречаются прошлое, настоящее и будущее — не реальное, но то, каким оно могло бы быть.

Я продолжаю сидеть на скамейке: не двигаюсь, не смотрю по сторонам, почти не дышу, углубившись в свои мысли и периодически забывая наполнять легкие кислородом. Потеряв счет времени, возвращаюсь к реальности только тогда, когда шуршание опавших листьев и треск мелких сухих веточек нарушают тишину кладбища. Вскоре я чувствую присутствие постороннего — вновь прибывший становится за моей спиной и устремляет на меня пристальный взгляд.

— Когда я вернулся и не обнаружил тебя в комнате, то не знал, что делать — злиться или радоваться: с одной стороны, ты наконец захотела встать с постели и выйти на улицу, с другой — могла решить закончить начатое, и я бы уже не успел тебя остановить.

— Ну, и на чем остановился? — равнодушно спрашиваю я, не отрывая взгляда от надгробия.

— Так и не смог определиться, — неохотно признается Хеймитч. — С тобой все в порядке, но ты снова не здесь, не в мире живых.

— Сегодня у меня хотя бы есть повод: у отца День Рождения, — тихо отвечаю я.

— Тогда почему ты так печальна? — слова ментора звучат для меня как насмешка.

— А как, по-твоему, стоит поздравлять покойных? — я огрызаюсь в ответ.

— А кто говорит о покойных? Я имею в виду живых! — смеется мужчина.

— Да кто ты вообще такой, чтобы так говорить? Или тебе не приходилось терять близких?! — тихо, но зло интересуюсь я

Смех мгновенно обрывается. Хеймитч обходит скамейку и садится на землю напротив меня, спиной к надгробию. Приблизив свое лицо к моему, он прожигает меня взглядом и произносит свистящим шепотом:

— На самом деле вопрос в том, кто ты такая.

Его последние слова словно выбивают почву у меня из-под ног, и я на несколько секунд лишаюсь дара речи. Моих сил хватает лишь на тяжелый вздох и тихое признания.

— Понятия не имею. Наверное, я никто.

— Того, что ты — дочь Алекса Роу, тебе мало?

— Ты знал моего отца?

— Поправка: я знаю твоего отца, — невозмутимо отвечает тот. — Он жив, так что не стоит говорить о нем в прошедшем времени.

— Ты издеваешься надо мной? — в моем голосе уже нет злости, только бесконечная усталость.

— Он погиб во время взрыва в шахте, если тебя уже подводит память, — едва сдерживаясь от крика, произношу я.

— Алекс жил, жив и будет жить, — настаивает Хеймитч и, явно пытаясь избежать моего взгляда, прикрывает глаза. — Хочешь, я покажу тебе его?

Хеймитч приводит меня на порог дома моей семьи, того, что остался в Шлаке вместе с нашим прошлым. Только не это. Стоит приблизиться к чуть покосившемуся жилью, как я ощущаю тот приторный запах идеально-красивого и смертельно-опасного подарка Сноу. Ментор приоткрывает дверь и пропускает меня в темный коридор. Но только я делаю шаг в сторону гостиной, едва сдерживая желание пробежать по комнатам и убедиться, что все сказанное мужчиной — очередной обман, как он останавливает подопечную и надевает мне на глаза черную повязку.

— Зачем? — мой вопрос остается без внимания.

Чувствую, как мужчина берет меня за руку и ведет в сторону гостиной — я хорошо знаю собственный дом и вполне способна передвигаться самостоятельно, но мысли путаются, а потому я позволяю ментору направлять мои шаги. Едва касаясь другой рукой стен и дверей, понимаю, что мы идем в гостиную. Вскоре Хеймитч останавливается, встает сзади, кладет руки мне на плечи и, наклонившись, тихо, словно по секрету, говорит:

— Ты найдешь своего отца точно так же, как я нашел тебя той ночью в лесу. Нужно только знать, где и как искать. И верить в то, что ищешь.

За минуту до того, как ментор снимет повязку, я уже смутно догадываюсь, что увижу. Мне становится страшно — как от осознания своей правоты, так и от призрачной надежды на то, что я ошибаюсь. Умом понимаю, что отец мертв, и все слова Хеймитча — не более, чем сладкая ложь, однако какая-то часть моего сознания по-детски не желает верить в горькую правду. Я нервничаю все сильнее, но последние секунды, дарованные мне на размышления, утекают столь же стремительно, как песок сквозь пальцы. Мужчина подходит еще ближе — я вновь ощущаю тепло его тела — ослабляет узел и шепчет в унисон со мной:

— Там, где сердце.

Хеймитч снимает повязку с моего лица. Мне не остается ничего, кроме как поднять голову и встретить пристальный взгляд до боли знакомых, родных глаз. Как и в моих, в них плещется безумный страх, страх перед неизвестностью. Несколько секунд спустя я понимаю, почему Хеймитч так хотел, чтобы подопечная поверила в чудо. Потому что чудеса действительно случаются — просто не совсем так, как мы их себе представляем.

========== Глава 20. О чем молчит тишина ==========