Ночная духота (СИ)

— Отпусти все свои страхи, — зазвенело у меня в ушах. — И просто насладись прогулкой. Не желаешь же ты потратить такую прекрасную ночь на урок верховой езды… Сомневаюсь, что так уж тебе необходимы подобные знания.

Я поблагодарила кивком и постаралась поверить словам вампира. Ночь действительно была прекрасна, холодна и прозрачна, а лошади придавали ей больше романтики, чем все мотоциклы вместе взятые. Минуты летели с безумной скоростью или же стирались из моей памяти за ненадобностью. Я лишь помнила из той ночи прекрасные звуки саксофона, треск костра, расплавленный сыр на шампуре и обжигающее ледяное шампанское. И ещё я чувствовала мягкость кожаного жилета, в который уткнулась носом, когда граф притянул меня к себе, чтобы мне удобнее было внимать музыке. Мне хотелось упасть к нему на колени, подставить лицо под мягкие пальцы, но я гнала прочь подобные желания, понимая, что рождены они сладостными воспоминаниями о беспечных ночах с Клифом… Нет, никогда мне не выкинуть из головы этого байкера. Он будет тенью стоять за спиной каждого встреченного мной мужчины, он останется для меня вечным проклятьем…

Лицо пылало от близости костра, как от полученной от Клифа пощечины. Только сейчас, прижавшись к другому вампиру, я вдруг отчётливо поняла, что Клиф мог убить меня в припадке злобы, и потом никакие сожаления не вернули бы меня к жизни. Вампиры опасны, с ними нельзя чувствовать себя в безопасности, но что поделать, если рядом не бьётся ничьё живое сердце… Я жалась к графу, а он не отстранял меня, как родитель, к которому ластится нашкодивший ребёнок, не желающий признавать себя виноватым. Я понимала, что теснение кожаного жилета уже оставило отпечаток на моей мокрой от слёз щеке. Но не знала, отчего именно плачу: оттого ли, что жилет надет не на Клифа или оттого, что боюсь потерять этот странный момент близости с графом, когда чувство страха почти полностью сгорело в костре.

Все мои чувства смешались. Я желала вернуть себе неприязнь к графу, страх перед ним — мне было бы спокойно в обществе безжалостного холодного монстра. Но находиться рядом с тёплым мягким вампиром было страшным испытанием. Я хотела идти в отдалении, но выпитое шампанское влекло меня к его руке, заставляло переплетать свои влажные пальцы с его безумно тёплыми, вязнуть в немного шершавой, как и подобает мужской, ладони. Я тёрлась о плечо графа, будто вымаливала ласку, и та не заставила себя долго ждать — он выпустил мои пальцы и опустил руку на плечо, будто человек, желающий согреть другого.

Сейчас мы не отличались от остальных романтических парочек, решивших окунуться в ночную старину. Только могла ли я доверять ласке вампира, который ещё день назад называл меня полным ничтожеством и кривился от моей близости. Чем я вдруг заслужила его милость? Или же безграничная любовь к сыну Эстель поборола природную брезгливость, и он помогает Лорану вылечить меня? И что происходит с моими отношениями с Лораном, что же? Быть может, сейчас намного важнее сохранить приязнь хозяина, чем наслаждаться обществом его отца? Наслаждаться ли? Или я развлекаю скучающего парижанина, как просил меня хозяин.

Дорогу домой я проспала, хотя граф откинул верх. Войдя в дом, я сразу опустилась на диван, понимая, что в ковбойских сапогах не сделаю больше и шагу. Или же ночной ветер не выветрил из моей головы пьянящие пары шампанского. Граф осторожно опустился на ковёр и стянул с моих ног сапоги. Я замерла, не зная, что последует дальше, и желала, чтобы забота не оказалось простым знаком вежливости. Но, увы, взгляд графа вновь был стеклянным. Он выставил в гараж ковбойские сапоги, свои и мои, закрыл дверь и сказал, не оборачиваясь.

— Минула одна ночь. Я буду докучать тебе ещё целых шесть дней.

Вот и всё. Я соскребла себя с дивана и постаралась нащупать занемевшими пальцами путь к спальне, а потом обернулась, ухватилась за стенку и нашла в себе смелости попросить графа остаться со мной до вечера, как в ту ночь, когда ошиблась комнатой. Я не могла отпустить его, и где-то там внутри теплилась надежда получить от него хотя бы поцелуй. О, если бы граф хоть на миг мог представить на моем месте Эстель или ту, о которой так ничего и не рассказал…

Граф не смотрел на меня, пока я натягивала на голое тело пижаму, затем долго мялся у порога, читая по памяти стихи Верлена, и опустился на край кровати, когда я уже не могла разомкнуть век. Ещё до конца не проснувшись, я стала шарить руками по подушке и, когда наткнулась на руку графа, тут же уткнулась носом в локоть и, потеряв всякий контроль, прижалась губами к ледяной коже.

— Катья, тебя опять мучили кошмары? — спросил граф таким же ледяным голосом.

Я отпрянула, чуть не упав с кровати, и обхватила гудящую голову руками.

— Простите меня, — шептала я, силясь не разреветься. — Я, наверное, не совсем проснулась. Или просто скажите, что заставили меня сделать это, а я вновь не отличила свои желания от ваших…

Мне казалось, что прошла целая вечность прежде, чем граф усмехнулся, и смешок его походил на удар в литавры, так загудело от него в моей пустой голове.

— У меня нет подобных желаний. Они есть у тебя, но я вновь прошу не путать меня с живым человеком. Поверь, ты вовсе не желаешь проходить со мной по второму кругу то, что пережила с Клифом. Я бы мог убрать твой страх, но для чего тебе нужен я и для чего мне нужна ты… Поверь, я не в силах подарить какие-то незабываемые ощущения, а ты уж явно не откроешь для меня ничего нового в женщинах… Не надо только плакать. Ты дорога моему сыну, и я не хочу ради какого-то призрачного удовольствия ставить под удар проделанную им работу… Веди себя достойно, потому что мне стоило больших трудов заставить себя не думать о твоём тёмном прошлом.

Пришлось растереть по щеке слёзы и шагнуть в сторону ванной комнаты.

— Поторопись, а то мы не поспеем даже ко второму отделению, а я давно не видел слонов.

Я ухватилась за ручку, чтобы не упасть, и привалилась к косяку, чтобы выдержать взгляд графа.

— Зачем вы сказали мне про билеты? Кажется, Лоран достаточно наказал меня за марихуану.

— Я действительно хочу в цирк. Неужели у меня не может возникнуть простого человеческого желания. Мне не нужны воздушные гимнастки, слишком много я повидал их в Париже, но позволь мне увидеть слонов, покрытых американскими флагами… Жаль, что гимн мы уже не услышим.

Ну вот и вернулся старый граф… Он отлично провёл этот день, ковыряясь в моей голове. Сразу после присяги новому отечеству Клиф потащил меня на хоккей на ту самую арену, куда тянул меня сейчас граф. Тогда, правда, по тротуару кувыркались мёртвые листья, и Клиф поддавал их кроссовком, а я пыталась перепрыгнуть лужи… Меня несли крылья, подаренные американским паспортом, и я с истинным благоговением слушала исполнение одним из хоккеистов гимна Соединенных Штатов Америки. Клиф тогда сильно сжимал мою руку, и мне показалось, что я действительно стала одной из них — у меня было всё, к чему я стремилась. И главное — рядом со мной стоял добрый американский парень…

Сейчас же я ловила пылающей щекой ледяной взгляд мёртвых глаз. По арене медленно двигались слоны, и я будто ощущала затылком их тяжесть, словно шли они по моей голове, мерно втаптывая в грязь, из которой я ненадолго вылезла. Моя голова склонилась всё ниже и ниже, пока подбородок не уткнулся в верхнюю пуговицу кофты. И в то же мгновение рука графа скользнула по спинке кресла и сгребла моё плечо. Я с трудом сдержалась, чтобы не уткнуться ему в грудь и не разреветься в голос. Гремела музыка, но я знала, что утаить от графа даже тихое всхлипывание не получится.

— Неужели у тебя не осталось воспоминаний, не связанных с Клифом? — спросил граф, распахивая дверцу «Бьюика», который всё ещё оставался в нашем распоряжении. — Ты могла вспомнить какой-нибудь концерт. Наверное, ты находишь приятным терзать душу воспоминаниями. Но что в действительности дал тебе Клиф? Ничего. Ты должна понять, что кроме боли и страха он не принёс в твою жизнь ничего. Сожаление — самые крепкие узы. Перестань жалеть о том, что ты встретила его, и так же перестань жалеть о том, что он ушёл от тебя. Только тогда ты вырвешься из его плена.