Ночная духота (СИ)

Я всхлипнула, утёрла слёзы и вернулась в кресло, но ни одна буква не желала становиться рядом с другой, чтобы родить слова. Я зажмурилась и глаз уже открыть не сумела. Вернее, я открыла их, но увидела не буквы, а серые глаза. Я не успела испугаться. Граф быстро убрал с моих плеч руки и аккуратно закрыл продолжавшую лежать на моих коленях книгу.

— Мы оба голодны, — сказал он тихо, проводя рукой по заломам мягкой обложки, слишком глубоким, чтобы можно было их разгладить. — И если мой голод утолить просто, то над утолением твоего мне придётся покорпеть.

И вот тут я похолодела. Слова, подкреплённые тёплым взглядом, стали ледяным душем, и ткань взмокла на вогнутой спине. Я не могла пошевелиться, словно зачарованная коброй пташка, и ждала смертельного укуса спокойно, понимая, что тот неотвратим. Но тут с шумом распахнулась дверь из гаража, и в то же мгновение я почувствовала боль в вцепившихся в подлокотник пальцев. Лоран ввалился в дом с охапкой продуктовых пакетов.

— Надеюсь, ты ничего не перепутал? — граф выпрямился и сделал шага три от кресла, возвращая мне способность дышать.

— Я следовал списку. Но если вдруг ваша фантазия разыграется ещё больше, то магазины открыты — сегодня не День Благодарения и не Рождество, хотя сначала я всё же заглянул в календарь.

— Я попросил бы воздержаться от глупой иронии, которая уместна лишь в общении с тем, кто остался ждать тебя в машине. Не смею портить вам ночь.

— Я тоже не хочу портить её вам, — как-то жёстко и леденяще звонко произнёс мой хозяин. — Только смею напомнить, что за ночью непременно наступает утро.

Интересно, кому предназначались прощальные слова Лорана? Мне ли? Желал ли хозяин заверить меня в безопасности? Только для чего понадобилось говорить намёками… Лоран ушёл, не удостоив меня ни взглядом, ни приветствием, а на губах графа вновь блуждала холодящая душу улыбка.

— Не бойся, — и с каждым произнесённым графом звуком во мне отмирал один нерв. — Я не стану пичкать тебя салатом Нисуаз и луковым супом.

— Сейчас я и это съела бы с пребольшим удовольствием, — тоскливо улыбнулась я и сделала шаг на кухню. — Позвольте мне помочь вам? — И усмехнулась. — У меня всё наоборот. Обычно женщина готовит мужчине ужин, а я проспала даже магазин…

— Катья… — граф очутился у меня за спиной, и на краткую долю секунды мне показалось, что он вознамерился обнять меня. — Я не исполняю двух желаний подряд… Я пустил тебя в свою постель, а теперь ты пусти меня к себе на кухню. Так будет честно. Я очень люблю готовить. Быть может, это единственное, чего мне не хватает в посмертном существовании.

Я не могла чувствовать его дыхания, но руки слишком свободно лежали на столешнице, и я поспешила принять позу балерины, чтобы не коснуться лопатками груди вампира, хотя мне сейчас хотелось этого больше всего на свете.

— Я не человек, — чарующий голос продолжал звучать подле самого уха. — Вернее, не живой человек. Ты уже допустила подобную ошибку с Клифом. Не повторяй её. Во второй раз тебе может не так повезти.

Я кивнула, вернее несколько раз судорожно дёрнула подбородком, и в тот же миг услышала звук бегущей из крана воды и краем глаза заметила, что граф уже стоит подле раковины и ополаскивает листья салата. Я машинально потянулась к ножам, но была тут же остановлена недовольным голосом:

— Салат ни в коем случае нельзя резать ножом. Вместе с соком теряются вкусовые качества и витамины.

Парижанин придвинул к себе бамбуковую салатницу и принялся ловко трепать салатные листья. Они кружились и укладывались на дно подобно падающим листьям. Я в нерешительности стояла рядом, надеясь, что граф даст мне хоть какое-то задание. Наконец он кивнул в сторону пакета, и я быстро достала жестяные банки.

— Французские салаты, как и французская жизнь, отличаются сочностью красок, словно работы импрессионистов. Сейчас мы напишем с тобой картину «Фламинго», — граф уже посыпал листья салата тёртым сыром, мерно, аккуратно, и тот укрыл зелень будто первый снежок. — Открой банку с кукурузой и свёклой.

Я достала открывалку и с трудом продавила жестянку, чтобы прокрутить колёсико.

— Осторожно, не порежься, — граф перехватил моё запястье, как только я прижала крышку, чтобы слить из банки рассол. — В фильме ты бы обязательно порезалась, а я должен был не сдержаться. Или наоборот показал бы стойкость духа в борьбе с кровавой жаждой.

Граф проговорил это с пафосом, а потом просто добавил:

— Лучше не режься, потому что я не герой, но и злодеем быть не желаю. Отдай банку, непутёвая мадемуазель.

Освободившейся от пальцев графа рукой я положила открывалку рядом со второй банкой.

— Добавим жёлтых мазков, — проговорил нараспев граф, высыпав поверх сыра золотую кукурузу, и стал аккуратно нарезать кружочками ананас, и потом, срезая корку принялся насвистывать что-то смутно знакомое. Аккуратная соломка ананаса уже присоединилась к палитре кукурузы, а я всё продолжала ломать голову над мелодией, а граф будто наслаждался моим замешательством и, лишь когда принялся за банку со свёклой, сообщил:

— Марсельеза.

Я вновь стояла без дела, смотря, как граф добавляет тёплый пурпурный цвет к жёлтой палитре. Свёкла ложилась настоящими перья фламинго.

— Так и будешь стоять? Или всё же подашь мне большой стакан, маленький венчик и специи с оливковым маслом. Катья, ужас, ну хотя бы масло у тебя могло быть!

— Зачем?! — пожала я плечами, поставив перед графом стакан и достав из ящика венчик, а он сам тем временем вытряхнул из пакета ворох специй. — К чему мне продукты, когда ваш сын не переносит их запах…

Я достала из второго пакета небольшую бутылку, но побоялась отвинтить крышку, потому протянула графу закрытой. С уксусом я поступила так же и продолжила безучастно наблюдать, как граф взбивает всё это в стакане. Вернее, я пыталась не признаваться себе в том, что не могу оторвать взгляда от его рук, словно они совершали не тупое круговое движение, а виртуозно скользили по клавишам рояля. Вдруг руки замерли, и граф одарил меня испепеляющим взглядом, заставив отвернуться и вцепиться пальцами в выступ кухонного островка.

— Простите, Ваше Сиятельство. Я не могу контролировать мысли, — отозвалась я, оставшись спиной к раковине. — Знаете, в школе нам рассказали, почему соус «винегрет» стал названием нашего свекольного салата. Ко двору Александра Второго пригласили французского повара — кстати, помнится, его тоже звали Антуан. Русские повара по-французски не могли толком изъясняться. Видя, что те поливают свекольный салат уксусом, француз воскликнул «винегрэ». Наши повара подхватили: винегрэ, винегрэ… Так этот салат из свёклы стал называться винегретом. Простите, — тут же добавила я, поняв по каменному лицу, что мои россказни графу не нужны. — Конечно же, всё это вам хорошо известно.

Потому я покорно согласилась замесить тесто для пирога, пока граф аккуратно очищал яблоки и нарезал их идентичными дольками. Я не сомневалась, что в его исполнении изобретение сестёр Татен будет иметь поразительный вкус. Краем глаза я продолжала следить за его лицом, которое из каменного вновь стало живым. По губам скользила добрая улыбка, которой я никогда прежде не замечала. Вампир казался совсем живым, мягким и домашним, и подобное оживление мне не нравилось. Слишком мучительно потом оказывалось возвращение мёртвого садизма.

— Андре Моруа сказал, что кулинария такое же искусство, как музыка и живопись: музыка услаждает наш слух, живопись зрение, а кулинария вкус, — вернул меня к действительности голос графа.

Он уже достал из духовки карамельные яблоки и теперь раскладывал тестом.

— Салат и пирог… С учётом того, что их будешь есть только ты, я не стану ничего больше готовить. Но если ты нагуляешь аппетит, заедем в магазин. Какой-нибудь ведь открыт ночью?

— Не беспокойтесь обо мне. А мы собрались гулять?

Молчание я приняла за утвердительный ответ и покорно уселась за стол, который граф умело засервировал на две персоны.