Камень сердолик (СИ)

Брат Никело рявкнул:

- На стол! Одежду долой! – и стражники быстро положили юношу на стоявший посреди комнаты гладко отполированный стол, а двое жрецов быстрыми движениями сорвали, а кое-где и срезали с него всю одежду.

- Зафиксируйте его! – коротко приказал брат Никело, и, обернувшись к стражникам, рявкнул:

- Убирайтесь! Это не для ваших глаз! Убирайтесь и молитесь об этой заблудшей душе!

Стражники, пятясь, покинули комнату, аккуратно притворив за собой дверь. А помощники брата Никело быстро прикрепили запястья и лодыжки юноши к специальным креплениям на столе, которые Палый Лист заметил только сейчас.

- За-зачем?.. – с трудом простонал Палый Лист.

- Затем, что тебе сейчас будет очень больно, глупое ты дитя, - спокойно ответил брат Никело. – Если бы здесь был отец твоего ребёнка, то всё пошло бы по-другому, но его нет здесь. Хотя… Может, послать за этим… Янгилем? Уверен, для него это будет полезный опыт, да и тебе будет легче…

Палый Лист только головой покачал. Не потому, что не хотел выдавать Янгиля. Потому что он понимал, что малыш его вряд ли будет рад видеть рядом с собой того, кто предал его и его татта.

- Как хочешь, - отозвался брат Никело. – Впрочем, он слишком далеко отсюда, чтобы у нас было время его дожидаться. Обработайте живот зельем, - обратился он уже к жрецам, и те стали протирать живот Палого Листа, который просто ходуном ходил от судорог, ставших, впрочем, чуть слабее, каким-то прозрачным зельем лёгкого зеленоватого оттенка с приятным свежим запахом.

А брат Никело взял в руку тонкий хирургический и нож и мягко пояснил:

- Я не знаю, как бы это проходило, будь у тебя рядом, кто сотворил это дитя. Мне не удалось найти достоверных источников на эту тему, а те, что имеются, либо испорчены, либо непонятны нам, но… Я нашёл описание, как извлекать дитя, если оно появляется на свет, такой приём используется и при родах женщин, если что-то им препятствует родить естественным путём. Лекари называют это «разрез Эригиля»*.

- То есть, - с трудом произнёс Палый Лист, - вы разрежете мне живот и достанете малыша?

- Верно, - отозвался брат Никело. – Но если женщинам перед этим обычно дают специальное обезболивающее зелье, то с тобой… С тобой так не получится. Для мужчин такое зелье не годится категорически, его компоненты… впрочем, это неважно, главное, что я буду делать разрез Эригиля, ничем не обезболивая. Тебе придётся терпеть. Ты готов?

- Даааа… - прохрипел Палый Лист, его скрутила новая судорога. Конечно, он не был готов. Но он прекрасно понимал, что для малыша это единственный шанс появиться на свет живым и невредимым.

- Тогда я начинаю, - сказал брат Никело. – Вдохни поглубже.

Палый Лист послушно вдохнул… и тут пришла боль… Боль затопляла разум и длилась, казалось, целую вечность. Он только и мог, что мысленно твердить про себя, обращаясь к малышу:

«Всё будет хорошо, хорошо, хоро…»

Потом всё вокруг потемнело, боль, казалось, достигла своего пика и пошла на спад, а тьма рассеялась , когда Палый Лист не услышал, нет, скорее, почувствовал недовольный и сердитый младенческий крик. Где-то на периферии сознания он улавливал голоса:

- Совершенно здоровый малыш… и выглядит, как любой другой…

- А что вы хотели, бестолочи? Брат Готан, зашивай его скорее, не медли! А ты, брат Лонис, обмой младенца!

Боль возобновилась, но сейчас она казалась лёгкой и почти переносимой, а тьма перед глазами стала рассеиваться. Палый Лист собрал оставшиеся силы и прошептал:

- Покажите… покажите мне малыша…

- Что он говорит? – спросил брат Никело.

- Кажется, он просит показать ребёнка, - ответил один из братьев, доселе остававшийся безмолвным.

Брат Никело склонился к лицу Палого Листа и спросил:

- Ты действительно хочешь увидеть малыша? Может быть, не стоит? Ты не должен привязываться к нему, ребёнок принадлежит Храму.

- Покажите… - прошептал Палый Лист на пределе сил. Брат Никело нахмурил брови и покачал головой, но потом всё-таки кивнул и сказал:

- Поднеси ему ребёнка, брат Лонис.

Помощник жреца приблизился, и Палый Лист увидел сморщенное красное личико, прилипшую к крохотному лобику прядь тёмных тоненьких волосиков, недовольно оттопыренные губки и упрямо сжатые кулачки с крохотными, словно игрушечными, пальчиками. Глаза малыша были зажмурены, но, когда его поднесли поближе, он открыл их и издал громкий недовольный крик.

Палый Лист смотрел на своё дитя и не мог наглядеться. Глаза новорожденного оказались двухцветными, как у Фаэра, и имели необычный сиреневый оттенок, носик был крохотным и вздёрнутым, щёчки – пухлыми. Сын показался Палому Листу самым прекрасным малышом на свете, и он прошептал:

- Можно я поцелую его… Один раз, только один… Я не буду больше просить…

И он завозился, пытаясь подняться. Но не смог – запястья юноши были всё ещё прикованы к столу.

Брат Никело нахмурился уже совсем недовольно, но всё-таки сказал:

- Хорошо. Я не хотел причинять тебе лишних страданий, но раз уж ты так просишь, дитя, кто я такой, чтобы отказывать…

И он снова кивнул жрецу, державшему на руках сына Палого Листа.

Крохотное личико оказалось совсем близко, и Палый Лист поднял голову, прикоснувшись губами к бархатной нежной щёчке. Словно цветочный лепесток поцеловал. Малыш слабо заулыбался беззубым ротиком, а Палый Лист смотрел на него, не отрываясь, стремясь запомнить каждую чёрточку маленького личика.

«Не забывай меня…» - послал он отчаянный мысленный зов.

Взгляд ребёнка стал серьёзным и осмысленным, и Палому Листу на миг показалось, что его дитя всё понимает и тоже прощается с ним… Но нет, что может понимать новорожденный младенец, он забудет всё это, забудет навсегда, и Палому Листу никогда не удастся увидеть своего малыша… никогда больше.

- Унеси дитя, брат Лонис. Кормилица в приюте готова?

- Всё сделано, как вы приказали, брат Никело, - отозвался второй жрец. – Это надёжная, проверенная женщина.

- Это хорошо, - задумчиво сказал брат Никело. – Уноси.

Палый Лист жадно смотрел на сына, не замечая ничего вокруг, а потом… потом малыша унесли, и вокруг неожиданно не стало ни света, ни воздуха…

Очнулся он уже в своей камере, рядом сидел молодой жрец в бирюзовой мантии с неширокой белой оторочкой по подолу, капюшону и рукавам. Выглядел он усталым, но когда Палый Лист открыл глаза, на лице жреца появилась радость, которая тут же сменилась всегдашней невозмутимостью.

- Ты очнулся, еретик, хвала Небесной Благодати! Брат Никело был прав, корень ясменника смог нивелировать побочные эффекты…

- Я… что со мной? – просипел Палый Лист. Голос ему повиновался с трудом, горло казалось сухим, словно несмазанное колесо у старой повозки.

Молодой жрец напоил его из маленькой чашечки с длинным носиком и сказал:

- Нервная горячка. Ты был между жизнью и смертью, но хвала брату Никело, он искусный целитель. Если бы не его экспериментальное зелье, ты бы уже был в аду, но неизречённая милость Небесной Благодати и искусство брата Никело дадут тебе возможность искупить свои грехи, еретик! Я и другие помощники братьев-целителей ухаживали за тобой три седмицы, но сейчас ты пришёл в себя и скоро будешь достаточно здоров, чтобы предстать перед капитулом Высших за свои прегрешения.

- Не лучше ли было оставить всё, как есть, и не тратить силы на то, чтобы вылечить меня? Мне ведь всё равно грозит виселица… – сказал Палый Лист, не испытывая привычного страха перед жрецами. Он потерял всё, ради чего стоило жить, чего же теперь бояться?

- Ты не прав, еретик! – важно ответил юный жрец. – Если бы ты умер, то умер бы нераскаянным, а Небесная Благодать в святости своей радеет о каждой заблудшей душе.