Найденка (СИ)

— Ложку дай, — велел дивящемуся на чудо стекловарного мастерства Бэлу приказным тоном. — Мне куда капать?!

Отсчитал, хмурясь, нужное количество капель, ловко всунул ложку Милу в рот и облегченно перевел дух.

— Вот теперь быстро успокоится, — прошептал. Лицо у разглядывающего синяки омежки парня было… Мягко скажем, перекошенное, расширенные зрачки пульсировали черными омутами с трудом сдерживаемой душевной боли.

— Кто тебя так, мой лучик? — спросил он тихо-тихо, только по движению губ и прочитаешь, если умеешь и успеешь: — Кто, родной? Знал бы — кишки ему выпустил, шуру…

К удивлению Бэла, Мил услышал, прянул шаманчику навстречу и ответил, тоже одними губами:

— Таур… Но это тайна… Молчи, умоляю…

Эх, лучше бы Бэл отвернулся и не смотрел. Молодого альфу словно ударили под дых. Тата? Да не может быть! Кто угодно, только не тата, отец шестерых омежат, всегда ласковый, нежный с детьми.

Был ласковым и нежным, Бэл. Был, увы. Уже нет. Сейчас в нем властвует злобный, питающийся насилием и кровью лесной дух.

Кто-то дернул сзади за рубаху, требуя внимания, и Бэл обернулся. Папа продолжал тянуть, звал отойти. Ох, попал… Ведь именно папа и научил своего первенца читать по губам!!!

Получается, старший супруг кузнеца тоже понял, о чем коротенько переговорили друг с другом Рыся и Мил. Что дальше? Устроит скандал? Вряд ли. Пусть и старший, пусть и родивший единственного в семье альфенка, он остается омегой и власти никакой не имеет. К тому же…

Ввалившиеся в общинную двое прервали ход мыслей Бэла. Помещение моментально наполнилось ароматом меда и трав, мелодичным постукиванием и позваниваем сталкивающихся амулетов. Кто и когда позвал шаманов, о духи чащоб?!

Никто. Сами приперлись, незваные. И отнюдь не к Милу. Дар брезгливо держал на ладони перед грудью гладенький, красный, в синих прожилках, небольшой камешек со вставленной в него бронзовой петелькой, в руках у Мира был глиняный кувшин. Выглядели беты жутко серьезными. Надвинулись ощутимой стеной Силы, Мир брякнул кувшин на стол.

— Брат! — Дар протянул застывшему с открытым ртом кузнецу амулетик. — Это же твоя вещица? Верно? Я ничего не попутал?

Таур посмотрел, отчаянно вскрикнул и шарахнулся прочь, потянулся в прыжке к валяющемуся на скатерти ножу, которым недавно резал лозу для корзины, но шаманы не дали убежать.

Навалились, вцепились пиявками, скручивая. Поселившийся в кузнеце шур опомнился слишком поздно, духу оставалось лишь выть и биться.

Надежно связанного, оглушающе орущего, плюющегося и извивающегося взбесившейся змеей, альфача аккуратно положили на устилающую пол общинной медвежью шкуру, заботливо подсунули ему под голову поданную кем-то из детей подушку.

Тело, вместилище шура, не виновно и не должно пострадать от неаккуратного обращения. Если получится изгнать духа, ему еще жить да жить, сыновей-омежек замуж устраивать, ковать в кузне подковы и лемехи, младший супружник, вон, на сносях, наследник наложника почти течного приволок.

Покончив с обездвиживанием Таура, шаманы повернулись к столпившимся вокруг домочадцам. Среди присутствующих при пленении шура не плакали только Бэл и Рыся, остальные шмыгали носами и горестно всхлипывали, размазывая по щекам катящиеся слезы. Были напуганы происшествием донельзя.

Омеги, что взрослые, что дети. Поревут — и перестанут. На то и омеги. Соленая водица — их спасение в любой ситуации, требующей нервного напряжения. Иначе не выдержат даруны тягот хозяйственных, альфячьего произвола, беспрерывных детских капризов и сломаются, перегорят.

— Рыся, — окликнул Дар маячащего чуть в стороне от не принадлежавшей ему семьи ученика: — Бери Бэла, приготовьте для Таура лежанку во дворе, пожалуйста, накидайте соломы. И побыстрее — темнеет уже. Нужно успеть с обрядом.

Свершилось. Добрались-таки шаманы до шура. Теперь — беспрекословно повиноваться обоим и страстно, без перерыва молиться небу, лесу, земле, воде и ветрам послать им удачи в тяжелом, шаманском бою. Вряд ли шур сдастся без сопротивления.

====== Часть 5 ======

Омежий, наполнивший деревню от края до края, не смолкающий с рассвета траурный вой накатывал волнами, сводил с ума. Непокрытые затылки пекло высоко стоящее полуденное солнце. Стертые о черенки лопат ладони немилосердно горели, сочились из полопавшихся волдырей сукровицей. Огненно кусались налетевшие роями на потные, разгоряченные работой тела оводы.

Копающие могилу парни, альфа и бета, не замечали ни жажды, ни боли, ни других неудобств. Они и видели-то плохо, бедные, едва различали окружающее из-за застилающего глаза марева слез.

Парней хотели сменить, и неоднократно. В деревне уважали и любили Таура, многие плакали по отошедшему в страну духов мастеру — кузнецу вполне искренне. Но Рыся и Бэл уперлись баранами, отказывались и с упорством кротов рыли, рыли, рыли.

Накопанную ими землю оттаскивали корзинами прочь омеги — трое взрослых, юноша семнадцати весен отроду, подросток и шестеро мал мала меньше. Семья покойного почти в полном составе. Яр, младший супруг, не смог — рожал.

Возле неуклонно углубляющейся ямы периодически появлялись, по очереди, шаманы, прибегали стайками соседские ребятишки, волокли скорбящим переданные родителями немудреные питье и еду.

Страшно остаться без главного кормильца роду. Бэл — замечательный, умелый и ловкий альфа, прекрасный охотник и кузнец совсем неплохой, но слишком еще юн, плюс сердцем добр. Как теперь без отца управится с кузней и хозяйством? Похоже, родню Таура ждут тяжелые, голодные времена.

— А первый омежка-то у Таура подрос хорошенький, ладный, — между тем, издалека шептались за спинами супругов-омег альфачи, особливо те, кто постарше да посостоятельнее. Теребили тронутую сединой волосню, облизывались. Приглядывались, приценивались заранее, предвкушая возможную добычу, тешили проснувшуюся похоть.

Ведь знали наперед, стареющие сластолюбцы — омеги из клана кузнеца выходят замуж по любви, не продаются.

Раньше, по крайней мере, не продавались. Ну, так и не бедствовали, кормились кузнечным делом, брат Таура, шаман Дар, опять же, постоянно подкидывал излишки подношений.

Шутка ли —одинадцать омег в избе. Такую ораву обиходить — ой-ой. А может уже и двенадцать — что-то Яр притих, не кричит больше. Наверняка родил. Даже если альфенка, толку от младенца, кроме ночного рева, лишних забот и постоянно просящего кушать рта?

Конечно, сейчас подваливать к Бэлу с выгодным торговым предложением никто из альфачей не собирался, соображали, хитрые, умные — окромя грандиозного скандала с матюгами и выбитыми зубами, да лопатой огрести поперек морды, не добьются ничего.

Ждать конца зимы надобно, когда Бэловы домочадцы подъедят припасы и подтянут потуже пояса. Вот тогда и засылать сватов. Как пить дать согласится Бэл.

…А Бэл и Рыся продолжали копать, потопленные горем. Почва была плотная, каменистая, мешали корни сосен. Зато малость в стороне от общего кладбища, и видно излучину речки.

Именно здесь просил неоднократно его похоронить кузнец, в прошлом. Любил очень эту полянку, иногда, по весне и летом, приходил сюда с работой, сидел подолгу, плел корзины или точил ножи.

Отказать покойному в желании не сумели. Опасно обижать едва отлетевшую душу неуважительным отказом, вернется и забродит, зашебуршится ночами, попортит на полях посевы, станет пугать коров в хлевах, и у тех пропадет молоко.

Пускай лучше спокойно отойдет в посмертный мир, чем не прикается…

…Кто-то громко кликал Бэла раз за разом по имени, и парень очнулся от давящих, черных размышлений. Отер со лба комком давно снятой, грязной рубахи катящийся градом, едкий пот. Поднял мутные от усталости глаза. Пошатнулся.

Дар стоял на краю ямы, скрестив на груди сильные, мускулистые, увитые сложной вязью цветных татуировок и браслетами — амулетами руки, смотрел сверху.

Каждый выбитый на коже беты рисунок по отдельности означал некое приобретенное важное умение, вместе же они сливались в пестрое, непонятное полотно.