This one. Книга вторая. Ирисы под кровавым дождем (ЛП)

Кеншин даже поймал слухи о том, что Шинсенгуми рискнули атаковать совещание столь высоких людей именно потому, что узнали о плане поджечь Киото.

Это казалось слишком невероятным, чтобы быть правдой. Кто планировал поджечь столицу? Сама эта мысль была ужасающей. Однако Иидзука-сан был мрачен и не опроверг эти слухи, когда его спросили об этом.

Кеншин не знал, что и думать. Конечно, такому плану необходимо было помешать, но в то же время… Что же будет дальше? Шинсенгуми будут нападать на высокопоставленных самураев и политиков, убивая тех, кто сопротивляется, и захватывая в плен остальных?

В одном можно было быть уверенным – все, кто симпатизировали повстанческому движению, были обозлены этим рейдом. Однако этот гнев был омрачен страхом. Одним решающим ударом Шинсенгуми доказали, что являются силой, с которой придется считаться, и реальной угрозой для повстанцев.

К сожалению, ситуация загнала большинство их сторонников в подполье, а это означало, что Кеншину нечем было заняться. Нет работы, некого охранять… ничего. Было нелегко находиться в постоянном напряжении, но при этом неспособным что-либо изменить.

Неизбежным стало то, что Кеншин пошел против мудрости Кацуры-сана. Он достал шляпу, чтобы прикрыть свои бросающиеся в глаза волосы, и отправился в город в поисках слухов. Прошло некоторое время с тех пор, как он занимался этим в последний раз. Поскольку страшные дела хитокири Баттосая постоянно были на устах, слушать о них не доставляло никакой радости. Однако успех Шинсенгуми за одну ночь изменил всю тональность людских слухов. Кто станет после такого говорить об одном ничтожном убийце?

И не важно, насколько таинственным или угрожающим был хитокири Баттосай, к этому моменту он уже устарел. Нет, Волки Мибу были гораздо интереснее. Однако в отличие от более ранних слухов, когда люди непременно говорили что-нибудь плохое о Шинсенгуми, теперь этот шепот сопровождался уважением и страхом.

То же самое наблюдалось и в гостинице. Из-за угрозы Шинсенгуми абсолютно все были на взводе. Люди Чоушуу были напряжены, Иидзука-сан постоянно метался между тайными квартирами и переговорными, пытаясь всех успокоить. Даже Оками-сан и ее сотрудники были в тревоге.

Что-то должно было случиться в ближайшее время.

И все это знали.

Напряжение и беспокойство привели к тому, что Кеншин не мог расслабиться. Кроме того, после всех часов, проведенных с риском для жизни в городе и бесконечных повторений ката на заднем дворе, его беспокойство все возрастало, и его было все труднее сдерживать. И это ощущение становилось все хуже с каждым днем.

Кеншин уже захотел поработать. Или просто сделать что-нибудь полезное. Ожидание, слухи и разговоры, становившиеся с каждым днем все более дикими… Его беспокойство все меньше и меньше походило на зуд, на раздражающее, но необходимое зло. Нет, теперь словно стены давили на него со всех сторон, неумолимо сближаясь.

Кеншин не имел ни малейшего понятия о том, как снять стресс. Он испробовал все, что делал обычно. Ему даже удалось побороть смущение и достать волчок Касуми в присутствии Томоэ – безрезультатно. Ничего не помогало.

Томоэ присутствовала тихой тенью рядом с ним. Всякий раз, когда она не была занята работой, она была рядом с ним, и ее успокаивающее присутствие было единственной причиной, по которой он до сих пор не сделал никакой глупости и не ввязался в драку. Нескольким людям, проживающим в гостинице, удалось это сделать как раз прошлой ночью. Они вернулись поздно, пьяные и покрытые темными потеками крови.

Сейчас Кеншин снова играл своим волчком, сидя в своем углу, оперевшись на стопку книг. Это был такой же вечер, как и все остальные. Только беспокойство ползло под кожей, а душный влажный вечер делал невозможной тренировку до истощения. Томоэ сидела рядом с ним в тишине, вышивая тонкие узоры на своем платке. Было уже довольно поздно.

– Почему волчок?

Ее мягкий голос выдернул его из размышлений, и Кеншин моргнул, удивленный ее интересом. Томоэ отложила свой платок и странно смотрела на него, чуть наклонив голову.

– Эээ… – начал Кеншин. Что сказать ей? – Ну, это был подарок. Женщина по имени Касуми дала мне его, когда я был ребенком.

– Так это напоминание?

– Эээ.. да, – пробормотал он, глядя в сторону. Когда волчок опрокинулся, он снова взял его в руку и снова намотал нить вокруг ручки, затем закручивая его. Смутившись, он посмотрел на нее из-под ресниц. О чем она думает?

Он не был уверен почему, но ее глаза казались почти мягкими, не такими нечитаемыми, как раньше. Ее ки осталась такой же, хотя ощущение холодности размылось, совсем чуть-чуть подавшись в сторону тепла.

– О чем он напоминает?

Кеншин нахмурился, задумавшись, не совсем понимая, что ему ответить. Волчок был реальной, ощутимой связью с прошлым еще до меча и долга Хитен Мицуруги. Он напоминал ему о времени, когда он был любим и принят доброй женщиной, которая пожертвовала своей жизнью, чтобы быть уверенной, что он будет жить… когда он был таким же рабом, как Касуми, и законы Бакуфу и правительство не защищали его.

Что я могу ей сказать?

Волчок так много значил для него. Просто старая игрушка, но тем не менее, он стал напоминанием о том…

– Почему я должен бороться, – решил, наконец, Кеншин. – Волчок напоминает мне, почему я должен защищать людей.

– Понятно, – серьезно кивнула Томоэ.

И тут он не мог не заметить, что она выглядела грустной, словно вспомнила то, что лучше оставлять недосказанным.

Тишина повисла между ними.

Он не знал, что ей сказать, так что некоторое время просто продолжал запускать свой волчок, а она вернулась к вышивке. Время от времени он поглядывал на нее уголком глаза и задавался вопросом, что же осталось невысказанным. Неужели она думает о том, что потеряла? И как мало у нее сейчас? Или ее мрачное настроение связано с тем, насколько хрупок маленький мирок, в котором они уединенно жили последние несколько недель, стараясь быть незаметными, пока город раздирало страхом и слухами.

Кеншин начал понимать, что они действительно похожи. Они оба одиноки, печальны… пытаются выжить. Но в отличие от него, у нее не была чувства цели, ей не за что было бороться. Она просто жила. Жила изо дня в день, пытаясь выжить.

И тем не менее она попросилась остаться рядом с ним. Что она имела в виду, когда сказала, что хотела бы стать ножнами для моего безумия? Кеншин нахмурился. И правда, он чувствовал себя лучше рядом с ней. Кровь все еще преследовала его, но в последнее время кошмары почти прекратились, и даже саке обрело вкус. Может, он сходит с ума – все эти печальные мысли, гнев, беспокойство…

Но почему я не могу расслабиться сейчас?

Томоэ здесь. Ее знакомая ки ощущалась так же прекрасно, как и всегда. Звук ее устойчивого дыхания и мягкий повторяющийся шелест иглы и нити, скользящей сквозь ткань ее платка были столь же успокаивающими, как в ту первую ночь, когда они разделили комнату.

И все же он был не в состоянии успокоиться, был не в состоянии отпустить эту тревожность.

Мне на самом деле нужно попытаться поспать. В любом случае уже довольно поздно, и ей наверняка неприятно, когда я так взвинчен… Его глаза расширились в тревоге при этой мысли. Не мешает ли он ей сейчас? Может, единственная причина, по которой она до сих пор не ушла спать, потому что она не могла, когда он в таком взвинченном состоянии…

Это еще больше вывело его из равновесия. Последнее, чего он желал, это причинять ей страдания! У нее и так много трудностей, она такая печальная и одинокая. И теперь ей приходится мириться с ним, с его безумием?

Кеншин уставился на свои руки. Они не дрожали, но дрожали пальцы, от необходимости схватиться за что-нибудь надежное. Меч? Но здесь нет угрозы! Даже я это знаю!

Волчок лежал на полу. Когда это я отпустил его?

Нервная энергия кипела внутри него, как свернувшаяся змея, готовая к броску. Кеншин проглотил стыд, посмотрел на свои руки и тихо признался: