This one. Книга вторая. Ирисы под кровавым дождем (ЛП)

Вопросы, заданные Томоэ, снова встали перед ним, как всегда, когда у него появлялось время, чтобы подумать. И все же, независимо от того, как усиленно он думал об этом, ему до сих пор не удавалось придумать ответа на них, ответа, который бы не звучал как оправдание и слабая ложь, не стоящая внимания.

… Я просто не знаю, как ей ответить.

Кеншин вздохнул и обнял себя руками, прижимаясь к стене. Страшные мысли продолжали мучить его, возбуждая беспокойство, однако ему нужно поспать. Он слишком хорошо это понимал. Он не может обходиться без сна, не сейчас, когда Киото становится таким опасным, а Ишин Шиши нуждается в нем. Однако ее не было здесь.

Но что еще ему делать?

Угрюмо он похлопал по рукаву, нащупывая знакомую грубоватую форму волчка Касуми. Он слышал, как вдалеке люди готовились к завтраку. Без всякой задней мысли он вытащил волчок и привязал нитку к его ручке, отпуская его вращаться на полу. Как всегда, было что-то успокаивающее в созерцании его движения, слияния старых выцветших красок.

«Живи ради меня» – настаивала Касуми, даже когда меч бандита пронзил ей горло, когда ее бросили умирать, захлебываясь своей собственной кровью, как бесполезный мусор. В мире сёгуна, в соответствии с законами Бакуфу… такая замечательная женщина была продана в рабство, была сведена к вещи из-за денег.

Маленькая Мия тоже страдала. Ее дом был сожжен дотла, все, что она имела, было отдано в уплату долга. И только потому, что она имела смелость встать и протестовать против несправедливости, ее жизнь потребовали в отместку за оскорбление.

Это было неправильно.

Волчок крутился устойчиво, пока не упал. Он закрутил его снова.

В словах Томоэ была своя правда, в том, что убивать неправильно. Но мир сёгуна тоже был неправильным. И если никто не выступит против этой несправедливости, как мир изменится?

Если он сможет помочь добиться этих изменений, обагрив руки кровью, и неважно, насколько больно и тяжело это будет… что ж, это того стоит.

Да, именно поэтому я и борюсь. Я никогда не смогу этого забыть.

Кеншин закрыл глаза, и утомление наконец одолело его.

Кто-то рядом с ним, достаточно близко, чтобы добраться до него…

Засада!

Глаза Кеншина распахнулись, и он подскочил, выхватывая меч у самого горла его цели, чтобы…

Это бледное и нежное горло, и аромат цветков белой сливы… Глаза его расширились, когда он остановил обнаженную сталь на ее яремной вене. Еще чуть-чуть, и он перерезал бы…

Нет! Прочь!

Он с силой оттолкнул ее, чтобы убрать от опасности насколько это возможно.

Я почти – нет, нет, нет… Сердце Кеншина забилось быстро, как у кролика, он жадно глотал воздух. Я, я… Я почти… Еще бы немного, совсем чуть-чуть дальше… нет, нет, нет…

Вы бы смогли…? Вы бы…? Ее голос задавал ему этот страшный вопрос бесконечное число раз. Он не видел, не слышал и не вспоминал ничего, кроме ее мягкого голоса и темных глаз, когда она задавала ему этот вопрос, снова и снова. Вы бы…? Вы бы…? Вы намерены убивать вечно? Вы бы смогли…? Если бы у меня был меч… вы смогли бы?

Нет, нет, нет… Кеншин зажмурился и попытался выровнять дыхание. Вдох и выдох, вдох и выдох, просто продолжай дышать, идиот, и перестань думать!

Потом кто-то нежно погладил его, даря чувство ласкового утешения, но это был не Кента? Кеншин резко вдохнул и посмотрел вверх, только для того, чтобы увидеть ее, смотрящую на него темными глазами, распахнутыми от испуга.

Она напугана? О боже, о боже… Я, я… Что же я наделал, что же я наделал…

Целая вечность потребовалась, чтобы получить достаточный контроль над собственным телом, чтобы успокоить неистовую дрожь, чтобы собрать нервы в кулак и снова найти слова. Однако даже тогда стыд был почти подавляющим.

– Я сожалею, – прошептал Кеншин, безучастно глядя в пол. – Я хвастался, что никогда бы не убил простого человека, а теперь посмотри на меня… Если бы ты подошла чуть ближе… Я бы…

Рядом с ним прошелестела одежда, и он сглотнул, украдкой взглянув на нее. Она подавала ему платок, тот самый, который она вышивала ночами. Но, но… почему? Однако она смотрела на него серьезно, и в ее глазах появилась едва заметная мягкость. И ее ки была не такой холодной. В полном недоумении Кеншин откинулся на пятки и принял предложенное, поглаживая мягкую ткань.

– Позвольте мне остаться здесь на некоторое время, – тихо прошептала она, тихо, на грани слышимости. – Вам нужны ножны, чтобы сдерживать ваше безумие.

Ножны…? Безумие…? Она… предлагает остаться со мной? Кеншин заморгал, открыв рот. Он был одинок, одинок так долго… так же, как и она, а теперь она говорит, что хочет остаться с ним?

Он сжал платок руками, рвано выдыхая. Не быть одним. Сама мысль об этом была настолько огромной, что не было никаких слов, чтобы описать ее. Кто-то будет рядом с ним, и теперь никто из них не будет одиноким в толпе… о боже, как чудесно это звучало.

Он уставился на свои руки, стараясь не заплакать.

Однако оставался ее вопрос, тот, который преследовал его днем и ночью. Кеншин сглотнул один раз, два, прежде чем тихо сказать:

– Я думал о том, что тебе ответить, убил бы я тебя, если бы у тебя был меч. Ответ на этот вопрос – нет. Я бы не убил тебя. Что бы ни случилось, я никогда не смог бы сделать это с тобой. Не с тобой. Никогда.

Тишина повисла между ними.

Потребовалось некоторое время, прежде чем Кеншин осмелился бросить застенчивый взгляд из-под ресниц, и он увидел… он увидел слабый румянец на ее щеках.

…Она такая красивая.

От этого его сердце замерло, и он смотрел в сторону, когда неловко поднимался на ноги. Когда он помог ей встать, то уже понял, как много она предложила ему, и что это может означать для них обоих.

Теперь не только он не будет одиноким.

Ни один из них теперь не должен быть один, и более того, теперь они друг другу доверяют.

После этого они стали проводить больше времени вместе.

Закончив работу, Томоэ уходила в их комнату, и вместо того, чтобы избегать ее, он сидел с ней. Они не разговаривали по настоящему. Ни один из них не был к этому готов, но даже просто проводить время рядом друг с другом было прекрасно. Только они двое, и никто не глазел и не отпускал язвительных комментариев. Нет, в этот момент было только двое людей, составляющих компанию друг другу – ни больше, ни меньше.

А на следующий день, когда Кеншин пошел на задний двор выполнять ката, она последовала за ним.

Это было несколько странным, потому что в целом ему не нравились лишние глаза. Он всегда ощущал себя неловко и неудобно, когда кто-то видел его кендзюцу и дивился тому мастерству и точности, которые были присущи его движениям с самого раннего детства. Однако с ней было все по-другому. Она внимательно наблюдала за ним, пока он проходил через череду медитативных повторений, а потом наконец вынула книгу и начала читать.

Кеншин закончил тренировку примерно через час, чувствуя себя максимально спокойным и расслабленным, как только мог. Она закрыла книгу и сунула ее в складки кимоно.

– Это как смотреть на танец с мечами.

Мгновенно щеки загорелись, и Кеншин отвел глаза. В животе словно запорхали бабочки, а сердце забилось чаще, вместо того, чтобы успокоиться, как должно после охлаждающих упражнений. Никто никогда не говорил ничего хорошего о его кендзюцу. Ката и тренировки имели цель научить убивать… должны были. По крайней мере, Мастер был в этом вопросе непреклонен. Но для Кеншина это всегда было чем-то большим – он любил искусство меча.

Он всегда любил его.

Конечно, это был способ стать сильнее и защищать людей, но истинной причиной того, зачем он продолжал тренироваться по несколько часов, когда это даже отдаленно не было необходимо, было то, что он любил делать ката. Они успокаивали его, и он при этом не ощущал себя некрасивым, странным и тощим. Он просто был и делал то, что умел и чем гордился.

К счастью, Томоэ не стала комментировать его смущение, просто повернулась и ушла в их комнату.