To Stop (СИ)

Иккинга и Астрид ухватили за плечи и чуть ли не насильно повели к самому главному дому. Они сделали вид, что сдались, попытавшись разжать чужие пальцы на их плечах, но хватка ослабла лишь после небольшого рыка.

На улице пахло весной — талым снегом, водой, грозовым небом и потухающим морозом.

Хофферсон даже не рассматривала свой дом и абсолютно не удивилась, когда их поселили в её комнату. В комнату с решёткой на окне. Дочь попыталась поймать хоть раз взгляд матери, которая излучала усталость и печаль, однако потом замерла на месте от страха; что можно было увидеть в глазах той, которая отдала дочь на растерзание? Которая пыталась уберечь родную кровь от всего ужаса, на который отправили девушку? Считала ли родная мать, что дочери уже нет среди живых и она удостоилась места среди таких же валькирий, коими себя в детстве называла ради гордости и самолюбия?

Астрид с печалью посмотрела не на мать, которая не отрывала взгляд от трещин на полу, а на пыльную прялку в углу комнаты. И вот это могло бы её спасти от всех интриг, заговоров и угрозы смерти?

(от правды, от настоящего признания, от нити магии)

Иккинг с любопытством прямо при вожде попробовал выдернуть решётку, которая от таких усилий даже пошатнулась. Такого представления Мордоворот Остолоп не выдержал и удалился на первый этаж, чтобы выместить злость на чём-либо. Судя по звукам, это оказался, как всегда, стол.

— И кто же здесь до нас жил? — Иккинг с интересом стукнул по решётке пальцем, будто до этого не проверил её на прочность.

— Моя дочь, — впервые подала голос женщина, почтительно поклонилась и спустилась вслед за мужем.

Астрид вздрогнула от звука голоса.

Тряхнула головой.

И заплакала.

Она всегда считала мать кем-то вроде отсталой от времени женщиной, которая не давала делать дочери то, что та хотела. Но каково маме жилось при таком муже, при такой дочери, при каждодневных попытках спасти ещё совсем маленькую девочку от той судьбы, которую ей уготовил родной отец. Может, и не родной вовсе — не “наша дочь”, а “моя”. И вот эта пыльная прялка в углу, и эти лучше иглы из костей драконов, и золотой бисер, и кухонные тупые ножи — всё ради глупой дочери.

Иккинг прикрыл глаза, трогая самыми кончиками пальцев, как совсем недавно прикасался к Астрид посреди огромной толпы народа, незаметно и еле-еле к узорам, к витиеватым рисункам маленькой девочки, к дыркам на стене, оставленным секирой, к смешным рожицам драконов, к большому дереву, к ярким краскам неба. По дереву, кстати, получилось совсем не к месту и неумело — краска не могла проявиться в полной мере, а коричневый цвет съедал яркость. Но кусочками, маленькими, среди узоров и смешных рож, были клочки неба.

Губы Астрид шевелились еле-еле, повторяя несколько слов раз за разом.

Она не понимала, надо ли говорить спасибо Иккингу за то, что не лез, или ей нужны были хоть чьи-нибудь тёплые руки на своих плечах. Это её дом. Это её родители. Это её боль и печаль.

Но нести одной всё это — так неправильно, что хотелось заключить договор с одним из миров. Чтобы её забрали куда подальше от всего этого.

Астрид попробовала позвать Громгильду по связи — и ожидаемо не дозвалась.

Иккинг снял с лица маску, вытер пот со лба и выдохнул вверх, пытаясь поднять прилипшую чёлку. Ремешок с одной из косичек слетел, и она, и так совсем короткая, расплелась окончательно. Астрид приподняла свою маску, протиснула лишь несколько пальцев, вытерла начавшие засыхать на щеках слёзы и подсела к Иккингу на кровать, которой раньше тут не было.

Молчание было необходимым и приятным.

Девушка взяла в руки пряди, расчесала их пальцами и начала заплетать по новой. Волосы были чуть влажными, но мягкими, пусть и постоянно порывались вырваться из ловких пальцев. Парень без вопросов повернулся боком и чуть наклонил голову, словно подставляя шею. Астрид бы при всём желании не смогла понять — то ли для удара, то ли в знак доверия, — настолько у него был потерянный взгляд.

Шкуры были мягкими. Ветер по полу — тёплый.

— О Тор всемогущий, простите! Я не знала!.. — женщина буквально кинула несколько мехов на пустующую кровать, поклонилась слишком быстро и побежала вниз. Астрид хихикнула.

На самом деле её мать была любопытней, чем даже детёныш Жуткой жути. Они не отвертятся от вопросов, почему же Иккинг так легко снял свою маску, а его жена нет, про их веру и про их дом.

Астрид завязала полученное чудо и отодвинулась, пока пальцы не полезли заплетать ещё одну маленькую косичку.

— Камикадзе? — спросила она, пытаясь привлечь к себе внимание. Иккинг даже не повернулся.

— Чем-то не нравится имя? — он спросил, поднимая голову вверх и ища взглядом там нечто, что ещё больше бы рассказало о его пока ещё не жене. До потолков Астрид не добралась, маленькая ещё была, когда украшала свою комнату. А потом не до этого стало.

— Просто спрашиваю, — девушка фыркнула. Она тоже хотела бы снять маску. Вот только ей действительно было нельзя.

— Хотел так назвать свою дочь, если родится, конечно, — Иккинг просто пожал плечами, продолжая всматриваться в каждую мелочь, будто его слова были обычным делом.

В конце концов, ему со дня на день восемнадцать зим, он дожил до этого времени. Это было победой среди всех войн и сурового климата. Он имел право на такие мысли.

— Даже со мной не посоветовался?

— С чего это я должен с тобой советоваться? — Иккинг наконец взглянул на Астрид. В её глазах плясали искорки радости.

— Как это так? Я твоя жена! Я тоже имею право голоса, между прочим! Может быть, я всегда мечтала назвать свою дочь Гердой или Хильдой! — “жена” всплеснула руками, выражая недовольство. — Или Гуннхильдой, а!

Иккинг посмотрел на свою невесту тепло-тепло, а потом не выдержал и рассмеялся, прикрывая рот рукой.

— Я не дам… — юноша выдохнул, пытаясь успокоиться, — назвать нашу дочь Гуннхильдой. Не обрекай её на страдания, прошу, — Иккинг шмыгнул носом и отвёл взгляд в сторону, потому что смех то и дело приступами подкатывал.

— А что по поводу мальчика? Нет, серьёзно, а если будет мальчик? — девушка попыталась казаться серьёзной.

— Возможно, Ульви? — предположил Иккинг, потирая подбородок.

— Это, конечно, мило… но волк? Может, что-то более воинственное?

— У нас имена либо передаются по наследству, либо должны отпугивать злых и коварных троллей, которых не существует. Но, знаешь, главное, чтобы не наподобие Сморчка или какого-то обидного прозвища, — парень забавно сморщил нос, прекрасно зная, что этим показывал своё отношение к половине населения своего племени.

— Я согласна на Ульвара или Харальда. Слушай, а если их будет несколько…

— Не паникуй, фантазия к тому времени у тебя будет получше работать.

Иккинг удостоился тычка в плечо и заливистого смеха.

Астрид было и так грустно, и так тепло, и ужасно горько на душе, что от всего этого смешения не заметила, насколько часто она смеялась за последние часы.

Они ещё побесились пару минут, но потом признали, что есть вещи важнее, чем сбросить напряжение с плеч.

Астрид повесила несколько мехов на дверь с целью хоть как-нибудь заглушить их голоса. Но всё равно пришлось переговариваться шёпотом.

— Ты дежуришь первая. Разбудишь, как только захочешь спать. И никаких пререканий, лучше ты поспишь побольше, чем мы оба останемся без головы, — единолично решил Иккинг. Впрочем, Астрид только и могла согласиться. — А почему они в нас стреляли? Я сперва подумал, что нас слишком быстро раскрыли или тебя узнали, но потом… — он замялся, не зная, как намекнуть на явную неадекватность вождя.

— Стрелы с ядом были. Драконьим, на людей так убойно не действует, но на нас… не знаю. Мне с детства запрещали его брать и даже стрелы обрабатывать. Тебя бы точно сразу скосило. Если бы меня не прибили, то тебя бы шантажировали противоядием и заставили бы выйти на арену для сражений. Если бы меня убили, то на тебя бы просто наставили стрелы тоже и сказали, вроде, если не хочешь закончить так же, как твоя спутница, то иди и сражайся, — Астрид замолкла и обняла колени, положила голову на них же и продолжила: — Раньше так очень редко делали, только с теми, кто казался слишком подозрительными. Но мы представились шаманами, а на высшие силы… Возможно, народ просто боится всех в свете подступающей войны.