Золото и медь. Корона солнечных эльфов (СИ)

Лунный эльф смерил его пристальным взглядом с ног до головы, и издал

нечто среднее между «ммм…» и «у-гу».

— Ясно… — кивнул он, отходя от выбранных кустов, — у нее карие глаза

или… э… синие?

— Карие! — выпалил Кравой, но тут же спохватился: — Нет-нет, синие! —

его взгляд растеряно забегал по расстелившемуся цветочному ковру, точно

ища в его недрах правильный ответ. — Или нет, голубые!..

Эллари подозрительно покосился на него. Жрец солнца сокрушенно

вздохнул.

— Я… я не знаю…

— Хорошо… — протянул лунный эльф. — Очень хорошо!

Щелкая ножницами, он с удивительной ловкостью пролавировал между

пышных кустов и остановился перед одним из них — с крупными, яркими,

словно кровь, розами.

Кравой, совершенно счастливый, наблюдал, как он один за другим срезает

прекрасные цветы. Нарезав с два десятка, эллари заботливо обернул их

полупрозрачной белой тканью и вручил сверток сияющему неисправимой

улыбкой Кравою.

— Кровь дракона, — сообщил он с какой-то особой гордостью.

— Что?!

— Так называются эти розы.

— Ааа… я так и подумал… — кивнул жрец солнца с таким выражением

лица, словно сам факт существования данного сорта роз делал его

безмерно счастливым.

— Только долго не носи их по улице, — предупредил садовник. — Розы не

любят холода. Хотя сейчас, кажется, не так уж и холодно… А вот зима

будет суровая: снег рано выпал, значит, быть большим морозам — это я

знаю совершенно точно…

Жрец солнца взглянул на него поверх утопающих в белой ткани цветов —

его взгляд был странно-торжествующим, как будто он услышал нечто

крайне важное и приятное для себя. Не говоря ни слова, он развернулся и,

прижимая к груди драгоценный букет, быстро потопал к выходу из

оранжереи.

Ласковое солнце мигом окутало Кравоя с ног до головы — оно точно

поджидало снаружи! Мягкие лучи касались лица, волос, рук, сжимающих

колючие стебли. Широко раскрыв глаза, жрец солнца впитывал в себя этот

свет, идущий одновременно и с неба, и от белого снега, такого

непривычного в еще высоких лучах солнца. И ничего-то он не знает, этот

премудрый эллари! Не знает, что обозначает этот нежданный снег! Лишь

он один, Кравой, знает его тайну: он обозначает, что сердце его зажило, и

что душа его, томимая холодом одиночества, наконец оттаяла для любви и

радости, как оттаивает по весне земля для цветов и трав. На морозе запах

роз казался особенно сильным, и в этом Кравою тоже чудился тайный,

счастливый знак, и в ясной белизне снега тоже: знак его любви — такой

же светлой, как этот первый снег, всего за одну ночь укрывший землю и

изменивший ее лик так же, как поцелуи зеленоглазой эльфы преобразили

жизнь Кравоя…

До замка он добрался в самом приподнятом настроении. От зажатого в

руках букета расходился нежный сладкий запах, и казалось, все вокруг

вдруг приобрело этот пьянящий аромат — и мрамор пола, и шторы на

окнах, и потемневшая древесина дверей. И даже мысли влюбленного

краантль, словно оторвавшиеся от тела и мчащиеся впереди него в

стремлении поскорее прикоснуться к любимой, казалось, пахли розами под

названием «Кровь дракона»… Вероятно, полет этих мыслей был

чрезвычайно быстрым, ибо они даже не заметили встретившегося на их

пути Иштана: на лестнице Кравой так и наткнулся на него несомым

впереди колючим букетом.

— Эй, ты чего?! — раздался удивленный голос. — Вроде ж еще не ночь, а

ты уже не видишь, куда идешь.

Краантль выглянул из-за замотанных в белое цветов.

— Иштан, я так счастлив! — безо всякого предупреждения объявил он.

Веллар обошел букет и встал, деловито сложив на груди руки. Синие глаза

пытливо глянули на Кравоя.

— И что же сделало тебя таким счастливым? — с удивлением на лице

поинтересовался он — сколько лет он не видел Кравоя таким радостным!

Солнечный эльф молчал, не в силах подобрать слова, способные выразить

то, что происходило в его сердце. Иштан удивленно взглянул на ярко

алеющие розы.

— Опять для Аламнэй? Ну и цвет же ты выбрал!..

Кравой набрал полные легкие воздуха, собрался с силами —

предательская улыбка начала расплываться по красивому лицу.

— Эти цветы не для Аламнэй, — четко, с гордостью выговаривая каждое

слово, произнес он. — ЭТО — для моей кейнары!

На лице Иштана последовательно отразились недоверие, подозрение, что

над ним шутят, и, наконец, радость.

— Я так рад за тебя, Кравой! — просиял он. — Это… это так неожиданно…

И кто же она?! Ну не томи, говори уже! — он шутливо толкнул Кравоя в

плечо.

Тот еще шире заулыбался в ответ, блестя глазами.

— Никогда не угадаешь! — Она — логимэ!!! Та, помнишь, что приходила к

Аламнэй: Соик! — ты знаешь ее…

Черты Ишана застыли, улыбка мигом сбежала с них. Солнечный эльф

изумленно смотрел на него, не узнавая это незнакомое, холодное лицо с

резко обозначившимися вдруг скулами.

— Ты… ты чего?!

Молодой веллар стиснул зубы так, что все лицо побелело. Синие глаза

расширились, сверкнув, и тут же сощурились, точно от какого-то усилия,

производимого эллари.

— Ничего, — глухим, но ровным, не дрогнувшим голосом ответил он, и еще

раз повторил: — Ничего!

Пораженный Кравой окинул его взглядом с ног до головы. Внезапное

прозрение ошеломило его: нет, этого не может быть!!! Это было бы

слишком невероятно! Но тут же ему вспомнилось рвение, с которым Иштан

когда-то защищал мэлогриану, потом его вопросы о близости душ — юный

эллари ведь хотел все рассказать, а он прогнал его…

— Нет-нет, ты же… — растерянно заговорил он, бегая глазами и не в силах

поверить правде. — Ведь ты не ее любил… ведь не ее, правда?!

Веллар ничего не отвечал, бледные губы были крепко сжаты, потемневшие

глаза стали похожи на два куска льда. Кравой понял, что все было

правдой… Мысли его заметались: он не знал, что предпринять. Он хотел

было сказать Иштану о том, как быстро пройдет это юношеское чувство, но

вдруг осекся — тот уже давно не был ребенком… Он замер, глядя на

веллара с таким изумлением, словно впервые рассмотрел его хорошенько.

Холодная гордость, вспыхнувшая сейчас в глазах Иштана, поразила

Кравоя. Откуда?! Откуда в нем этот взгляд, бесстрашно-надменный и в то

же время будто выражающий нежелание и невозможность унизиться до

ненависти? Взгляд наследника самих богов, не желающего опускаться до

распрей смертных!

Кравой смотрел на лунного эльфа и не верил глазам: неужели это тот

самый мальчишка, которого они с Моав всегда дразнили, и который тайком

от отца примчался на берег Ин-Ириля?!.. Неужели этот вызывающе-гордый

в своем оскорблении веллар — тот самый Иштан, которого он знал все эти

годы, и который ходил за ним по пятам, ловя каждое слово своей нежной,

чувствительной душой?! Словно пелена упала с глаз Кравоя, и он вдруг

увидел своего друга тем, кем еще никогда не видел раньше, — старшим

наследником дома Сильвана, избранным сыном грозной Эллар, равным ему

самому по силе и виденью. Когда Кравой заговорил, его голос был

непривычно тихим и хриплым:

— Отпусти ее, Иштан! — сдавлено вырвалось у него. — Умоляю тебя! Ради

нашей дружбы, ради всего… Я не смогу без нее жить!!!

Глаза веллара сверкнули. Несколько мгновений он молчал.

— Что ж, — произнес он наконец с чуть заметным холодком в голосе, —

если такова ее воля, то я не вправе осуждать ни ее, ни тебя. Желаю вам

счастья…

С этими словами он развернулся, чтобы уйти, но жрец солнца удержал его,

схватив за плечо.

— Постой!..

Иштан вопросительно глянул на него, повернув голову — прямые бело-

лунные волосы качнулись, сверкнув в осеннем солнце.