Уличный целитель Якоб, или Твой выбор (СИ)

Спускались мы медленно и осторожно, местами приходилось карабкаться через высокие каменные глыбы или с замиранием сердца идти по узкому карнизу над обрывом. С грузом в руках и за спиной это было особенно страшно, но Вель даже слова не сказал, упрямо продвигаясь вперёд. Солнце поднялось над горами, играя бликами на волнах, но в тени покрытых грибками и лишайником скал было сыро и прохладно. Где-то внизу кричали гагары, и слышался шум прибоя. Наконец мы прошли в высокую арку и оказались в гулком тёмном гроте, остро и призывно запахло морем. Истёртые каменные ступени спускались к причалу; там лодка покачивалась на тихих волнах и ждал незнакомец, вышагивая туда-сюда по короткой деревянной пристани. Крепкий и статный, с русой бородой и густой гривой волос, он сразу пошёл навстречу, заслышав наши шаги. На нём был лёгкий, расшитый причудливыми узорами камзол и бриджи. На поясе висела сабля. Босой, он уверенно ступал по доскам настила, как по палубе собственного корабля.

— День добрый, господа. — Приветливо улыбнувшись, он кивнул и забрал у нас короб с припасами, чтобы погрузить его в лодку. — Я капитан Дин, Летучий ждёт нас на якоре в море. Близко к берегу здесь не подойти: много подводных камней.

Он помог Велю снять вещмешок. Парень застонал, выпрямляясь и расправляя плечи.

— Да, спуск здесь не из лёгких.

Он открыто и прямо смотрел на Веля, будто и не замечая шерсти, покрывавшей левую половину лица юноши и руку, прочее скрывала одежда.

— Меня зовут Якоб, а это мой друг Вель.

Капитан кивнул, белозубо улыбаясь.

— Я ждал вас, прыгайте в лодку, пора отчаливать. Садись на нос, Вель, будешь путь указывать.

Я расположился на корме, а капитан сел на вёсла и, мерно выгребая из грота, чуть слышно запел:

— В доме детей сборы в поход.

Каждый готовится встать на крыло.

Двери открыты,

И взгляд устремлён вдаль.

Сердце зовёт,

Время не ждёт,

И одинокий

Руку найдёт

Друга.

Детства тропа смелым видна.

А остальным — лишь пустая сума.

Нам же с тобой

За горизонт вместе.

Время не ждёт,

Сердце зовёт,

И одинокий

Руку найдёт

Друга.

Сердце зовёт,

Время не ждёт,

И одинокий

Руку найдёт

Друга.

Я видел, как побелели, вцепившись в борт, пальцы Веля, как напряглась спина, но он не оглянулся, лишь продолжал всматриваться во взбаламученную прибоем воду. Что за странная песня? Мы вышли из грота, волны стали выше, я придерживал вещмешки, чтобы их не выбросило за борт.

— Шторм надвигается, — сказал Дин, указывая на тёмную полосу туч на горизонте, — надо успеть выйти в открытое море.

Но я смотрел не на тучи, а на матово-чёрный корпус и мачты корабля с убранными парусами метрах в двухстах от нас. Чёрный цвет делал его нереальным, но в то же время странным образом обострял восприятие всех чувств, и мир врывался в меня сверх всякой меры: солёными и холодными брызгами, порывами пронизывающего ветра, яркими лучами солнца, взмывающей на волнах кормой, запахом гниющих на берегу водорослей, шумом крыльев и возмущёнными криками взмывающих от нашего приближения с обсиженных прибрежных скал гагар. Вель на носу вздрогнул, видимо, испытывая схожие чувства, и крикнул:

— Левее!

— Есть левее! — бодро отозвался Дин, налегая на правое весло, а затем поднимая его, пропуская тёмную громаду обросшего водорослями камня под водой по правую сторону борта.

Миновав ещё пару огромных валунов, мы удалились от опасного берега и уже более спокойно, перебираясь с вала на вал, приблизились к Летучему. Метрах в двадцати от него я ощутил магическое поле, что походило на пронизавшее разум внимание. Дин посмотрел на меня и усмехнулся, передёрнув плечами.

— Так похоже на взгляд изнутри, правда? До печёнки пробирает. Сколько лет на нём хожу, а так и не привык.

Внимание Летучего действительно походило на взгляд, подобный тому, что всю жизнь преследовал меня. Но это был скорее взгляд зверя, нежели разумного существа. Мы приблизились к борту, и я с трепетом прикоснулся к чёрному влажному боку корабля. Он казался деревянным, но был тёплым, как тело человека.

— Он живой?! — удивился Вель.

— В какой-то степени, — ответил Дин. — Но ему не хватает бьющегося сердца и духа. Их нам и предстоит найти.

Сверху упали канаты, Дин продел их в кольца на бортах и завязал узлы.

— Всё, можно забираться на борт. Вещи поднимут вместе с лодкой. Вель, ты первый. — Он подал юноше руку и поддержал, когда тот хватался за верёвочную лестницу.

Над фальшбортом виднелись тёмные молчаливые силуэты людей, но я никак не мог их толком разглядеть, и это было странно, потому что карабкающегося на борт Веля я видел вполне отчётливо.

— Теперь ты, Якоб. Не три глаза, сейчас всё поймёшь.

Я с сомнением посмотрел на капитана, на корабль, на призывно махнувшего рукой Веля и неуклюже полез наверх. Спрыгнул на палубу и поднял взгляд на обступивших нас с Велем людей. Но людей ли? Такие же чёрные, как корабль, они были обнажены, но ни лиц, ни половых органов у них не было. Одинаковые тела, как у пацана-подростка, гладкая, как яйцо, голова без лица и такая же пустая гладкость между ног.

Стоило подняться капитану, и они в едином порыве, как стая чёрных рыбок, бросились поднимать лодку. Та в мгновение ока оказалась на борту.

— Видал, что творят? — усмехнулся Дин. — Они часть корабля, но работают только в поле его внимания.

— А если вытащить одного за пределы, что с ним будет? — поинтересовался Вель.

— Попробуй, я один раз попытался, так еле ноги от остальных унёс. Не пьют, не едят, только на солнце греются, впитывают его свет, как и весь корабль — для того, видать, такие чёрные. И не гадят. Я себя среди них неполноценным чувствовал, но теперь со мной вы, и прямо гора с плеч.

— А как ты ими управляешь? — спросил я, игнорируя его попытку пошутить.

Я сам себя не понимал. Дин вёл себя вполне дружелюбно, но глубоко внутри ворочалось необъяснимое недоверие к нему, и я ничего не мог с собой поделать.

— Мысленно. Вот сейчас прикажу сниматься с якоря и поднимать паруса.

Дин замолчал, закрыл глаза, и чёрные тени ловко взмыли по вантам на реи. Загремела якорная цепь, зашуршали и захлопали на ветру, развёртываясь, паруса, что, в отличие от самого корабля, были светло-серого цвета. Корабль пришёл в движение и, рассекая волны, заскользил прочь от знакомого и родного берега. Я стоял рядом с Велем и смотрел, как удаляется, уменьшается Коргос, превращаясь в узкую разноцветную полоску у подножия великих гор, что тоже голубели и будто становились прозрачными на сливающихся в единый безграничный фон просторах неба и моря. Наползая с запада, его пожирала тёмно-серая мгла грозового фронта. Грусть с тоской тронули сердце.

— Как же я рад, что выбрался из этой клоаки, — процедил Вель.