Ангелы не умирают

– Как это? – удивился я.

– Рэй никогда не говорил мне, кто моя мать. Но знаю совершенно точно – это не Виола. И ещё знаю, что к ней он относился иначе, чем к матери остальных своих детей.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что, в отличие от Энджела, со мной отец никогда не спал.

Ну и ответ! Я даже растерялся, не зная, что ещё сказать.

– Думаешь, что твоя мать настолько влиятельна, что Рэй боялся последствий их отношений?

Ливиан невесело рассмеялся:

– Боялся последствий? Это Рэй-то? Не уверен, что его в принципе возможно чем-то испугать. Но он говорил мне, что любил мою мать.  Рассказывал, как, узнав о связи с его сестрой-близнецом, она отказалась от всяких с ним отношений. Не исключено, что он после этого её убил. С Рэя станется. Он же сумасшедший.

Повисла гнетущая тишина. Голос Ливиана звучал так спокойно, будто ему не было дела до прошлого. Но сильно сомневаюсь, что это действительно так.

– Это твоя история. Но Виола-то с какой стати отдала своего ребёнка чужому человеку?

– Чужому, своему! Да тут любой лучше, чем родной отец. Она хотела защитить Артура и защищала, как могла.

– А в чём защита?

– В том, что ребёнок не жил в Рэем. Брэдли выдавал его за своего кровного сына. Даже я узнал о том, что Артур Кинг лишь после того, как… после того, как он выжил в условиях, в которых кроме нас выжить никто не мог.

– И что случилось?

– Он сбросился с крыши тридцатиэтажного дома?

Для меня тема самоубийств с недавних пор больная тема. Внезапно открыл для себя, что при упоминании о суицидниках испытываю отвращение и гнев. Наверное, защитная реакция такая. Или, может быть, они для меня как вечный укор, напоминание о собственном неправильном решении, проявленной слабости. Я дезертировал с поля боя, бросив всех, кого любил. И это имело последствия. За мою ошибку платили другие. И всё это омерзительно, до тошноты печально и непоправимо.

– Хорошо, что твой брат выжил, – боюсь, мой голос прозвучал холоднее, чем я того хотел.

– Не уверен. Наверное, я ужасный человек, но иногда я думаю, что было бы для всех лучше, если бы Артур добился своего.

– Он очень страдает?

– Судя по всему – да.

– Понимаю. Нет ничего хуже, чем наблюдать за болью любимого человеком, не находя средств ему помочь.

Ливиан усмехнулся, и его усмешка показалась мне воистину сатанинской.

– На самом деле есть кое-что хуже, Альберт. День за днём терпеть рядом присутствие человека, к которому не испытываешь ничего, кроме брезгливого презрения. Которого охотнее всего покинул бы навсегда, избегая с ним в дальнейшем всякого общения. Знать, что этот человек тоже не горит к тебе нежными чувствами, но быть прикованным к нему цепями долга и не иметь возможности разойтись.

Было такое чувство, будто температура всё время падала. Я поднял воротник пальто, машинально подув на пальцы.

– Я думал, ты любишь своего брата.

– Нет, Альберт. Не люблю. Бывают моменты, когда я вполне понимаю Каина.

– Тогда почему ты не сбросишь эту ношу? Отдай Артура отцу. Или Энджелу?

– Энджелу? – прорычал Ливиан, так резко развернув машину, что мы лишь по какой-то счастливой случайности не врезались в столб.

Он развернулся ко мне и посмотрел на меня так, будто видел на моём месте своего брата.

– С тех пор, как Артура парализовало, Энджел не навестил его ни разу. У него есть масса других, куда более увлекательных развлечений, чем сидеть с калекой, у которого хватило ума примешивать чувства туда, где им вовсе не место. Он ни разу не предложил помощь. Ни в чём. Как будто не имеет к случившемуся никакого отношения!

Я молчал. Что тут скажешь?

Заглушив мотор мы оба сидели и глядели перед собой, погружённые каждый в свои мысли.

Я думал о неизвестном мальчике. Откровенно говоря, мне его было жаль. Полностью зависеть от такого человека как Ливиан… да от любого человека?

Древние суеверия правы. Все самоубийцы попадают в ад. Он может выглядеть по-разному. И даже со стороны адом вовсе не казаться. Но сути это не меняет.

Мой ад – Синтия.

Ад неизвестного мне Альберта – кто? Ливиан? Энджел?

Он что, действительно влюбился в черноглазую сволочь? Как можно влюбиться в мужчину? При всём том, что в моём собственном прошлом мужчин было не мало, пусть и в разы меньше, чем женщин, я никогда не понимал, какие эмоции можно испытывать к представителю одного с тобой пола?

Для меня это всегда было игрой. Борьбой характеров. Удовольствием. Элленджайты любят нарушать запреты, шокировать, ходить по краю и бросать вызов. Но – любовь?

Если бы я искренне влюбился в мужчину? Я бы тоже спрыгнул с крыши.

Жаль паренька. Искренне жаль.

– Ну что? Пошли? – глянул на меня Ливиан.

Я кивнул. И мы оба вышли из машины.

10. Альберт. Новый знакомый

Мне не приходилось бывать в местах, подобных этому. Всё вокруг серое: дома, деревья, машины, люди, лица. Словно в мире не осталось красок. Дома высокие, этажей десять-двенадцать. Куча покорёженного металла, зачем-то вкопанного в земле – я не сразу сообразил, что это жалкие останки детских аттракционов и качелей, перекрученных и переломанных чьей-то немилосердной рукой. Вандализм чистой воды.

Предсказуемо и ожидаемо мы привлекли к себе внимание. На сей раз, правда, в глазах местного обывателя читался не любовный, а осуждающий интерес. Как будто окуклившиеся в платки и странные, естественно, серого или грязно-коричневого цвета, пальто, аборигенки заранее не одобряли всё, чего бы мы не сделали.

Мы ничего делать не стали. Просто пересекли грязный, воняющий кошачьей и, что ещё хуже, человеческой мочой, двор, и вошли в грязно-коричневую дверь. Мир сузился до размеров, способных у нервного человека вызвать клаустрофобию. Стены надвинулись со всех сторон, словно желая раздавить.

Громыхая, как вскрытая консервная банка на палочке, лифт, оплёванный и грязный, распахнул перед нами мутное чрево и подкинул нас на верх, точно уж не скажу, на какой этаж. Точно, на один из верхних.

Наконец мы шагнули в квартиру, от серого мира нас отгородила дверь.

В квартире было чуть симпатичнее, чем на лестнице. Отсутствие женской руки было заметно с порога. Явно мужская берлога. Никаких рюшек или украшений, с помощью которых дамы выстраивают то, что представляет им уютом.

– Проходи, – швырнув куртку под зеркало, на тумбочку, пригласил Ливиан, проходя вглубь комнат.

Приняв приглашение, я последовал за ним.

Квартира была не большая. По моим меркам, так просто крохотная. Справа от двери маленькая кухонька, в которой и двое с трудом разойдутся, двери в санузлы, коридор не длиннее 10 футов, и две двери, одна напротив другой, ведущие в комнаты.

Комнаты длинные и прямоугольные, стены тут будто надвигаются на окна. Своеобразная архитектоника. А ещё – словно бы совсем нет света. Лишь его тусклое подобие.

Ливиан прислонился плечом к шкафу, скрестив руки на груди мрачно взирал на распростёртое в постели тело.

– Артур, я привёл к тебе гостя.

Я с интересом, к которой с первых минут примешивалась невольная жалость, принялся разглядывать младшего брата Ливиана.

Его легко можно было бы принять за хорошенькую девушку. Фамильная хрупкость усугублялась крайней худобой. Юноша выглядел почти бесплотным – ни дать, ни взять, сильфида. Ну, или в нашем случае, сильф.

Тонкие черты отличались изысканной правильностью. Серые глаза в длинных ресницах прозрачные и чистые, как родниковая вода или бриллианты. Светлые волосы платинового оттенка с лёгким голубоватым отливом без тени золотого отлива. Прекрасный бескровный призрак.

При виде меня Артур встрепенулся, в глазах на миг промелькнула искра жизни. И тут же погасла, будто надежда, на миг вспыхнувшая в сердце так и не успела разгореться в пламя.

Ждали тут явно не меня.

– Гостя? Ко мне? Какое приятное разнообразие. С виду даже не похож на врача.

– Наверное потому, что я не врач.

– Поскольку мы не знакомы, вы вряд ли возжелали общения? К чему мне незнакомые гости, Ливиан?