Chorus (СИ)

Прижимаюсь губами к одной из пластин. Не бросай меня, Мэлло. Пожалуйста, не бросай. Не хочу я никакого другого сайла, другой жизни, даже мира не хочу, ни нового, ни старого, если тебя, раздолбай, в нём не будет. Но он, естественно, не мог услышать мои беззвучные молитвы, и свидетелями их оставались лишь машины, по-прежнему пытающиеся лечить сайла, за что я готов их боготворить.

— Хреново дело, — тихо присвистнул Маркус, заставив меня открыть глаза. — Правильно, что я своего сайла сюда не пустил. Знатно твоего-то подрали, а? А ты, посмотрю, убиваешься по нему?

Злость пополам со смущением топит меня изнутри, выпускаю пластины из судорожного захвата, на ладонях выступает кровь. Что этот придурок здесь забыл?

— Катись ко всем ёбанным хуям отсюда, — выплёвываю приветствие.

— Это зря ты вестника своей надежды прогоняешь, ой зря, — Маркус раздражающе бродит вокруг, осматривая поверженного Архивариуса.

Меня это дико бесит, вскакиваю, намереваясь вытолкать парня насильно, но тот, растормошив, меня же и останавливает:

— Мне мой сайл сказал, что ресурсов на лечение его стаи, — издевательски играет голосом, — нужно больше. У Роя, просветись, медицина дорогая, все запасы на твоё лечение и на эту машину ушли. И нужно быстро достать больше.

— Как, — я не спрашиваю, утверждаю.

— Я тебе постараюсь помочь, что поделать, — почёсывается, — но так, чтобы срочно — только ты и можешь.

— Говори давай, — я готов убить его за промедление.

— Скажи тебе половину органов продать — ты согласишься, — усмехается.

— Это и требуется? — злюсь.

— Нет, ну только если один… но точно не знаю. Пойдём, в общем, если согласен, по дороге объясню.

— А…

— Да не бойся за своего сайла, мой-то, дружок его, все двери снаружи уже обтёр. А он побольше тебя заинтересован, — опять тот же издевательский тон.

Мне на подобные мелочи наплевать, я вдруг понимаю, что идиот тормозной, и надо было самому бежать за помощью, а не рыдать, как ребёночек. Поэтому любую возможность теперь не упущу, чего бы мне это ни стоило.

Киваю лиловому сайлу, который, и в самом деле, мнётся за дверью. Кто, как не он, сможет лучше позаботиться о собрате. В любом случае окажется полезней, чем я. Маркус же, идущий впереди, посматривает на меня вроде и ехидно, но ещё и с едва уловимыми оттенками восторга, такого, с которым созерцают самоубийц на высотках или акробатов в цирке. Уважение к чужому сумасшествию.

— Так что надо-то? — не выдерживаю молчания.

— Ты продашь себя, всего-то. Цена хорошая, два полных картриджа, плюс специальный, если себя хорошо покажешь.

— Но есть подвох, верно?

Я отлично знаю, сколько именно стоил секс с подобными мне. Несоизмеримо меньше.

— Конечно же есть, — подтверждает Маркус, — этот сайл, к которому мы идём, он… ну как бы двинутый начисто. Архивариус тоже. Дело в том, что никто не знает, что он с тобой сделает.

— Поебать, — храбрюсь, подпитывая свою уверенность, — с чего только взято, что я ему вообще интересен?

— Да уж, не красавчик, — нервно усмехается Маркус. — Но дело не столько в тебе как таковом, но ещё и в поднятой шумихе. И удачно всё для тебя — сайл этот припизднутый так на своих изысканиях помешан, что ещё умудрился из катакомб своих почти не вылазить, и живого мужика не трахать.

— Это повезло, да, наверное.

— Да ты теперь молиться на нас будешь, а мне так вообще жопу подставлять по первому требованию. Ни кто-нибудь, а я сайла своего надоумил, когда он метался «шо делать, шо делать». Предложил тебя в рабство сексуальное продать. Пошутил, типа. А теперь и правда продадим. Давай, заходи.

Указывает мне на одну из дверей в коридоре, примыкающему к зале, где расположены входы в портативные дома Архивариусов. Эта точно такая же, как и в них, но явно в стационарное жилище. Не удивительно, что в Улье существуют и «штатные» Архивариусы — должен же кто-то заниматься переработкой тех данных, что привозят остальные. Маркус хлопает меня по плечу, прощаясь, и я решительно, не раздумывая, подношу к двери браслет.

За ней — такая же, как и везде, стандартная комната, только без окон, яркий свет, безупречная чистота. Навстречу мне поднимается машина-Изучатель, а через несколько секунд из внутренней комнаты появляется сам хозяин. Архивариус стар, едва ли не старше, чем тот, что регистрировал меня. Тёмно-палевый, на пластинах — стёсы, напоминающие чем-то седину, конечности он переставляет осторожно. Но глаза — не мутные, не выцветшие. Абсолютно чёрные, такие, каких я ни у одного сайла не видел. Как блестящие капли нефти, и из-за этого выражения их не разобрать.

Молчит, смотрит на меня. Я тоже молчу, на сайле нет передатчика, а разговаривать через машину с ним как-то очень страшно. Псих и есть, ни один инсектоид так себя не держит и не подаёт — два резких, решительных шага мне навстречу, комбинезон располосован языком-щупальцем, я из него вытряхнут и поднят в воздух.

Дальше — кошмар. Только кошмар и боль. Псих мнёт меня, как тряпичную куклу, каждый сустав проверяется на растяжимость, сухожилия — на разрыв, кожа — на прочность к порезам, чувствительность, всё тело — на гибкость. Скручивает. Бросает. Не просит меня ни о чём, сам грубо принуждает меня ко всему. И это — изучение, машина рядом чуть слышно гудит, помигивая. Фиксирует информацию о том, как мне больно. Слезы текут сами, в голове — пусто.

Я лишь пытаюсь не вырываться, когда вслед за обычным, как оказалось, «осмотром», идёт взятие образцов. Орать хотя бы вполсилы и не сопротивляться пункциям печени, мышц, костного мозга. Не стараться отползти от химических реагентов.

Не осознавать. Забыться. Надеяться, что он не захочет меня вскрыть заживо или взять образец головного мозга. И никогда бы не подумал, что когда мне сайл будет растягивать задницу, а затем вталкивать туда свой отросток так, чтобы он поместился полностью, невыносимо распирая всё изнутри, эта боль будет уже не такой и страшной, а изнасилование — не таким уж и унижением. Благословенна, к тому же, и слизь будет.

Расслабляюсь, позволяя сайлу-психопату надругаться надо мной окончательно, он меня не душит языком и, по сравнению с болью в изувеченной печени, бедре, других органах, — в жопе так, дискомфорт. Я вытерплю, я смогу. Тем более, кажется, сайл, удовлетворив своё любопытство, поутих, сосредоточился на собственном удовольствии, зацепами меня не удерживает. Ну да, просто он же не те городские бродяги, что быстро просекли, как получать от хоров максимум удовольствия и, заодно, сбежать не давать. А я-то не сопротивляюсь, мне раны от зацепов и странгуляционная борозда на шее от сайлового языка вообще не нужны, и так «радостей» хватает.

Сайл, кстати, не такой уж и «мачо», всё заканчивается довольно быстро — замедляется, углубляя толчки, и я, безошибочно распознав эти признаки, готов принять в себя дозу кислоты — этот вечер ничем уже не испортить. Но инсектоид вдруг резко вынимает член, стискивает мне бёдра «руками», сведя их вместе, протискивается отростком между них, двигается, раз, другой, третий, и всё, что предназначалось моей заднице, выплёскивается вперёд, заляпывая мне живот и грудь.

Все покинувшие меня боги, храните научные знания и мои ожоги от кислоты на руке. Догадался, что меня это убить может, надо же.

Кончив таким образом, сайл совершенно теряет ко мне интерес, я устало заваливаюсь на бок, наконец-то заимев возможность зажать рану в правом боку. Отсюда не уйду, пока со мной не расплатятся. Даже если этот безумный учёный передумает, и меня всё-таки вскроет. Не жалею о том, что окажусь пригодным и таким образом. Ад беспомощности — намного страшней.

Комментарий к 13. И насильно причастились ему.

________________

* Помимо очевидной отсылки к “Death note”, имеется отсылка к “Melolontha”(лат.) - майский жук.

========== 14. И стал Дар этот — благом великим, ==========

Давно я не чувствовал такого уюта, такой расслабленности. Казалось, я закутан в огромное пушистое облако, тёплое, наполненное солнцем. Выбираться из иллюзии не хотелось, но пришлось — я уже проснулся. Открыл глаза.