Золото и медь. Корона солнечных эльфов (СИ)

думаю, у нее достаточно такта, чтобы понять намек.

При упоминании о такте Иштан собрался разразиться тирадой на тему

тактичности Соик, но глаза краантль смиренно умоляли не продолжать

рассуждений о моральных ценностях — и он отступил.

— Мне… мне надо идти, — пробормотал он, делая шаг к двери.

— Счастливчик! — язвительно бросил Кравой. — А у меня вот свидание с

грудой бумаг.

— Желаю вам не ссориться…

— И не лгать друг другу? — улыбнулся краантль.

— И не лгать… — подтвердил Иштан и исчез за дверью.

Весь последующий вечер он просидел в своей комнате, задумавшись.

Разговор с Кравоем произвел на него противоречивое впечатление. Во-

первых, он был взволнован и втайне горд тем, что заступился за

возлюбленную даже перед лучшим другом; во-вторых, сделал

удивительное открытие, что Соик может НЕ НРАВИТЬСЯ; и, в-третьих,

ощущал смутную грусть оттого, что в результате этого разговора между

ним и Кравоем произошло некоторое отчуждение: после того, как

солнечный эльф задел Соик, не могло быть и речи о том, чтобы открыться

ему. Иштан опять остался один со своей тайной…

Впрочем, он не замедлил найти в этом некое удовлетворение и затаенную

радость: радость их с Соик великого секрета! Он словно ощутил себя еще

сильнее связанным с ней, и в этом ему виделось явное знамение. По-

новому взбудораженный, он теперь каждое утро тихонько выскальзывал из

замка, пока все спали, и, грезя наяву, сидел на площади у фонтана до

самого рассвета, а потом уходил к себе, чтобы в нетерпении ждать, когда

Соик придет в замок, и втайне молился, чтобы Кравой не выискал момент

для своих «намеков» прежде, чем они с Соик окончательно откроются друг

другу. К огромному его счастью, такой момент, похоже, все не наступал —

логимэ по-прежнему заглядывала к Аламнэй, и во время этих приходов они

с Иштаном часто виделись в коридорах. С огромным волнением лунный

эльф ощущал, как каждая такая встреча все больше связывает их: то, что

их сближало, с каждым днем становилось все более и более неодолимым, подталкивая друг к другу вернее любых признаний. Будто уступая этой

силе, сводившей их в прохладных галереях, лесная эльфа проводила все

больше времени в замке, и каждое ее появление наполняло сердце Иштана

безмерной радостью. Окрыленный надеждами, он ждал, что однажды она

останется здесь навсегда; ждал, не подозревая, как скоро и неожидаемо

суждено сбыться его желанию.

Глава 4

Сидя в один из предрассветных часов на дворе под замковыми окнами,

Иштан был почти уверен, что его никто не видит. Час перед рассветом был

самым тихим в Рас-Сильване: Круг песен к этому времени уже расходился,

эллари отходили ко сну, а краантль еще спали, дожидаясь, пока их

разбудит взошедшее светило. Был конец сентября, в немой тишине небо

мирно серело, затем заливалось розовым и наконец вспыхивало первым

торжествующим лучом солнца. Но пока до этого было далеко:

единственное, что указывало на приближение утра — это едва изменивший

цвет восточный край неба над лесом, далеко за городом. Столица Эллар

спала, погруженная в почти священную тишину; белым полумесяцем, ярко

выделяющимся в полумраке, спал замок, а в его изгибе, присев на мрамор

фонтана, тихо сидел молодой эллари с прекрасным тонким лицом и синими

глазами, казавшимися в сумерках темными. Но был в это время в замке

еще один эльф, далекий от сна — и, как ни странно, он был краантль; стоя

у окна, он видел молодого веллара, но едва ли думал о нем…

Хотя до рассвета было еще далеко, Кравой не зажигал свечей. В темноте, лишь слегка разбавленной тусклым светом, падающим с улицы, он

задумчиво глядел вниз на еще темную площадь. Он не сомкнул глаз всю

ночь — и причина его бессонницы имела весьма материальную форму и

лежала позади него на столе.

Небольшой, меньше ладони в длину, плоский кусок металла вычурной

формы тускло поблескивал на странице одной из книг, громоздившихся на

столе — жрец солнца еще вечером принес целую стопку из библиотеки.

Металлическая, золотого цвета пластина была странной формы —

заостренная и вычурно откованная на одном конце и с неровной, будто

оторванной гранью на другом, она походила на обломок от чего-то более

крупного. В средней части пластины зияла дыра округлой формы —

скрученные остатки крепежей по ее краям говорили о том, что здесь когда-

то находился камень или иная вставка; внешний край украшала тончайшая

зернь, что указывало на высокую стоимость изделия, частью которой

некогда был данный предмет. Несмотря на скромный размер, он, по-

видимому, заполнял сейчас все мысли старшего жреца солнца: стоя у окна,

Кравой то и дело невольно, точно с опаской, оглядывался вглубь комнаты

на стол, и каждый раз, когда его глаза отыскивали лежащую там вещь, по

красивому лицу пробегала едва заметная судорога — и такому волнению

были более чем уважительные причины…

Трудно сосчитать, сколько лет назад началась эта история: Кров и

Лайлокир звали их, двух краантль — близнецов, боровшихся за место в

солнечному круге тогда, когда земля еще не успела остыть, и ладонь,

приложенная к ее телу, могла ощутить тепло. Тот же первозданный жар

пылал и в сердцах гордых братьев, и не было во всем Риане никого, кто

был бы достоин жреческих одеяний более, нежели они. Прекрасны собой

были оба, похожие друг на друга, как две капли воды, бесстрашны в бою,

и виденье их было сильным и ясным. Многие сыновья солнца восхищались

ими и были готовы идти, куда бы они ни позвали, и были братья дружны

между собой, и каждый из них страстно желал стать старшим жрецом

солнца и в глубине души верил, что эта высокая судьба назначена именно

ему. Но много раньше, нежели родились они, пришли в Риан две короны —

венцы двух великих королей-азарларов, сошедших с неба в стремлении

создать новый мир. Прежде всех существ были они на тверди, и сама

твердь тогда едва родилась, порожденная четырьмя, а раньше истории не

существовало…

До начала всего было лишь бесконечное пространство, где обретались

марны — изначальные силы. Они не имели ни формы, ни вида, но были

чисты в своем совершенстве, и каждая из них была законченной и

абсолютной, и каждая — не похожа на остальные. Бесконечное количество

времени провели они в покое, пока одна из марн — горячая сила — не

ощутила нехватку действия, разрушающую ее. В стремлении проявиться

она пожелала создать материю и привлекла к себе трех других марн:

холодную, противоположную ей и ее же дополняющую; марну ветра —

единственную, обеспечивающую возможность движения всего, и марну

превращения, делающую возможным появление великого из малого. Дабы

породить материю, горячей и холодной марнами были обретены имена и

принят материальный прообраз, марна ветра сделала возможным их

соединение, а марна превращения — последующее явление сущего мира,

имеющего форму и именуемого Рудара, то есть «рожденная четырьмя»,

или Риандорат — «мир времени».

И любовались марны на свое творение, ибо оно было прекрасно: твердь,

свод и воды дополняли друг друга, создавая единое целое, и время начало

свой ход, гонимое марной ветра. Единственное, что отделяло творение

марн от совершенства — тьма: она царила в Рударе, так что ни одно

существо не могло в ней обитать там. Тогда горячая марна, нареченная

Крааном, создала прозрачную сферу, наполнив ее своим огнем,

неугасимым, пока идет время, и пустило на небесную твердь, чтобы

освещать Рудару половину времени. А на время, когда Краан наполнял

заново сферу, ее заменял светильник холодной марны, вместе с формой