Байки Чёрного Майя (СИ)

Амариэ молниеносно наклонилась и подняла с пола какую-то затоптанную веточку с листиками.

- Вот странно, – вновь задумчиво протянула она, вертя в пальцах сухой стебелек. – Что бы это могло быть? Кажется, я умею отличать все травы, что растут в Валиноре, но вот такую вижу впервые.

- Это…кхм… мусор, – заверил девушку капитан эльфийского корабля. – Когда бочки грузили, верно, прилип ко дну или на подошвах сапог кто-то принес…

И он сделал попытку отобрать травинку у Амариэ, чем, разумеется, только вызвал дополнительные подозрения.

- На дне, говорите, пристало? Но ведь такое растение не растет в Амане, а этот трюм предназначен для товара? Тогда выходит, что этот мусор приплыл из Средиземья, где прилип ко дну одного из бочонков с грузом, который вы везли через море в Валинор. Что же это за груз такой, капитан? Должно быть, что-то очень ценное…

Девушка обнюхала травинку, потом потянула воздух в пространстве между бочек. Кирдан следил за ее действиями с полнейшей отрешенностью. Наконец, обоняние привело Амариэ к одиноко стоящему позади всех бочонку величиной с детскую голову.

- Всего один? – поразилась она.

- Дорогая вещь, – пожал плечами капитан. – Поэтому и мало.

- Так значит все-таки не мусор? – лукаво прищурилась Амариэ. – А вот интересно, если эту травку показать….

- Что ты хочешь? – устало перебил ее Кирдан.

- Но ведь мы, кажется, уже говорили об этом? – ласково возразила девушка, ставя таинственный бочонок на место и отряхивая ладони.

Повисло недолгое молчание. Правда, на сей раз, оно было не напряженным, а умиротворяющим. Стороны пришли к соглашению путем взаимных уступок: капитан и принцесса договорились.

- Тебе бы, барышня, в береговой страже на Тол-Эрессэа самое место. У господина Амраса под началом… – процедил сквозь зубы Кирдан.

- Что-что? – заинтересованно встопорщила ушки девушка.

- Бусы свои, говорю, все рассыпала – последовал громкий ответ – Пойдем подбирать… Погода еще, говорю, тоже чудо как хороша…

И капитан «Нимиэрнин» добавил еще пару слов, которые Амариэ совсем не расслышала.

====== Сулху ар бан ======

За окном стояла весна. Деревья тонули в зелени, яркие лучи солнца, пробиваясь сквозь их кроны, пятнали сухие дорожки изумрудными бликами. Там же, где лежала прохладная тень, в густых зарослях темных заостренных листьев, появились долгожданные гости-ландыши: их белоснежные цветы казались парящими в воздухе колокольчиками. И каждое утро какая-то сумасшедшая пернатая дрянь, свившая гнездо в стрельчатом проеме окна, будила обитателей Красного замка своими трелями.

Страшный Черный Властелин лениво валялся в гамаке, щурясь от яркого солнца. Кажется, он упорно старался загореть, дабы придать себе окончательное сходство с отцом и учителем, но выходило плохо: бледная кожа никак не желала реагировать на прикосновение теплых майских лучей – добро еще, что не обгорала. Гортхауэр по сему поводу бесился, но как-то вяло, дежурно, что наводило на мысли о том, что это не первая, не сто первая и даже не пятисотая попытка. Финрод только непонимающе встряхивал ушами, проходя мимо – видимо, полагал подобное занятие лишенным всякого смысла. Ну, хотя если в вашем распоряжении – вечность… Да и к тому же, однажды Майя обмолвился, что в подобном расслабленном состоянии очень хорошо писать стихи. Государь Фелагунд, как большинство эльфов, был весьма неравнодушен к поэзии, поэтому поразмыслив немного… Стоит ли говорить, что вскоре рядом с первым гамаком в парке появился еще один? Как это обычно и происходит, с одной-единственной строчки родилась рифма, с рифмы – строфа, а потом вдруг Финрод внезапно понял, что просто обязан написать дальше. Благо идея уже давно не давала покоя разуму своего носителя, к тому же была совершенно новой. Прожив в Тол-ин-Гаурхоте пару сотен лет, он уяснил достаточно о Черном Майя и его Учителе, об истинных причинах многих событий в истории Сумрачных земель… во многое из того верилось с трудом, и если бы не близкое знакомство с Гортхауэром, то, возможно, Финрод, подобно большинству, продолжал бы считать Валу-Отступника и его ученика воплощением зла и собранием всех мыслимых пороков. А тут…

Финрод уже представлял себе, что это будет за произведение. Вначале он планировал сочинить длинную балладу о затянувшейся на тысячелетия игре Великих, в которой изначальным замыслом были распределены роли для героев и злодеев. Началом своим баллада восходила к Началу времен, когда Предвечную Пустоту огласили первые аккорды Песни Айнур. Успев исчеркать каллиграфическим тэнгваром пару листов неизвестного, напоминающего тонкую плотную белоснежную кожу материала, найденного в обширных запасах Тол-ин-Гаурхотской библиотеки, эльф неожиданно и запоздало осознал – не то! Первый вариант баллады отправился в пылающий камин, вскоре за ним последовал второй и третий. Финрод злился, отмалчивался, когда Гортхауэр пытался с ним заговорить, и чуть что – запирался в библиотеке, несмотря на майское солнце. На ландыши и соловьев ему вдруг как-то резко стало плевать. Государь Фелагунд понял, что даже самая совершенная баллада не сможет передать того, что должен ощутить слушатель: такую идею просто нельзя было превращать в положенную на музыку легенду. Он хотел, чтобы действие разворачивалось на глазах зрителей, делая их свидетелями событий, которые не мог узреть никто из ныне живущих, чтобы облаченные в соответствующие одежды певцы представляли героев повествования, чтобы каждый играл свою роль – подобно тому, как некогда воплотившиеся Айнур стали персонажами великой игры в Свет и Тьму на огромной сцене, имя которой – Арда. И, в очередной раз решительно отправив в камин все плоды предыдущих трудов, Финрод сел писать. Он сочинял оперу, даже не подозревая о существовании театра, он прописывал роли, не зная, что так делают авторы пьес – просто стихотворные строки сами летели из-под пера, ручейки арий сливались в полноводную беспокойную реку будущей оперы. Музыка тоже родилась сама – неизвестно почему автор взял для арий Черного Валы резкий, рубленый, но в то же время звенящий ритм песен Тинувиэль из Дориата, а для партий Короля Мира использовал размеренные и отточенные до последней ноты мелодии Даэрона. Эльф был так горд, что даже начал вновь выползать в парк, где подолгу валялся в гамаке, сочиняя новые и новые строки. Гортхауэру он своего творения пока что не показывал, а чтобы избежать расспросов, принимал вид прежнего беззаботного раздолбая, любящего время от времени перекинуться с соседом парой ленивых фраз, лежа на солнышке.

Как-то раз, обдумывая образ таирни для своей оперы, Финрод поинтересовался:

- Гортхауэр… А почему твои э-э…подданные называют тебя хозяином? Почему не государем, не повелителем, а?

Майя хмыкнул:

- Подданные? Это ты, брат, загнул… У меня нет подданных, Инголдо. Для живущих в этих землях иртха я, скорее, дух этих мест, нежели правитель. А повелевать ими… хм. Знаешь, мне приходилось слышать о том, как орков называют рабами Черного Властелина. Властелина я, пожалуй, пропущу, это не столь интересно, а вот насчет рабов… Тот, кто изобрел подобное определение для орков, не имел о них ни малейшего представления. Знал бы ты, Инголдо, насколько это гордый народ… каждый из них скорее согласится умереть, чем стать на колени.

- И все же, – возразил Финрод, морща в задумчивости высокий лоб. – Они прислуживают тебе, готовят пищу, убирают в доме и охраняют твою жизнь. И, несмотря на всю свою гордость, величают тебя хозяином.

Майя приподнялся на локте и иронично взвел бровь, глядя на друга:

- Знаешь, чем прислужник отличается от раба, родной? Слуга – это тот, кто делает чужую работу, получая за это от нанимателя еду, кров и плату, вот так. Это точно такое же занятие, как ремесло торговца или ювелира, и я не вижу никаких причин считать его унизительным или позорным. А насчет хозяина… если ты не обратил внимания, так ко мне обращаются лишь слуги и охрана. Кто же станет спорить: ну да, для них я – хозяин Тол-ин-Гаурхота!