Слияние (СИ)

— Ник, что там с новенькой? Уладил? — поймал его в коридоре Астафьев Кирилл Кириллович — тот самый столетний начальник.

— Когда это я не договаривался, Кир Кирыч? — вопросом на вопрос ответил Ник. — Вы же знаете: при необходимости я могу заговорить зубы кому угодно.

— Ой, парень, не было бы в истребителях нужды, ни за что не отпустил бы тебя из переговорщиков.

Ник рассмеялся и поспешил откланяться: дела не ждали.

Ему повезло, что Рита не спросила, чем он занимается конкретно, иначе Ник мог ее невольно напугать. Конечно, он и в этом случае выкрутился бы: назвался бы героем, спасающим мир от чудовищ, например. Вот только сколько же можно скрываться за пафосными словами? Ник был мусорщиком и убийцей. Тот артефакт, благодаря которому он появился в конторе, ведь не просто так сработал. В Нике текла далеко не обычная кровь. По сути, он являлся человеком только наполовину, несмотря на то, что родители у него были самыми обычными людьми, не только не видящими мистических сущностей, их окружающих, но и знать о них не желающими.

В детстве и юности Нику хватало ума не рассказывать о своих способностях. Начни он распространяться о том, кого видит, непременно угодил бы в руки какого-нибудь психолога, которому его отдали бы на растерзание дорогие мама с папой, или учительницы, спасающие детей от излишне бурного воображения. В школе подобные преподаватели имелись в количестве. Когда уже начал работать в конторе, отец за ним едва ли не слежку устроил. Родители его в кого только не записывали: и в бандиты, и в наркоторговцы, а однажды — даже в жиголо. Ник относился к этому философски: скандалов не закатывал, обиды копил в душе и мечтал поскорее съехать из дома хоть в общежитие, хоть куда-нибудь еще. Надо же было так не знать собственного сына и не доверять ему, чтобы выдумывать всякие глупости, скрываясь за чередой ничего не значащих фраз о переживаниях и заботе о его собственном благе.

Астафьев сильно его выручил, заглянув однажды вечером в гости. Что и как он разъяснял родителям, Ник не знал — очень уж быстро его выставили из кухни, а подслушивать он не решился, — но с этого момента нервотрепка в родном доме быстро сошла на нет. Кирилл Кириллович потом объяснил, что Ник вовсе не приемный ребенок (а то начали его одолевать мысли по данному поводу), просто в предках у него затесался нечеловек. Способность чувствовать представителей потустороннего мира передалась с генами, причем рецессивными.

Особая кровь позволяла Нику нутром чувствовать нечисть и людей сродни ему — необычных, помогала заговаривать зубы кому угодно и превращала в истребителя — того, кто мог сразиться практически на равных хоть с упырем, хоть с таинственным чудом-юдом, хоть с полтергейстом или злобным призраком.

— Враныч! — из кабинета вылетел Сашка Марин. Ник в последний момент успел отпрыгнуть в сторону, едва не получив дверью по лбу. — Собирайся. Вызов.

Ник выругался сквозь зубы.

— Не сквернословь. Полтергейст!

Ник выругался еще заковыристее.

— Сложно не согласиться, — фыркнул Сашка и сорвался на бег, — пятый за неделю. Светопреставление, не иначе. Кто первый до гаража — тот за рулем!

— Детский сад… — протянул Ник, но помчался вслед за другом и напарником.

В последние лет пять нечисть словно с цепи сорвалась, будто кто специально натравливал.

— Вот ведь подлюки агрессивные, — продолжил шипеть Сашка уже в машине.

— Это закономерно, — откликнулся Ник. — Если домовой из дома уходит, полтергейст появляется. Если бы хозяева хоть раз выставили на ночь блюдечко с молоком, горя не знали бы.

— Не агитируй, — Сашка поморщился. — Знаю я о твоей идее контакта. Утопия это, Враныч. С кем удается — договариваемся.

— Мало! Переговорщики существуют только с водяными и велетами. С вампирами еще, но эта нечисть к потустороннему миру отношения не имеет. А домовиков упускаем, и леших, и кикимор.

— Дай волю — ты и к упырям полезешь контактировать.

— Я же не говорю, что со всеми можно. Упыри — твари неразумные. Но ведь до вурдалаков в Битцевском лесу духи обитали, а мы их изгнали. Свято место пусто не бывает. Лучше с лешим общаться, чем объявлять, что очередной маньяк в лесопарке ходит.

— Враныч, во-первых, не каркай. — Сашка широко зевнул и сладко потянулся на пассажирском сидении. — Во-вторых, мне-то ты зачем говоришь все это? Я в руководстве не сижу и инструкций не составляю. И ученой степени не имею, чтобы доказывать разумность домовых.

Ник фыркнул и свернул во двор. Машина затормозила возле старой пятиэтажки: ничем вроде не примечательной, если бы не удушливый темно-серый смог, висящий в воздухе. Обычные люди его не видели, но чувствовали как прилив необоснованной раздражительности. Подобное марево всегда сопровождало злобную нечисть. У нечисти не просто злобной, а смертельно опасной оно обладало насыщенно-черным цветом.

— Непростой такой полтергейстик, — заметил Ник.

— Справимся, — отмахнулся Сашка и вышел из машины.

— Иного выбора и не предусмотрено, — пробормотал Ник, выбираясь следом. — Охраняй, — бросил он живущему под капотом духу и направился к подъезду.

Машина трижды мигнула фарами, изменив их цвет с белого на багрово-красный.

— И двери заблокируй, — приказал Сашка, — не провоцируй.

Дух не терпел охотников за чужим добром и часто сам приманивал воров: приоткрывая стекла, оставляя открытым капот или багажник. Последнему неудачнику, попробовавшему стащить аккумулятор, пришлось вызывать скорую. Квартальной премии они тогда лишились.

Из подъезда несло мочой и чем-то сладко-отвратным; вероятно, где-то за трубами сдохла крыса. Лампочка над входом оказалась вывернута. Хорошо, что хоть время едва перевалило за полдень и света хватало.

Стены, покрытые облупившейся зеленой краской, навевали тоску. Надписи, содержащие похабности, привлекали взгляд. Рядом с прожженной кнопкой вызова лифта смеялась кривая рожица, намалеванная чем-то коричневым (хорошо, если краской).

— Сральник, — сказал Сашка, поморщившись. — По мне, ни один уважающий себя полтергейст тут не заведется.

— Возможно, вокруг такая разруха именно потому, что завелся кто-то другой? — предположил Ник и передернул плечами.

— Можно подумать, ты мало по домам ходишь. Разруха, Враныч, — в головах, как говорил профессор Преображенский.

Ник не стал спорить.

Они поднялись на третий этаж. Дверь оказалась незапертой, как и в большинстве случаев, когда работали истребители: переговорщики от конторы всегда заблаговременно выставляли жильцов под благовидным предлогом.

Услышав шаги, из соседней квартиры выглянула тетка в бигуди, засаленном халате и желтых шлепанцах.

— А вам чо надо? Вот я сейчас ментов-то вызову! — сварливо проговорила она.

— Бабушка, у нас давно милиции нет, полицейские только, — лучезарно улыбнулся ей Ник и шмыгнул в квартиру, предоставляя Сашке разбираться с нервным местным населением.

— Бабушка?! — донеслось в спину. — Да я покажу тебе, молокосос, бабушку! Я-то на вас управу найду! Расходились! Житья не стало. Да еще пьяные! Нет, не пьяные, а обдолбанные!..

Квартирка была та еще. Кажется, крыса сдохла именно в ней. Ник мельком огляделся: кухня в пять квадратных метров с изгаженной плитой, узкий коридор с выцветшими малиновыми обоями, две комнаты… В большой оно и сидело: НЕ полтергейст.

— Знаешь, Враныч, в следующий раз сам будешь с больными на голову ПМСными бабами разбираться. — Сашка вошел, посмотрел, оценил ситуацию, дернулся и тотчас застыл: влипли бы оба.

— Вон, — проговорил Ник сухим, надтреснутым и совершенно не своим голосом, а потом дверь, ведущая в большую комнату, захлопнулась с громким «бум» и с такой силой, что с потолка осыпались пласты штукатурки. Ник отрезал для себя путь к отступлению, но и твари выйти не позволил. — И прости, — прибавил он, пусть друг уже и не мог его услышать.

Тварь представляла собой нечто темное, шарообразной формы. Человек, не умеющий видеть потусторонних, принял бы ее за странную тень. Нику же она напоминала продолговатую каплю с шипами. «Хвост» ее уходил в стену, и именно это было очень и очень скверно.