Найденка (СИ)

— Откуда и куда ехаете, добрЫе люди? ИздалЁка? И где ваши алфЫ сохранники попотерялися? ОкрОмя дИтяч и омей, почитай, никого…

Бэл поудобней взялся за рукоять молота и вздохнул. Молот у парня был тяжеленный, таким, при желании, можно было, не напрягаясь, свалить быка. Но супротив тридцати мечников с молотом не повоюешь, увы.

Пока Бэл переминался с ноги на ногу, придумывая достойный, лживый ответ, рыжий омега очаровательно похлопал длиннющими золотыми ресницами и продолжил:

— А нэмашечка у вас алфЕй, походу, ковэц… Во делы… В этих землях оми без алфЕй… Бэсхооозники…

Спутники даруна зашевелились, позвякивая сбруей, но по-прежнему не нападали.

Рыжий же указал плетью на Вишку, которого Ёла все это время прижимал к себе.

— КраснОй* какой ведуночек, — он ласково, белозубо улыбнулся. — Ему три вЁсны? Поболее?

Бэл переводил затравленный взгляд с одного чужака на другого, на третьего и далее, и никак не мог сообразить, что именно, кроме одежд и кос, показалось ему в них странным, но ужасно знакомым. А потом до парнишки, толчком, дошло.

Вышивки и причудливые амулеты на шеях, плетеные браслеты, а предплечья, если приподнимут рукава, наверняка покрыты вязями татуировок. Но тридцать шаманов сразу?! И брюхатый оми тоже шаман?!

Невероятно. У дарунов не бывает шаманского дара…

— Три весны, ведун, — Бэл бессильно скрипнул зубами.

Рыжик качнул головой и посерьезнел:

— Я не ведун, ковэц. Мой срЭдынный муж ведун.

Тот из чужаков, который находился справа от омеги, тронул рыжика кончиками пальцев за колено, будто прося помолчать и взмахнул поднятым кулаком.

— Прэвал, робятЫ! — пробасил он: — Костры жечь, кашу стряпыть! Вазражаит хто?!

Мужчина был бетой, без сомнений. Но настолько здоровущим бетой… Что твой дуб. Редкие альфы потягались бы с ним ростом и шириной плечищ.

Никто из отряда «дубу» не возразил — похоже, горячей каши хотели все без исключения.

— Тады — спэшивайся! — и «дуб» соскользнул с седла в истоптанную траву первым.

Бэл, раззявив рот, наблюдал, как бета богатырь бережно, словно ребенка, снимает рыжего оми с конского крупа, а сняв, не спешит отпускать, нежно чмокает в подставленные тем губы.

Дуб и есть средний муж даруна? Вряд ли бы омега целовался прилюдно с полюбовником. Хотя кто чужаков знает с их обычаями.

Оказавшись на земле, рыжик сразу же шагнул к Бэлу и мягко положил ладошку на молот, который парень продолжал сжимать на весу.

— Убери, млад ковэн, било-то, — предложил он. — И ты, ведун, — супруг шамана повернулся к Миру, — кОпем в меню своим не тыкай, зэнку еще выколешь. Мы не лихие дорожники, не грабежами живем — ведовством да торговлишкой. Обид не учиним.

Вымолвив это, дарун небрежно отмахнулся кистью от лезущего придержать под локоть «дуба»: мол, отстань — и потянул с тела куртку.

— ПарИт, — вздохнул устало. — Дыхать нечем.

Без куртки округлый пузик омеги стал заметнее. Огладив его через рубашку, рыжик опять вздохнул и заявил в пространство:

— Аж двух мужей маю, народ, а флягу бедному, в тягах*, нихто не подаст горло промочить… Рожу вам тута…

И сразу же рассмеялся, увидев вытянувшиеся лица Бэла и Мира.

— Шуткую я, — пояснил он свозь хохот. — А то скука. Да и вы, знакомцы наши новые, шибковато кислые! Клюквы меньше жуйте!

Дарун веселился так искренне и заразительно, что хотелось смеяться вместе с ним. Бэл и сам не понял, как опустил молот и хихикнул, расслабляясь. Копье Мира тоже куда-то исчезло, шаман лыбился.

Война отменялась, похоже. Второе чудо с утра…

Комментарий к Часть 24 *КраснОй – красивый.

*В тягах – в тягости, беременый.

====== Часть 25 ======

Пришельцы сходу развили весьма бурную деятельность по обустройству лагеря. Они, без указаний с чьей либо стороны, разделились на три неравные группы. Та, которая побольше, человек с пятнадцать, вооружившись топориками, тесной группкой отправилась к лесу рубить сухостой. Предводительствовал у дровосеков «дуб», и весьма громогласно.

Вторая, поменьше, состоящая, вроде, из шести бет и двух альфачей, занялась лошадьми — освобождала животных от седел и прочей упряжи, стреноживала и пускала пастись.

Остальные, с рыжим омегой во главе, потрошили седельные сумы, доставали скатки одеял, мешочки и свертки с провизией. Готовились варить кашу, раскидывали на земле лежанки для будущего отдыха.

Работали дружно и весело, хитровато подмигивали крутящимся на безопасном отдалении незнакомым пока любопытным детям. Дровосеки с опушки слаженно стучали топорами и хором выли песню на неизвестном родичам Бэла языке, вполне возможно, неприличного содержания. Оставшиеся у обоза подтягивали мотив, смеялись и перебрасывались лишь им понятными шутками.

Лучины через четыре дровосеки вернулись, тяжело ступая, нагруженные поленьями, полешками и ворохом свеженадранной бересты и приступили к складыванию костра. Вытянутого дугой, длинного.

Пока разжигали огонь, «дуб» и еще двое, с виду беты ведуны, симпатичные, увешанные амулетами белозубые парни, ровесники Рыси с Бэлом, споро наполнили из бурдюков водой котелки и установили их над костром в рядок.

— Катуна, — позвал «дуб» копающегося среди мешочков, присевшего неподалеку в теньке одной из подвод рыжика, когда они закончили. — Подь сюды, радысть моего сердца. Побди, как оно?

Омега посмотрел со своего места, куснул губку и нежно-нежно ответил, щурясь по-рысьи:

— Меню и отсюдой видать. КраснО…

Вставать брюхатому, разморенному солнышком и утомленному, не хотелось, да и супругу он доверял вполне, отнюдь не первый привал разбивали в пути — не считал давно стоянок и костров.

Скинув сапоги и портянки, дарун вытянул перед собой ноги, пошевелил босыми ступнями, приветствуя свободу и сладко зевнул, прикрывая рот от злых духов ладонью. После — поманил пальчиком из сбившихся в робкую кучку у шаманского возка «кузнецов» Мила. Прицельно именно его. Не Бэла-хозяина, не Рысю и не старших оми, даже не Мира.

— Русэнкий цвэтик, — позвал ласково, — присунешься тут? Ты, ты, агася…

Мил отрицательно мотнул растрепанной, так и не заплетенной с утра волосней и спрятался, испуганный, за Бэла. К рыжику же подошел, вразвалочку, кто-то из альф, высокий, статный мужчина с лицом, обезображенным грубым, желтоватым шрамом от виска до подбородка, припал рядом на колени и зашептал что-то на ухо, другим не слышное. Дарун в ответ музыкально хихикнул и обвил его за шею левой рукой, притягивая еще ближе. Будто помечая.

— Устал я, любый,  — вздохнул негромко, но отчетливо. — Пузо вниз тянет…

Альфач потрепал льнущего даруна по щеке.

— Валися, — попросил он, с предельной бережностью разнимая объятие и укладывая брюхатого на одеяло. — Дытку нашу побэрегай, жарко. Вот тэ куртяка, под головэнку-то подложь…

Очевидно, он и был старшим мужем Катуны и «дуба». Не «дубовых» габаритов, помельче и поизящней, но тоже очень красивый воин. Заботливый, сильный. Натуральная омежья мечта.

Устроенный полежать на бочок дарун лучезарно улыбался любимому, трепеща ресницами. Альфач поправил ему выбившийся из косы, лезущий в глаза локон, быстро наклонился и чмокнул в кончик носа.

— Подремляй, — сказал и вскочил. — Поспеет каша — сбужу обратно.

Следующим движением мужчина повернулся навстречу к напряженно впивающемуся зрачками в потенциального врага Бэлу.

— Шугастыки, — фыркнул с плохо скрытой угрозой. — Бэз алфэй, а смэлы больна. Шааа, воша! Ныкшни!

А Бэл не отступил, смотрел в упор, набычившийся и мрачный, хоть в груди у него и сжалось болезненно, и к горлу подкатила липкая волна страха. Некуда парню было отступать, когда к спине прижимался вздрагивающий Мил, а бедро плотно обхватывали горячие, маленькие ручонки братишки Вишки.

Недобрый поединок воль гордого мужчины и гордого юнца длился несколько заполошенных ударов сердца, связывая два мятежных, упрямых духа натянутой до звона нитью в общее и огромное, и лопнула — альфач вдруг смущенно-зябко передернул плечами и прикрылся веками.