Найденка (СИ)

Альфенок Яра в возке продолжал вопить, смеркалось, с закрытого плотными тучами предосеннего неба сыпало моросью.

«И чего мне в родной деревне не сиделось? — подумалось альфе. — Сейчас бы наблюдал, как ужинать оми собирают на стол или при горне шуровал, ковал лемехи для вешней страды, селянам про запас…»

Погрузившийся в воспоминания о легкомысленно брошенном домашнем уюте и хозяйстве, Бэл не заметил, как потихоньку уплыл в сон.

Разбудил кузнеца Рыся — весьма болезненно ткнул в бок рукояткой кнута.

— Приехали, лес, — беточка смотрел из темноты вечера с непонятным выражением.

Подводы притормаживали одна за другой, останавливались со скрипом. Из их недр, откинув кожаные пологи, выглядывали взрослые оми и дети с брыкающимися козлятами в охапках, ругался на кого-то, вроде, на камака Мошку, с седла Мир, громко мычала недоенная, замученная длинным переходом, оголодавшая корова Зорька, ей вторили хором козы. Опять орал альфенок Яра, во всю мощь своих здоровых легких: «уууааа, уууааа!», его поддержали самые младшие ребятишки, захныкали на разные голоса.

Мелким детям под дождем было делать нечего, взрослые вполне могли справиться и без них. Бэл спешился, распаковал задок последнего возка и передал Яру с Рысем предусмотрительно заготовленные с прошлого привала дрова и щепу.

Плющ, Мир и Рыся распрягли и стреножили лошадей и пустили их пастись. Мил достал припасы — копченое мясо и пшено, ловко, от кремня, запалил сложенные шаманчиком в ряд четыре костра, установил на них греться котелки с водой. Мошка доил корову, Жужик и трое омежат, братишек Бэла — коз.

Старший сын Мошки, славный альфенок двенадцати весен отроду, с пылающим факелом и топориком наперевес, отправился исследовать опушку на предмет хвороста, и Бэл присоединился к мальчишке. Мало ли кто мог караулить в зарослях, нападет еще, как потом Мошке в глаза смотреть? Вдвоем они нарубили прилично веток, толстых и потоньше, и оттащили в лагерь.

Разумеется, дерево было влажным, но если правильно разложить его вокруг костров, то подсохнет довольно быстро, а дров, чтобы сварить ужин на всех, нужно было много.

«И когда уже этот проклятый дождь закончится? — озабоченно косился на небо Бэл, размахивая топором. — Почти сутки землю мочит… Как бы следующим вечером без топлива не остаться! Чем тогда семью кормить? Сырым пшеном?»

— К утру распогодится, — Рыся подошел неслышно и с готовностью ответил, притянутый мужем вплотную, на объятие. Губы беточки пахли парным молоком и свежим тестом.

До чего же здорово было ни от кого не таиться и открыто упиваться любимым, его вкусом и стоном прямо в рот, его ладонями, требовательно сжавшими руки через плащ чуть выше локтей! Для такого счастья стоило бросить деревню и мерзнуть под дождем в седле.

— Мое сердце, — прошептал шаманчик, прерывая грозящий затянуться поцелуй и отстраняясь. — Весь мой, целиком. Пойдем уже, — предложил он с придыханием, — каша готова, Мил зовет.

Наевшись от пуза горячего зернистого варева со шкварками и жареным луком, супруги уползли в свой, отгороженный натянутым на веревочке одеялом уголок второго из возков Мира миловаться, насколько хватит остатка сил, и спать. Места тут было мало, но теснота влюбленную троицу совершенно не смущала — зато вместе и никакая сволочь не набежит с кольем, вопя: «грех!», «шуры!»

Свободные.

====== Часть 22 ======

Рыся проснулся от того, что ему посасывали мочку уха. Разлепив один глаз, шаманчик посмотрел, кто это с утра пораньше такой ласковый и совсем не удивился, обнаружив, что Мил. Мог, в принципе, догадаться и вслепую — не склонный к телячьим нежностям Бэл бы кусал. Альфа, чего с него, хищника-захватчика, возьмешь…

Заметив, что Рыся моргает, омежка немного отстранился и с лукавой улыбкой приложил к губам палец, призывая к тишине.

— Бэла будить пока не будем, — прошептал он и, не дожидаясь согласия беточки, потянулся с поцелуем.

Вот только Рыся не был на данный момент настроен на любовную возню. Его организм требовал срочно сползать «до ветру», после отсморкать забитый соплями нос и смочить каким-нибудь горячим, желательно сдобренным медом питьем дерущее, простуженное горло. Разболелся, короче. Доездился под дождем.

— Эээ, — прохладная ладошка Мила скользнула и накрыла беточке лоб. — Да ты весь горишь! Ой-ой!

Встревоженный и разохавшийся, дарун приподнялся на локте и защупал основательнее. Проведенное омежкой краткое исследование тела Рыся показало — у того жар абсолютно везде.

Устроенная Милом возня потревожила Бэла. Молодой кузнец, недовольно бурча, заискал пропавшее, откинутое омежкой одеяло, наткнулся на плечо Рыси и передумал дрыхнуть — сграбастал шаманчика поперек торса.

— Горячий какой, — мурлыкнул гнусаво. — Печка прямо… Моя сладкая печка…

Но настроившегося на удовольствие альфу постигло горькое разочарование — Рыся его оттолкнул.

— Потом… — простонал бедняга, резко сел и задавился булькающим, «нехорошим» кашлем.

Не соображающий еще толком спросонья Бэл тоже сел и заморгал.

— Мы где? — вякнул он, морщась от подступившего чиха. — Почему так темно? Ставни откройте!

Забыл, что не в спальной родной избы находится, а в фургоне. Не привык пока, всего за пять суток дороги.

— Не могу, сердце мое, здесь нет ставен, — печально ответил мужу Мил. — Погоди малек, полог чуток отверну, и посветлеет…

Дарунчик уже натянул рубашку и всовывал руки в рукава теплой кофты из козьей шерсти. Внезапно он задушенно всхлипнул и, прижав ко рту ладонь, на четвереньках ломанул на улицу, по пути зацепив и сорвав служащее перегородкой одеяло.

Рыся и Бэл проводили супруга удивленными взглядами.

— Чо… — альфа привстал.

До слуха напрягшихся парней донеслись приглушенные расстоянием странные звуки, будто кого-то рвало.

— Ничо, — фыркнул шаманчик и снова закашлялся. — Ребенок у тебя скоро родится, Бэл. — выдавил он с трудом. — Поздравляю. Не помог вам дроб. Неужто сам до сих пор не учуял? У Мила запах еще две седьмицы назад сменился!

Бэл чихнул и затер указательными пальцами свербящий нос. Новые, недавно появившиеся в полевом, цветущем букете даруна нотки лаванды альфа, безусловно, приметил, но приписал их тому, что Мил насквозь пропитался Рысей…

Но ведь беты бесплодны!!! Или нет, и о подобных случаях в миру умалчивается теми же шаманами?!

Оглушенный свалившейся на макушку мыслью кузнец скрипнул стиснувшимися самопроизвольно зубами и проговорил, очень тихо:

— Себя поздравляй, не меня. Отец, похоже, ты: мой запах — хвоя.

Лицо у шаманчика потрясенно вытянулось. Похлопав ресницами, юный ведун очнулся из ступора, вернул обратно отвалившуюся челюсть и мотнул головой.

— Невозможно, — возразил, впрочем, весьма неуверенно. — У бет не бывает детей.

Спорить с любимым мужем сейчас Бэлу не хотелось, потому он чихнул повторно, смачно отсморкался в вовремя подвернувшееся под руку полотенце и отправился следом за Милом на свежий воздух — избавляться от давящих изнутри, накопившихся за ночь излишков жидкости.

Мил, бледный и растрепанный, обнаружился сидящим на сырой земле у колеса возка. Омежку больше не рвало.

При появлении Бэла парнишка занавесился волосами и отвернулся. Стеснялся перед мужем неухоженности и неприглядного состояния? Напрасно — в роду кузнеца к понесшим дитя дарунам относились бережно и с пониманием.

И выросший в соседях Мил об этом прекрасно знал. Не мог не знать — отделенный от чужой, дружной и крепкой на зависть другим семьи лишь невысоким, по пояс, забором. Не слепой же он, не мог не видеть, как Таур своих брюхатых оми чуть ли не на руках носил!

Тогда почему спрятал мордашку?

Теряясь в догадках и предположениях, но догадываясь о причинах, умный от природы и правильно воспитанный своим отцом Бэл опустился рядом с вздыхающим омежкой на корточки.

— Мил, — позвал. — Посмотри на меня, пожалуйста.