Орлиное гнездо (СИ)

Барон никогда еще не слышал, чтобы женщина произносила такие речи. Чем-то Василика напоминала ему цыганку, как все ее племя, - чаровницу, вещунью, в чьем пламени сам жаждешь сгореть. Василика улыбнулась, не отрывая взгляда от лица юноши.

- Ты слышал меня?

- Что же я могу сделать, чтобы отвратить его смерть? – вырвалось у барона. Само вырвалось.

- Если ты любишь меня, ты должен выдумать, - холодно ответила Василика.

- Я… выдумаю, - прошептал Дьюла.

Василика вдруг увидела, что кожа у юного благородного венгра нежная, как у девушки. Она подняла руку и провела ладонью по его щеке – просто потому, что ей захотелось так сделать. Лицо барона загорелось под ее пальцами; он трепетал, блаженствуя от ее ласки. Василика отняла руку.

- Иди к князю Владу и его княгине, - приказала она. – Иди, лети стрелой! Пади в ноги княгине Илоне и умоляй ее добиться у своего кузена помилования! У нее тоже есть сын, как у Корнела, - она должна послушать тебя!

Барон встал: вдохновенный, счастливый безмерно тем призраком, которым она его поманила.

- Я сейчас же иду! – воскликнул он.

Он быстро пошел к двери; но вдруг стал и умоляюще обернулся на свою возлюбленную.

- Но, Василика… Вы обещаете…

Она покачала головой.

- Я ничего не могу тебе обещать.

Она не отказывала прямо; она оставляла ему надежду. Застенчивый и хрупкий Лорант Дьюла вдруг ощутил себя ростом с гору: он ощутил, что если исполнит службу, которую ему задали, для него не останется уже ничего невозможного.

Когда он ушел, Василика опустилась на колени и осталась так, закрыв лицо руками.

За что они так мучаются – и настанет ли этому конец?

Дьюла вышел от кузины короля раздавленным - как вошел к ней полным надежд. Эта молодая мать, царственная особа, приняла его – только затем, чтобы посмотреть, как он валяется у нее в ногах, а после прогнать. Перед тем она изжалила его словами, от которых не было противоядия. Еретик! Пособник дьявола! Содомит! А он сам – не таков же, если заступается за этого валаха?..

Дьюла не уходил до тех пор, пока Илона не приказала страже вышвырнуть его. Но и после того он до ночи околачивался под ее окном – умоляя, угрожая, сетуя. Когда его хотели выволочь из сада, барон схватился за меч. Дьюлу оставили в покое, как безумца, опасного более всего для самого себя; а он не терял надежды найти или короля, или князя и вымолить у них свою мечту. Если же нет… Если нет…

Казалось, что пештская крепость вот-вот поглотит еще одного узника.

Илона, спавшая подле мужа, проснулась оттого, что сын заплакал. Княгиня выскользнула из постели, не разбудив Влада, и, босая и простоволосая, поспешила к своему Михне. Она взяла его на руки и ощутила, что он горит.

Сын рос крепким и здоровым, и этот недуг ужаснул ее. Княгиня, не зная, что делать, принялась молиться; потом зажгла свечи, подняла слуг. Поднялся и князь – и он тоже, смертный, человек, не знал, что делать!

Если княжич умрет?

“Это валашская ведьма наколдовала!”

Илона, обеспамятев от страха, кое-как оделась и, схватив ребенка, побежала с ним к королю. Матьяш спал чутко; но не любил, когда его поднимали с постели посреди ночи, даже по большой надобности. Но теперь Илоне было это все равно.

Она ворвалась в королевские покои и бросилась к Корвину, протягивая ему на руках орущего Михню. Король опешил.

Он неловко кутался в шелковый халат, отступая от черноволосого младенца.

- Что это такое, Илона? Успокойте его!

- Вы, вы один в силах его успокоить! Это вы повинны!.. – бросала Илона в лицо королю. Ее тонкие брови совсем потерялись в складках, избороздивших бледный лоб, зубы обнажились; никогда еще она не казалась двоюродному брату такой безобразной. – Вы допустили к себе эту колдунью… и она сглазила мое единственное дитя! – выкрикнула княгиня.

Илона рухнула на колени, исступленно прижимая к себе ребенка; казалось, она не замечает, как тот тяжел.

- Матьяш, подумайте о том, что вы сами бездетны, - страстно прошептала княгиня. – Уж не эта ли валашка виновата в вашем несчастье? Сожгите ее вместе с ее проклятым содомитом, и Господь снова улыбнется нам!

- Прекратите!..

Илона вскочила с колен и отпрянула; повелительный голос хлестнул ее, как бичом.

- Возвращайтесь к себе, уложите ребенка и молитесь о его здоровье! – приказал Корвин. – Я не желаю больше видеть вас и слышать эти бредни!

- Ах, вы… У вас нет сердца, - прошептала Илона. – Никогда не было!

- Убирайтесь! – приказал король.

Илона ушла, рыдая вместе с ребенком; Корвин только морщился, слушая, как они удаляются. Потом скрестил руки на груди, склонил голову и принялся мерить шагами комнату.

Казалось, король венгерский лихорадочно раздумывает о нескольких вещах сразу – о нескольких важнейших государственных делах, которые требовали разрешения одновременно.

- Я должен это сделать, - прошептал Корвин. – Иначе никак нельзя! И пусть они провалятся в тартарары, вместе с моей сестрицей!

Двери тюрьмы отворились перед Василикой и Корнелом, когда оба узника приготовились к смерти – настолько, что вернуться к жизни для них было мучительно, как прозревшему опять взглянуть на солнце.

Освобожденные заключили друг друга в объятия, которые, казалось, никогда не разомкнут. Этого не понять было никому, кто не испытал того, что они по вине друг друга – и ради друг друга…

- Идем домой, - нежно сказала Василика.

Они не знали, как объяснить свое спасение; и не требовали никаких объяснений ни у стражи, ни у королевского вестника. Им было достаточно этого мгновения.

Корнел взял свою хозяйку за руку, и они пошли, опираясь друг на друга. Венгры провожали их взглядами – молча, как будто наблюдали какой-то священный обряд.

Люди, которых они так и не разгадали, удалились, прихрамывая, но ни разу не обернувшись.

- Теперь – навсегда, - сказала Василика Корнелу, когда они остались без чужих ушей. Витязь покачал головой.

- Нет… Только на минуту, - прошептал он. – Но и этой минуты довольно… на целую жизнь.

Он поцеловал ее.

========== Эпилог ==========

Белу Андраши выпустили из крепости через два месяца после освобождения Василики и Корнела; валахи так и не встретились с ним, к счастью для всех троих. Незаконного графа отвезли к его дряхлой матери, ревностной католичке. Он скончался у нее на руках через полгода – тихой христианской смертью; но никто, даже соборовавший* его священник, не мог разобрать, что шептали немеющие губы человека, некогда возмечтавшего покорить себе и мир, и небеса.

Когда дыхание белого рыцаря улетело, глаза его оставались открыты – глаза, не страшившиеся смерти до самого последнего мгновения.

Лорант Дьюла долго осаждал Василику – она не ожидала такого упорства от навязанного ей жениха; потом он отступился и лишь молча страдал по ней. Барон исчез из Буды, уехав не то в скромное имение своего отца, не то на землю, пожалованную Корвином ему самому; Василика слышала, что он так и не женился. Она узнала, что Дьюла умер совсем молодым, сражаясь за короля против последних мятежных феодалов.

Михня Дракула поправился. Илона, кузина короля, родила князю еще одного сына, названного в его честь.

Корнел все еще жил и служил королю, хотя голова его совершенно побелела, а морщины на лице больше не разглаживались и не скрадывались ни светом, ни тьмой. Он тоже больше не женился - и жил почти в монашеской строгости; и был удовлетворен своею участью, год за годом наблюдая, как взрослеет его сын.

Когда Раду Испиреску исполнилось тринадцать лет, он, подобно отцу, принес присягу Матьяшу Корвину, который все еще правил – и все еще был бездетен. Но его правление вознесло Венгрию на вершину могущества, какого она не знала ни до, ни после Справедливого короля.