Орлиное гнездо (СИ)

- Да сказывают, что турки.

Стражник сплюнул себе на сапог.

- Такие ловкачи! Влезли через стену – никто из прислуги даже не чухнулся, - проговорил он. – Украли бы вашу хозяйку, как пить дать, если бы не мы!

- А вы тут при чем? Ведь Василика в тюрьме? – спросил Корнел.

Он говорил медленно, соображал тоже медленно – как те преступники, которых казнили, оставляя по пояс в ледяной воде.

- Она в тюрьме недавно, - ответил гвардеец. Теперь он взглядывал на Корнела с сочувствием. – А мы тут давно службу несем, почитай, с самого возвращения короля…

Венгр вздохнул.

- Чем-то ваша Василика не угодила его величеству, а чем, не знаем! Жалко, право слово! Такая красивая госпожа, и такая разумница…

Корнел навалился обеими руками на меч, который упер в землю.

- Я хочу видеть сына, - глухо сказал он.

Стражник кивнул.

- Идемте, - сказал он. – Сынок ваш в доме, с нянькой.

Корнел не подошел к сыну и не окликнул его – хотя вся душа витязя рвалась навстречу мальчику. Только посмотрел из-за двери детской, как Раду забавляет старая гречанка: Анастасия рассказывала ему сказки своей обетованной земли…

Потом Корнел вышел обратно в сад.

- Я готов, - сказал он ждавшим в молчании стражникам. – Ведите меня.

Те не сразу схватили его. Некоторое время венгры не решались последовать словам витязя, глядя на него с почтением и сочувствием: враждебность почти вся исчезла. Потом старший кивнул и подошел к валаху.

- Идемте, господин. Король, конечно, сегодня же пожелает видеть вас.

Они направились к воротам – но вдруг Корнел выбросил вперед руку и остановил свой конвой. Он запустил руку за пазуху и вынул сбереженный свиток. Рывком раздернул послание Штефана, предназначавшееся Василике.

Бумага оказалась чиста, как первый снег, - только посреди листа был начертан крест: перечеркнутый греческий крест. Корнел медленно повторил пальцем святой знак. Крест был начертан кровью.

========== Глава 104 ==========

Корнел шагал по коридорам дворца, опустив голову, как будто неся тяжкую вину, - а на самом деле просто не мог сейчас выдержать взглядов, которые кидали на него благородные венгры, знакомые столько лет. Достаточно было легкого, неуловимого поветрия из Рима, чтобы вчера еще приветливые, почтительные знакомцы превратились в смертельных врагов.

Витязь сознавал, что только конвой, пожалуй, ему сочувствует – эти воины несли почетную обязанность, но в душе своей были такие же простые служаки, как и он сам. Они не понимали религиозных тонкостей – и только это, пожалуй, и сберегало их души.

Корнел остановился перед дверями, за которыми ждал распорядитель его судьбы – его ровесник, и вполовину не такой смелый и испытанный в боях, как он, но навеки поставленный и над ним, и над его господарем!

Что он учинил с Василикой?..

Корнел велел себе успокоиться. Сейчас горячность только повредит делу. Он всегда терпел, сколько мог, - теперь же должен перетерпеть больше, чем может.

Витязь толкнул резные двери, гладкие, как зеркало, и шагнул в королевские покои. Он по-прежнему не поднимал глаз, хотя ощутил присутствие Корвина – и его изумленное, ледяное внимание. Короля предварили о возвращении Корнела; но этого было недостаточно, чтобы его величество успел овладеть собой, увидев человека, которого не раз мысленно похоронил!

Корнел подошел к креслу-трону и преклонил колени. Он глядел на мягкие сафьяновые сапоги короля, на высоких каблуках, – куда новее и наряднее его собственных. Правый каблук нетерпеливо пристукнул по полу.

Потом Корвин холодно приказал ему встать.

Корнел встал – и покачнулся от слабости. Он вынужден был прикрыть глаза на миг, чтобы побороть ее. Но монарх, расположившийся в кресле, рассматривал его без всякого снисхождения.

Наконец он спросил:

- Почему на вас турецкое одеяние?

Корнел понял, что сможет ответить только правду.

- Разрешите мне сесть, ваше величество, - попросил витязь. – Я очень устал - и на ногах не смогу отвечать как подобает…

Корвин кивнул.

- Садитесь.

Казалось, этикет его сейчас заботит меньше всего – меньше всего остального. Корнел опустился в деревянное кресло, ощутив блаженство, знакомое только людям, долго бывшим в походе и истосковавшимся по самым обыкновенным удобствам.

Корвин несколько мгновений молчал, соединив на коленях тонкие руки, - потом поднял глаза и снова холодно приказал:

- Так отвечайте, почему вы одеты как турок?

Как будто он под сводами своего дворца отдалился от всего, что составляло жизнь его солдат, - от всех приемов и хитростей, к которым прибегали на войне. Или здесь, в окружении духовных и светских советников, Корвин взглянул на эти уловки другими глазами…

- Я был отпущен из плена, ваше величество, - сказал Корнел. – Этот доспех дал мне Штефан, брат из ордена Дракона…

Корвин сжал руку в кулак, глаза его вспыхнули.

- Он мне не брат! – выкрикнул король; и только тут витязь понял, в какой он ярости. Корвин не умел изливать ярость по-мужски, избывать ее быстро; и оттого она была только страшнее.

Король порывисто встал и принялся расхаживать перед валахом – он то сжимал, то разжимал руки, дышал как после схватки. Глаза его блестели, бледное лицо порозовело.

- Я был слишком… мягок, - наконец выговорил Матьяш. – Слишком добр с теми, кто этого не заслуживает. Пора с этим покончить.

Он повернулся к Корнелу.

Витязь остался сидеть как сидел – только склонился вперед, пытаясь найти взгляд Корвина.

- За мной какой-то грех, ваше величество?

Король резко рассмеялся.

- За нами всеми грехов без счета, жупан! Чаша терпения небес переполнилась! Христианское дело гибнет, в нем нет единства, - тут он наставил длинный палец в грудь Корнелу, - потому что преступный раскол существует в христианских душах. Господь требует…

Он прервался и вздохнул.

- Мы недостойны Его прощения, - прошептал Корвин. – Нам нельзя мириться с ересью в наших рядах так же, как мы не терпим магометан.

- Я не еретик, - громко сказал Корнел.

Корвин вздрогнул и взглянул на него с подозрением – нет, с брезгливостью, которая выступила под ледяною вежливостью, как нечистое белье под выходным платьем.

- Может быть, - наконец сказал король. - Но больше я не могу вам верить.

Корвин вдруг закрыл лицо руками; плечи его поникли.

- Ваша… родственница глубоко разочаровала меня.

Корнел перевел дыхание. Наконец речь зашла о Василике!

- Государь, в чем провинилась перед вами Василика? – осторожно спросил он.

Корвин тяжело задышал.

- Эта особа, - отрывисто сказал он, - оскорбила святость нашей веры в Господнем доме, перед лицом служителей церкви! Эта простолюдинка отвергла в высшей степени благородного и добродетельного жениха, которого я, в своей бесконечной милости, предложил ей!

Корнел стиснул подлокотники кресла; он мог бы так и умереть в этом кресле, как боярин Кришан.

Потом он произнес:

- Жениха? Но, государь, я…

- Вы ей никто, довольно лжи! - яростно перебил его Корвин. – Вы бесчестите себя - и эту женщину вашей крови, обитая с нею под одной крышей, - неужели вы все еще этого не понимаете?

Он прервался.

- Поскольку вы не желаете жениться на ней по нашему обычаю и упорствуете в своем прелюбодеянии, я решил покрыть ваш с нею грех и выдать эту девицу замуж за моего преданного вассала, который наставит ее на путь истинный! Пока ее пороки, как плевелы, совсем не загубили ее души!

Корнел молчал – а король Венгрии все расхаживал перед ним по залу, потрясая кулаками. Так ронять свое достоинство он мог себе позволить только перед необузданным валахом…

Вдруг Корвин притих и подошел к витязю Дракулы вплотную.

- Она бывшая наложница Абдулмунсифа-паши, - прошептал он. – Вы думаете, я не догадался? Я должен был бы отправить ее в монастырь во искупление ее прежних грехов… но она недостойна такого святого места. Уже тем, что не принадлежит к нашей вере, как и вы!