Орлиное гнездо (СИ)

Княгиня кивнула в ответ, но от нее на Корнела пахнуло таким омерзением, что он чуть не задохся.

Ему не нужно было объяснять причин. Господи Иисусе, сможет ли он когда-нибудь отмыться от своей дурной славы? Здесь, в Венгрии, Корнел жил куда строже, чем многие благородные католики; он жил так и прежде своего пленения, не считая самых злых, самых отчаянных дней. Но кому он сможет это объяснить?

Никому, кто сам не переживал таких злых, отчаянных дней.

Корнел очнулся, услышав громкий голос герольда, выкликавшего их с бароном имена и звания. Корнел до сих пор еще не видел своего противника, только знал, что тот молод и неопытен, - и с удивлением понял, как похож Дьюла на его страшную грезу. Сталь с золотом, облекавшая неразвитые плечи; темные кудри, голубые глаза, смотревшие с юношеским вызовом. Этот венгр был едва ли не моложе Василики; и, как и она, весь так и пылал, взглядывая то на невесту, то на своего соперника. Барону представлялось, как он сразит Корнела, плохо оправившегося от своих ран, о которых ему, конечно, уже нашептали, и сделается героем в глазах прекрасной валашки…

Наивный! Ему не посчастливится, как бы ни повернулось дело!

Корнел посмотрел в сторону зрителей – и увидел белое платье Василики, как знамя целомудрия. Теперь она прожигала взглядом своего жениха.

Поединщики сели на коней, и герольды развели их. Корнелу подали копье. Он схватил его правой рукой, которая слегка дрожала; витязь чувствовал, что десятки пар глаз ловят каждое его движение.

Им крикнули сходиться – и Корнел, повинуясь не разуму, но сердцу, перебросил копье в левую руку; когда он помчался на врага, он сам казался себе неотвратимым копьем судьбы. Корнел успел увидеть расширившиеся от ужаса голубые глаза барона, то, как дрогнуло копье в его правой руке… а в следующий миг Корнел вышиб его из седла. Дьюла грянулся оземь и остался лежать как мертвый.

Крики, возгласы изумления, проклятья обрушились на валаха. Он старался не слышать их; спрыгнув с коня, Корнел подошел к сопернику. Пока Корнел спешивался, Дьюла приподнялся; когда же витязь приблизился, он быстро и неловко встал. Мечи они обнажили одновременно.

Меч лег Корнелу в левую руку. Казалось, уже это наполнило Дьюлу каким-то суеверным страхом; раз и другой их оружие скрестилось и отскочило друг от друга, отражаемое с равною твердостью, но на третий раз Корнел выбил меч из руки барона. Тот больше не сопротивлялся; и когда Корнел приставил меч к его горлу, лишь едва слышно пробормотал проклятье.

- Довольно! Довольно! Расходись! – выкрикнул голос короля.

Матьяш стоял на ногах вместе с доброй половиной своей свиты. Корнел ощутил, как к нему с обеих сторон подходят стражники. Он посмотрел в глаза Корвину.

- Ты победил, валах, - сказал Матьяш.

Улыбка его не сулила витязю ничего доброго.

Корнел низко поклонился. Он едва заставил себя взглянуть на Василику, которая сейчас была бела как полотно ее платья.

“Теперь ты спасена от этого брака, сестра”, - подумал он как раз в тот миг, когда ощутил на своем плече руку стражника.

========== Глава 106 ==========

Корнела в цепях отвезли в крепость, из подземной тюрьмы которой он вызволил Василику – лишь затем, чтобы обречь другой тюрьме. С ним никто не разговаривал – венгры взирали на него в мрачном молчании, как на колдуна, нечаянно обнаружившего себя, и боялись любого слова, которое вылетит из его рта. Так, должно быть, когда-то они глядели на Андраши.

Василику везли отдельно от Корнела – но он знал, что их посадят в крепость вместе; надеялся только, что за его подругой сохранят лучшую и более светлую комнату. На всем пути валахи обменялись только несколькими взглядами, полными огня и боли; ни один из них другого не упрекал. Им оставалось лишь молиться за святые души друг друга.

Корнела свели в подвал и посадили на то место, где сидела его сестра. Туда, где догнивал в своей мерзости граф-еретик…

Витязь услышал, как тот загремел своей цепью, приветствуя собрата по несчастью. Он-то, глупец, надеялся спасти и белого рыцаря – но как могли спастись они, когда этой высшей власти подлежал сам король?

Корнела приковали к стене – не только за шею, но и за руки, должно быть, препятствуя колдовству; витязь только усмехнулся. Оставшись один, валах скорчился на соломе, сберегая последнее тепло, и принялся молиться. О спасении… для Василики, себе Корнел его уже не чаял. Но Василика еще могла вернуться к его Раду - и вырастить его сыном своего отца.

Василику вернули туда же, где она провела немногие дни перед судом чести: в верхнюю комнату, чисто убранную и с окном, дававшим много света. Но сейчас весь свет померк для нее.

Когда дверь захлопнулась, она стала на колени и принялась молиться. Молитвы перемежались стонами отчаяния; Василика била себя в грудь и ломала пальцы. Лучше ей было бы выйти за барона, чем подвергнуть Корнела такой страшной участи! Теперь никто его не спасет!

Но нельзя! Нельзя продавать веру!

“Легко тебе говорить, государыня, - тебя не заставляли так выбирать, как меня”, - подумала Василика.

- Я должна была бы принять барона своим мужем, - прошептала она в тоске.

“Ты и сейчас еще можешь принять его мужем”, - прозвучал ясный женский голос в ее голове.

Василика, с которой давно уже такого не бывало, вздрогнула и поднесла пальцы к вискам.

“Вот, кстати, он снова идет к тебе, упросив короля: выгляни в окно, - сказала княгиня: голос ее ударял больно, как медное било. - А немного погодя Дьюла войдет в твою дверь и опять будет умолять тебя о любви! Ты согласишься ее дать?”

- Никогда! – воскликнула Василика. Она стиснула зубы и спрятала голову в коленях.

Ей показалось, что холодные руки гладят ее по волосам, с которых свалилось монашеское покрывало.

Голос княгини не солгал: Дьюла и в самом деле вошел к ней немного погодя. Он опять принес ей теплую одежду и одеяла, которые сам разложил на полу – Василика отказывалась к ним притронуться и даже шевельнуться.

Потом Дьюла стал перед нею на колени – валашка сидела на табурете у окна, и солнце освещало ее прекрасные черты, отливало алым в кудрявых каштановых волосах, ниспадавших на грубую белую ряднину. Василика безмолвно рассматривала дорогое шитье баронского кафтана – молодой галант уже успел переодеться.

- Зачем ты пришел? – наконец спросила она.

Валашка говорила совсем неласково, но темные глаза ее держали его на месте, точно зачаровывали. Дьюла не смел думать об этом.

- Дорогая, я хочу вызволить вас отсюда, - сказал венгр. – Умоляю вас позволить мне это!

Алые губы тронула усмешка.

- А ты не желаешь знать, чего хочу я сама?

- Я не могу позволить вам умереть!

Барон, который ее совсем не слушал, вдруг схватил ее ноги и уткнулся в них лицом; Василика гадливо дернулась, но потом застыла. Дьюла надсадно дышал ей в колени.

- У тебя болит грудь? – спросила Василика с холодным отвращением. Венгр поднял голову.

- Василика, я люблю вас, - прошептал он. – Я буду любить вас пока дышу, вопреки всем человеческим и божеским законам… Вы самое дивное создание под солнцем…

Он схватил край ее платья и прижался к нему губами.

- Желаете вы этого или нет, я – ваш и только ваш.

Василика дернулась снова и в этот раз освободилась без усилия; она отвернулась к окну. Дьюла, забыв себя, любовался ею.

Валашка долго молчала, а потом холодно произнесла, не поворачиваясь к своему поклоннику:

- Дьюла, если ты и в самом деле любишь меня, а не просто жаждешь насытить свою похоть, ты выслушаешь то, что я скажу.

- Что вам будет угодно! - сказал барон, преданно глядя на ее профиль.

Василика повернулась к нему лицом.

- Сейчас по твоей вине в подземелье заключен Корнел, витязь князя Дракулы, - сказала она. – Скоро его казнят лютой смертью, обвинив в колдовстве, которого он никогда не творил. В этом человеке моя душа, и без него я не буду жить.