Орлиное гнездо (СИ)

Василика выглянула в окно. Склонилась над землей, схватившись за ставень; потом склонилась еще ниже, так что закружилась голова.

- Слушай! – громко позвал внизу, во мраке, один из ее стражников. Василика вздрогнула и выпрямилась. – Слушай! – протяжно отозвался второй с другой стороны. Они перекликались так, точно весь город не спал – или они имели полное право тревожить жителей Буды ради нее, словно какой-нибудь принцессы крови.

- Княжна Фатиха, - негромко сказала Василика в ночь, насмешливо улыбаясь самой себе. – Княгиня…

Она обернулась, точно вдруг вспомнив о неотложном деле, - потом быстро пересекла комнату и, выйдя в коридор, направилась на другую половину, в спальню Раду. Мальчик спал крепко – на спине, разбросав руки; голову он, словно в бессознательной родовой гордости, отвернул к стене. Черная копна волос рассыпалась по подушке.

Василика погладила его по голове. Мальчик дрогнул и улыбнулся во сне.

- Матушка, - пробормотал он.

Василика утерла навернувшиеся на глаза слезы и поцеловала его. Потом тихонько вышла, прикрыв за собой дверь.

Вернувшись к себе, Василика легла в постель и накрылась до подбородка шерстяным одеялом. Подложила руки лодочкой под щеку. Она глядела перед собой неустающими блестящими карими глазами.

- Стереги меня крепко, король, - прошептала валашка. – Очень крепко. Ты не знаешь этого человека.

Она отвернулась к стене и уснула тяжелым, без сновидений, сном.

На другой день Василика встала рано, как привыкла, и, умывшись и одевшись, направилась вниз. Она вышла из дому. Ее караул заметно приустал; но при виде нее капитан оживился, поднялся с садовой скамьи и поклонился.

- Как почивали, сударыня?

- Хорошо, - улыбаясь, ответила Василика. – Вы не устали, господин офицер?

- Ничуть, - уверил ее капитан. Он широко зевнул и протер глаза. Василика засмеялась, отчего офицер смутился, но не обиделся. В нем совсем не осталось вчерашнего недружелюбия.

- Все ли было спокойно? – спросила она.

- Все спокойно, - приосанившись, заверил широкоплечий румяный капитан. – Мимо нас мышь не прошмыгнет!

Василика кивнула.

- Прекрасно, - сказала она, хмурясь. Посмотрела по сторонам. – Я прикажу, чтобы вам дали вина… или пива… что вы предпочитаете?

- Да что вашей милости будет угодно, - добродушно ответил венгр. – Нам сейчас сменяться с поста, так что можно и выпить… Смена должна вот-вот прийти, - объяснил он хозяйке.

Когда явились свежие и серьезные стражники – которые будут дежурить у дома до заката – Василика стала перед ними, не пуская внутрь, и сложила руки на груди.

- Вот что, господа, - сказала она. – Мне сегодня нужно будет отлучиться в город… в доме кончаются припасы. Ко мне нечасто является на постой столько гостей сразу.

Она обвела взглядом всех мужчин.

- Мне нужна охрана.

Один из венгров, со знаками отличия, кивнул. Василика помедлила и прибавила:

- И чтобы те, кто останется, глаз не спускали с моего ребенка!

Начальник отряда удивленно усмехнулся, оглядев красивую дерзкую валашку, и прищелкнул каблуками.

- Будет исполнено! – сказал венгр.

- И еще, - прибавила Василика. – Пить на посту вы сможете только воду… Те, от кого вы меня защищаете, не пьют.

- Понятно, - сказал гвардеец короля.

Он словно бы даже не слишком удивился; а Василика еще больше укрепилась в своих подозрениях. Она про себя жарко взмолилась небу за обоих своих мужчин – любимого и единственного друга. Только бы они не стали друг другу волками! Господи, сохрани!

Она пошла на рынок в сопровождении слуг и охраны; и продолжала молиться про себя, чтобы расплата за эти милости наступила как можно позже. Чтобы она не наступила никогда. Василика молилась о возвращении Корнела.

Возлюбленный витязь Дракулы, обнаженный по пояс, упражнялся с мечом во дворе – во дворе большой турецкой крепости, и не так, как привык: одной левой рукой, хотя мечом владели обе. Правая, госпожа, по-прежнему висела на перевязи.

За его занятием, сидя кто где на стене и на голой земле, наблюдали несколько янычаров – бывших христиан, сломленных отуреченных христиан, вислоусых и бритоголовых: и в их глазах тускло светилось восхищение, похожее на ненависть… или ненависть, похожая на восхищение. Вот Корнел в последний раз рубанул деревянного болвана; и поднырнул под него, когда тот качнулся навстречу сломанной руке витязя всем своим весом.

Корнел быстро отступил, опустив меч, - он тяжело дышал; его пошатывало. В глазах было темно, надсаженные раны опять болели.

Янычары засмеялись, переговариваясь по-турецки. Корнел откинул со лба мокрую седую прядь и поднял голову; он широко повел мечом, который, казалось, сросся с его левой рукой. Смех сразу утих.

Корнел улыбнулся, пропуская мимо ушей последовавшие за этим ругательства изменников, – они были ему музыкой, похвалой. Потом он расправил ноющие плечи и вошел внутрь крепости. На ходу вогнал меч в ножны, висевшие на поясе шаровар.

Он ступил в комнату без окон, с низким потолком, но с коврами, войлоками и умывальным тазом, стоявшим на табурете в углу. Больше Корнелу сейчас ничего не нужно было. Он стал умываться, полной горстью зачерпывая воду и поливая могучую грудь и спину. Вода стекала по его рубцам: старым и свежим, подживающим.

Встряхнувшись, витязь огляделся вокруг отдохнувшими глазами, точно ожидал увидеть что-нибудь новое. Но он почти не видел нового в последние недели – и пока находился в крепости, и ранее того. В эту твердыню, вторую по счету, его привезли с завязанными глазами.

Корнел провел рукой по лицу.

- Василика, - прошептал он. – Раду, сердце мое…

Он мог надеяться на спасение – и с каждым днем все больше. Но не слишком ли поздно это будет?

Тут послышались мягкие ровные шаги, и в комнату вошел другой человек, облаченный в халат. Его рыжие волосы, как всегда, в красивом беспорядке покрывали плечи.

- Быстрые успехи, - одобрительно сказал начальник крепости, осмотрев Корнела. – Ни одной новой царапины. Я слышал, как ты взбесил янычаров.

Корнел взглянул на него и улыбнулся.

- А почему бы тебе самому сейчас не помериться со мной силой, Абдулмунсиф-паша?

- Не хочу, - ответил Штефан. – Не хочу тебя унижать – мне придется тебе поддаваться, - без улыбки объяснил он.

Корнел покривился и хлопнул себя по колену. Он выпрямился и посмотрел на Штефана черными серьезными глазами.

- Не знаю, что ты рассчитываешь с меня получить, - так же серьезно сказал он своему спасителю. – Я ведь совсем дешево стою.

Витязь невесело засмеялся.

- Как оказалось.

Штефан подошел к нему и положил руку на мокрое плечо.

- Нет, мой друг, - сказал он. – Ты стоишь очень, очень дорого.

Корнел вскинулся и уставился турку в лицо; взгляд его потемнел. Но он ничего не сказал.

Штефан убрал руку.

- Моя бедная жена, - произнес он, точно вдруг забыв о присутствии Корнела – или о его значении. – Я знаю, каково ей там. Она не может найти себе места в мире – и никогда не найдет…

- Не тронь ее, - мрачно пригрозил Корнел.

Штефан взглянул на него своими голубыми глазами.

- О несчастные, - только и сказал он.

Срок траура, назначенный Василике, минул. Она появилась при дворе в назначенное ей время – и ее сразу же охватил заботами король; и самого пристального внимания удостоили его советники-церковники. Впрочем, они не трогали ее, и пока Василику развлекали без всяких притязаний… особенных притязаний: хотя немало придворных преследовали ее жадными взглядами. Однако все знали, что это подопечная короля, - и более дерзко посягать на нее не смели.

Василике одного за другим представляли благородных господ Венгрии – ей, дворовой девушке дикой, темной валашской княгини; а ей были почти безразличны титулы и родословные этих людей. Среди них попадались и красивые,чистоплотные, утонченные… подражатели и духовные братья короля Матьяша, не уступавшие его величеству талантами, были вовсе не так редки при дворе, как Василике думалось сперва. Голова за головой склонялись перед нею, белые пальцы, украшенные фамильными перстнями, подхватывали ее руку для поцелуя. Василика пролетала перед кавалерами в танцах, которым удивительно быстро училась под водительством самого короля, - а сердце ее оставалось холодным.