Орлиное гнездо (СИ)

- Взять ее и отвезти в пештскую крепость! – приказал Корвин, ткнув пальцем в валашку. Справедливого короля колотило от гнева – так, что свита даже расступилась в испуге. – Эта безбожница будет сидеть там, пока не одумается!

Василика опустилась на пол в полуобмороке. Это было слишком для нее. Грубые руки подняли ее под локти и поволокли – прочь с королевских глаз, прочь из Божьего дома, где ей отныне не было места.

Василику под стражей перевезли из Буды в Пешт – и препроводили в крепость, в которой отбывал наказание и Корнел, и князь Дракула. Но не на таком положении, как она.

Ее свели вниз, в подвал, - и ее окутало такое зловоние, что Василика едва не потеряла сознание во второй раз. Зловоние просачивалось из-под одной двери – с окошком, забранным решеткой. Василика даже зажмурилась, чтобы не видеть, что там, за этой решеткой.

Ее ввели в соседнюю камеру, с полом, устланным соломой. Впитывать то, что следует, догадалась Василика. Со стены свисала железная цепь – с какой целью, догадаться было тоже нетрудно.

Узница сидела смирно, пока на ее шее заклепывали ошейник, как у собаки или раба. Потом хлопнула дверь. Шаги тюремщиков удалились; она осталась одна.

Василика вздрогнула, сразу ощутив, как стало холоднее. Здесь никто не согреет ее. Она поежилась и легла на солому, которая была пока еще чистой; холод отвлекал от тюремной вони.

Но задремать Василике не удалось – в соседнем помещении послышались шаги; они так отдались в ее измученном теле, как будто топтали ее саму. Валашка застонала.

- Кто там ходит? – громко спросила она на языке своей родины: почти не ожидая ответа.

Шаги замерли.

А потом Василика услышала голос – тихий, хриплый; а может, так он звучал сквозь стену.

- Я знал, что мы еще встретимся, – и знал, что именно здесь.

Василике почудилась радость в этом голосе. Она быстро села, пытаясь унять изумление: на сильные чувства здесь не было сил.

- Граф?.. Андраши? – быстро спросила Василика.

Она вспомнила золотоволосого красавца, так похожего на ее Штефана, на ее любовь. Ей захотелось вскочить и посмотреть в свое решетчатое оконце на двери; но ноги и все тело онемели.

Но через свое оконце она все равно разглядит только коридор, хотя слышать своего соседа может ясно.

- Хотела бы я увидеть тебя сейчас! – вырвалось у нее помимо воли. За стеной раздался смех.

- Это зрелище не для твоих нежных глаз.

Слова узника отрезвили Василику. Она сжалась, сберегая тепло, - обхватив колени руками и уткнувшись в них лбом.

- Тебя пытали? – спросила она неверным голосом. – И меня будут пытать?

- А ты как думаешь? – откликнулся Андраши.

Да, в его голосе прозвучало торжество; но усталость больше – бесконечная усталость.

- Я знаю, за что ты брошена сюда, - знаю, как если бы сам видел тебя и Корвина, - сипло проговорил белый рыцарь. – И знаю, что с тобой сделают, если ты не отречешься от своей… ереси.

Он посмеялся.

- Господи, - прошептала Василика. – Помоги нам.

За стеной замолчали. Василика думала уже, что Андраши больше не откликнется – ведь ее шепота он, конечно, не расслышал! Но тут граф ответил. Проговорил громко и искренне, как давно наболевшее:

- Знаешь ли, что хуже всего?

- Что? – воскликнула узница.

- То, что они в самом деле верят – преискренне верят, что спасают наши души, - медленно сказал Бела Андраши.

Однообразие ее заключения в первые сутки нарушилось только приходом тюремщика, который принес ей жидкую кашу и солоноватую колодезную воду в кружке. Стражник подсунул посуду в отверстие под дверью и ждал, пока она все не съест; или не откажется есть.

Василика все съела и вытолкнула посуду наружу без единого слова благодарности. Внутри все сжалось в ожидании того, когда придут за ней самой.

Узница провела ночь, полную мучительного отчаяния: в эту ночь, первую ночь в тюрьме, она то задремывала, то просыпалась, как будто ее расталкивали. Ей казалось, что она заболевает. Как это было бы хорошо!

Андраши за стеной замолчал так наглухо, точно и вправду умер. Но ему приносили еду, как и ей. На другой день их пришли кормить в один и тот же час; в остальном от графа давно отступились, как поняла Василика. Но и ее саму, только-только попавшую между жерновами, никто не пытал, даже не допрашивал.

А на второй день к ней пропустили ее жениха, молодого барона, который, как ни удивительно, не испугался смрада и ереси. Он принес ей теплый плащ, в который Василика закуталась, пока слушала венгра. Лорант Дьюла, подойдя к ее окошку и прижавшись лицом к решетке, умолял Василику покориться.

- Покайтесь! – говорил барон. – Покайтесь, Василика, дорогая, и король смилуется над вами! Мне нестерпимо видеть вас в таком положении!

Он прервался, взволнованно дыша, - а Василика подумала, в оцепенелом удивлении, что, кажется, Дьюла и вправду хочет ее спасти.

- Подумайте о вашем сыне, - сказал венгр.

Василика вскочила на ноги, вся в соломе, растрепанная и яростная.

- Меня не заставил отречься даже сам король – неужели ты думаешь, что это сделаешь ты? – крикнула она. Василика сама не знала, что подвигло ее на такой ответ: она даже испугалась собственных слов. Но Дьюла смирился и отступил. Василика услышала, как он уходит прочь – медленно, шаркая ногами.

Наверное, будет просить за нее короля – если хватит твердости; но король после неудачного крестового похода отвердел как бриллиант. Умолять его в вопросах веры теперь бесполезно.

Василика иногда думала о Раду… но княгиня Иоана запретила ей отречься от веры даже во имя собственного сына.

Андраши молчал; жених ждал, и король ждал, пока ей станет невыносимо. Василика молилась о болезни и смерти.

========== Глава 103 ==========

Корнел облачался в доспехи.

Он надевал то, что было на нем в том последнем, судьбоносном, бою – и что уцелело. Нагрудник и наручи пришли в негодность, и отличная черненая кольчуга тоже. Поэтому сейчас он поддел турецкую, которую получил взамен: под кольчугой на нем было два теплых халата.

Последним витязь взял в руки венгерский шлем с забралом: вмятина на затылке лишь немного попортила его. Корнел взял шлем подмышку и направился во двор.

Его спаситель сидел там на свежеспиленном бревне. При виде валаха Абдулмунсиф улыбнулся и встал. Подошел к Корнелу, и они крепко пожали друг другу руки.

В старые времена - в борьбе с товарищами, за руку, - Корнел валял всех, кто против него ни выходил…

Абдулмунсиф улыбнулся в другой раз и отпустил правую ладонь Корнела.

- А ты левша от бога, - заметил он, посмотрев в его суровое лицо. – Тебя ведь переучивали на правую руку?

Корнел нахмурился еще больше, точно вспомнил что-то очень неприятное. Абдулмунсиф понимающе кивнул, ожидая ответа.

- Меня сразу учили сражаться как следует по-христиански… Сотник из Тырговиште, потом князь, - сказал витязь.

Он огляделся, обозрел высокие стены и турецких солдат, занятых кто делом, кто праздной болтовней; потом глубоко вздохнул.

Посмотрел на благороднейшего турка и покачал головой.

- Я никогда не…

Штефан улыбнулся и приложил палец к губам.

- Ни слова больше. Все уже сказано, Корнел-бей.

Он откинул рыжую непокрытую голову и вдруг свистнул, точно подзывая коня. Несколько бритых голов, склоненных над игрой в кости, тотчас поднялись. Встав с места, турки быстро приблизились к своему начальнику и окружили его и Корнела.

Штефан положил руки на плечи Корнелу и одному из своих воинов.

- Вы все помните?

- Все, Абдулмунсиф-паша, - немедленно ответил турецкий солдат, которому Штефан сильно сжал плечо. Начальник кивнул.

- Прекрасно, - сказал он.

Штефан замялся, словно бы вспомнив что-то напоследок. Раздвинув полы златотканого халата, он запустил руку в карман пурпурных шаровар и выудил свиток.