Нашествие гениев (СИ)

— Тише… — прошептал Бейонд, осторожно гладя меня по волосам. — Тише. Если я вынужден буду уйти, знай, я не попаду в тот день, когда моя мать сказала, что беременна и у меня будет брат, ведь я думал, что он будет таким же, как и я, и появится тот, кто меня поймет. Запомни: я попаду в тот день, когда впервые тебя поцеловал. Когда ты впервые сказала, что любишь меня.

— Бейонд… — я шмыгнула носом и прижалась к нему изо всех сил. — Не уходи…

Наивно, глупо, бессмысленно… но я это все же сказала. Просто не могла не сказать.

— Если смогу, не уйду, — кивнул он. — Если есть хоть один шанс из миллиона, что я смогу остаться, я воспользуюсь им.

— Я тебя люблю, — прошептала я, зарываясь в жесткие темные волосы пальцами.

— И я тебя люблю, Юля… — ответил Бёздей и накрыл мои губы своими.

Такой мягкий, такой нежный, но такой настойчивый поцелуй с соленым привкусом моих собственных слез. Поцелуй со вкусом боли и нежелания отдавать свое счастье. Поцелуй, говорящий: «Прости, что не могу быть рядом всегда». Я отстранилась от Бейонда и подумала, что раз уж он должен уйти, я не хочу, чтобы все так и закончилось. Стыдно, а вообще-то нет — ни капли не стыдно признаться, но хоть я с парнями и встречалась, отшивала всех до того, как отношения заходили дальше конфетно-букетной стадии: я им не верила и считала, что так будет лучше, думала, что никогда не выйду замуж, а без любви ложиться в койку не хотела. С Бейондом все было иначе — я его любила и верила ему, а потому подумала, что если и будет в моей жизни мужчина, то пусть именно он.

Я осторожно коснулась губами его щеки, провела дорожку из поцелуев к его уху, и начала осторожно и несмело целовать его шею. Ладони Бейонда заскользили по моей спине, и он, резко толкнув меня на кровать, навис надо мной. Его губы нежно и умело начали выводить на моей шее непонятные узоры, и я зарывалась в его волосы пальцами, отчаянно борясь со страхом неизвестности. Его руки скользили по моей талии, но как только тонкие аристократические пальцы коснулись моей груди, я вздрогнула. Бейонд замер и отстранился, внимательно вглядываясь мне в глаза, а затем взгляд его стал очень грустным, но одновременно с этим очень теплым, таким, как никогда раньше.

— Не нужно, — прошептал он и осторожно коснулся губами моего лба, а затем сел, облокотившись спиной об изголовье кровати.

— Почему? — возмущенно и расстроенно спросила я, тоже принимая сидячее положение.

— Потому что велика вероятность того, что я уйду, — грустно ответил мой любимый убийца. — А я не хочу исчезнуть, обесчестив тебя.

— Идиот, что ли? — возмутилась я. — Мне никто кроме тебя не нужен!

— Это не важно, — нахмурился Бёздей. — Я не поступлю так с девушкой. Не брошу ее, лишив невинности. Может, я и убийца, но не последняя скотина, и если ты хранила себя, я не имею права делать это, зная, что завтра исчезну.

Повисла тишина. Странно, но мне даже обидно не было — наоборот, стало как-то хорошо и тепло на душе. Я осторожно обняла Бейонда и тихо сказала:

— Спасибо.

— Не благодари, — прошептал он и, чмокнув меня в макушку, крепко прижал к себе. Я расслабилась и закрыла глаза, слушая ровное биение сердца любимого человека и дыша в такт с ним. Так хорошо и спокойно мне не было никогда в жизни, и, проваливаясь в сон, я подумала о том, что Бейонд и есть моя жизнь…

Конец POV Юли.

====== 42) «Время уходить», или «Пара заветов от Гениев» ======

Я проснулась и сразу поняла, что что-то не так: меня кто-то обнимал, да еще и сопел прямо в макушку. Я распахнула глаза и увидела знакомую полосатую водолазку. А, все, паника отменяется. Ему можно. Накатили воспоминания о прошлом вечере, и я немного грустно улыбнулась. Да уж, Дживас и впрямь нечто… Он почувствовал, что я не сплю, и завозился. А он, оказывается, когда спит, еще большая милашесть, чем Ниар: тот похож на ребенка, ну, или на хомячка, а вот Дживас, когда дрыхнет, смешно морщит нос и слегка шевелит губами, словно что-то говорит, вот только что именно — ни фига не понятно, ибо звуковое сопровождение у его излияний отключено, а по губам читать я не умею. Когда же он начал просыпаться, он еще больше наморщил нос, зевнул во весь рот, потянулся как самый настоящий кот — вытянув руки над головой и чуть ли не человека на дыбе изображая, а затем часто-часто заморгал, потер лицо ладонями, снова смачно зевнув, и удивленно воззрился на меня.

— И тебе с добрым утром, — фыркнула я в ответ на его растерянный взгляд, и щелкнула его по носу.

— Не сон, — усмехнулся он и, резко сев, обнял меня, уронив на кровать.

— Ты чего творишь? — расхохоталась я, дрыгая ногами. — С утра уровень маньячности зашкаливает?

— Ага, — легко согласился Майл, чмокнув меня в нос и потрепав по волосам. — Решил побыть немного порывистым и импульсивным. Запрещено?

— Что за жуткий ООС моего любимого лемура? — фыркнула я, а затем, поймав расстроенный взгляд этого самого лемура и взъерошив его и без того растрепанную шевелюру, заявила: — Но мне нравится!

Майл фыркнул и несильно стукнул кулаком по моему лбу, сказав:

— До инфаркта доведешь, глупая.

— Не, на инфаркты у Киры монополия, — парировала я. — Я — максимум до нервного истощения.

— Жестоко, — протянул Дживас, тиснув прядь моих волос и начиная щекотать ими мой же собственный нос. Нахал! — С пытками убивать собралась!

Я чихнула и начала вырываться — щекотки я боюсь жутко… Но эта полосатая пакость меня не отпускала и, бросив попытки защекотать мой нос, принялась щекотать мои несчастные бока. Я завизжала и сквозь хохот возопила:

— Пусти, изверг!!!

Майл все-таки смилостивился и, чмокнув меня в лоб, отпустил меня. Ура, свободу попугаям! Я вскочила и, покрутив пальцем у виска, показала язык сидевшему на коленях в центре койки моих предков Дживасу, а затем, поняв, что кроме довольного хихиканья ничего не дождусь, свалила в душ. Настроение было отличное, и я мурлыкала себе под нос веселую песенку «Канцлера Ги». Ополоснувшись, я вырулила на кухню и была встречена картиной Репина «Приплыли тапочки к дивану, помахав, аки флагом, красными революционными труселями». Дживас стоял у плиты и что-то жарил.

— Не успел, — раздосадованно пробормотал он, и до меня доехало, что он изображает хозяюшку, чтобы сделать мне сюрприз.

— Ох, ё-моё, — протянула я. — Меня тут не было. Продолжай…

С этими словами я утекла обратно в ванную и, врубив воду, поймала в зеркале собственное довольно улыбающееся во все «32-норма» отражение.

— Чего лыбишься? — вопросила я у него. Ясен фиг, отражение не ответило — я ж не дедушка Ау… Поторчав в ванной еще минут десять и помучив ее своими песнопениями, я выскреблась на свет Божий и, осторожно заглянув на кухню, обнаружила Дживаса, сидевшего на диване и дымившего в окно, а также тарелку с сырниками.

— Майл, я тебя обожаю! — возопила я, повиснув у него на шее, как коала на эвкалипте.

— Я курю, балда! — возмутился он. — Сгинь за пределы дымовой завесы!

Однако, вопреки собственным словам, он меня обнял, высунув руку с сигаретой в окно. «Нет, так не пойдет», — подумала я, со вздохом отлепилась от него и прошествовала на свое место. Изящно усевшись на свой троно-стул и сложив ручки на коленочках, я заявила:

— Обслужите леди, официант!

Майл фыркнул, сделал последнюю глубокую затяжку, швырнул окурок в окно, подошел к раковине, снял висевшее на стене полотенце и, положив его мне на колени, слегка поклонился, заведя одну руку за спину.

— Что еще изволит моя Принцесса? — вопросил он тоном заправского дворецкого. У нас косплей? Ура!

— Ши-ши-ши, Принцесса хочет чаю! — выдала я тоном Бельфегора из «Реборна».

— Будет исполнено, — с поклоном ответил Майл и начал быстро заваривать чай, благо, чайник только что вскипел. Я же, начав величественно жевать сырники, бросила:

— Почему нет сметаны? Принцесса не будет есть сырники без сметаны, ши-ши-ши…

Майл достал из холодильника требуемое, с пофигистичной харей накидал на три аккуратных, ровных сырничка по большой ложке сметаны и водрузил банку на стол.