Узы (СИ)

- А… Господин жрец, можно спросить? – смущение и неловкость, которые так и затапливают его с головой каждый раз, как только он оказывается с этим мужчиной.

- Я же говорил, можешь называть меня по имени, - его уголки губ подымаются в лёгкой усмешке. – И задавать тоже можешь любые вопросы.

- Та женщина… кто она? И что это за место? Я никогда не видел большую часть этих растений.

Любознательный мальчишка, который с самого рождения был обделён информацией. Его мама старалась дать как можно больше сыну, но не с их заработанными хеджи, не с тем, что живут с одном из бедных районов Гераклеополя. И Донкор пытался сам найти все ответы на свои вопросы, однако получалось только противоположное – ещё больше вопросов, которые совсем не хотели открывать истину. А он чувствовал, как она бьёт источником где-то глубоко внутри него, пытаясь выйти на свободу и показать ему настоящий мир, не такой серый, не такой ужасный, где процветает одна боль и разорение, где нет ни рабов, ни владык, где все люди равные.

- Это Эш, она главная в этой лавке и поставляет магов и жрецов нужными… вещами, - Менетнашт делает глоток вина. – Когда она была возрастом не старше двенадцати лет, её родной отец продал, чтобы было на что выпить. Так столь северная девочка попала в эти горячие земли сначала рабыней, а потом ей помогли вырваться.

- Северная? – Донкор даже подаётся вперёд, в предвкушении чего-то интересно. – Это далеко, за большой водой?

- Да, там, где почти целый год идут белые хлопья с неба и холодно так же, как в пустынях в ночи. Где небо сияет множествами огнями, а люди столь белые, как молоко. В этих землях ценные огонь и меха и вера столь дикая, как сами души людей. Огромные леса тех растений, которые ни в жизнь никто не видел, звери, которые столь грозные, что даже не боятся никого. В этих краях каждая душа свободна, словно птица, которая никогда не была обремена железными путами. Но эти люди столь схожи с дикими зверями в их краях, что без крови не могут прожить и дня. Алые реки окрашивают каждую деревушку, с самого малого возраста дети учатся держать в руках оружие, чтобы не защищаться, а в наслаждение убивать. И их боги, великие боги, которые имеют безграничную власть, спускаются к своим творениям, чтобы насытится их злобой, забрать её с собой и принести мир.

Донкор с открытым ртом слушал Менетнашта, не обращая внимания на то, что в дверях появилась какая-то тень, не обращает внимания и на смешинки в глазах мужчины. Ему интересно, ему интересно как никак в его жизни, ведь, кажется, Менет был в тех краях и не раз.

- А какие там боги? – Донкор от нетерпения елозит на дифросе.

- Там не единые боги, - жрец с готовностью отвечает, утоляя жажду юноши знать как можно больше. – Множество религий, которые страшнее друг за друга, религии, которые толкают смертные души в полный хаос, лишь бы утолить собственный голод. Но есть и те, которые дают знания, которые не погребают человеческие души в тёмную пучину, они тянут их на свет и в лучшие земли. Один человек верит в одного бога, другой – в другого, и они никак не связаны, только лишь далёкие слухи, лишь поверхностные черты, которые имеют больше схожестей, чем кажется. Разное божество – разное и верование.

Юноша чувствовал, как что-то внутри заставляет верить в каждое слово Менетнашта и доверять ему. И странное чувство, тёплое, словно ласковая рука Атона с самого утра, когда он лояльный и добрый к тем, кто встаёт на тяжёлый труд. Донкор попытался снова что-то сказать, как на соседний дифрос запрыгивает кот, заставляя вздрогнуть от неожиданности и чуть не упасть на землю.

- Это Бену, не пугайся его, - тихо говорит Менетнашт, не сводя пристального взгляда с мау.

Тёмно-песочный, почти бронзовый отлив шерсти и чёрные полоски на лапах, которые делали кота куда длиннее и выше, грозное, злое выражение морды, что так и говорило о недоброжелательности. Бену следил взглядом за каждым движением Донкора, который, словно зачарованный этим существом, медленно тянул к нему руку. Юноша никогда до этого не трогал котов, лишь один раз видел, как кто-то похожий пробегал у них на плантации. Кончики пальцев подрагивали, взгляд мау так и предупреждал о том, чтобы его не трогали, и Донкор останавливает руку всего в нескольких миллиметрах от головы животного. Он не дышал, ожидая непонятно чего, не отводил взгляд от жёлтых глаз, которые светились, и даже не моргал. Юноша уже собрался с духом, чтобы дотронутся до головы кота, даже был готов почувствовать острую боль от его когтей или клыков, как мау становится на задние лапы и приподымается, чтобы самому дотронутся до замершей руки. Судорожный вдох и сдавленный писк радости, словно маленькое дитя, которому понравилась сказка, срываются с губ Донкора и он счастливо, однако всё ещё неуверенно, гладит голову Бену, спускается вниз на лопатки и спину.

- Он никого к себе никогда не подпускал, - говорит Менетнашт, разбивая чудесный миг чуда.

Кот что-то недовольно мяукнул и, дождавшись, когда рука подымится, перепрыгивает на колени юноши, чтобы упереться передними лапами в чужую грудь и потереться лбом о щеку Донкора. Звонкий смех, который он не в силах контролировать, смех счастья и веселья только от одного животного, которое так доверчиво к нему относится. Может, понравился… Но Донкору сейчас всё равно, он даёт возможность Бену лечь у него на коленях и продолжает его гладить.

- Совсем никогда? – с детской непосредственностью спрашивает юноша.

- Да. Даже когда его кормят, то он ждёт, чтобы люди отошли и лишь после ест.

Мау подымает голову, позволяя Донкору почесать ему под мордочкой, и тихо мурчит. «Красивый, какой же он красивый и совсем не злой», - подумал юноша, не сводя взгляда с Бену. Завораживающее действие и столь приятно, когда пальцы в очередной раз касаются шелковистой шёрстки.

Следующие часы проведённые наедине с Менетнаштом прошли слишком быстро. Увлекательный разговор про чужие земли, про то, как там живут люди и во что верят, тёплый Бену, который грел его колени. Но всё заканчивается рано или поздно. Мужчина, сказав, что они и так засиделись, а поговорить можно и завтра, повёл Донкора на выход. Мау напоследок лизнул руку юноши и скрылся в зарослях странных растений. Странно всё это, ведь кот, который никого не подпускал никого к себе, Менетнашт, что тоже не особо обо всём рассказывает. Какие у него мотивы? Зачем он всё это делает, если есть люди куда более интересные и занимательные, чем он сам? Но Донкор чувствовал странное тёплое чувство в груди каждый раз, когда мужчина просто смотрел на него. Необычно и так пугающе, захватывающе и впервые для него, но столь интересно, что он не может отказать в этих сладких часах разговоров с Менетнаштом. Привязанность, которая пугает его, но Донкор не может остановится, ведь ему нравится, как бы не скрывал от себя, нравится не просто слушать истории, а слушать именно голос мужчины, который низкими бархатными нотками пробирался до самой ба, обволакивал и заставлял мурашкам бегать по спине, смотреть на странный блеск в глазах жреца, когда он говорит о чём-то слишком увлечённо, и его внешность… Донкор обрывает мысли. Негоже думать ему о таком. Это неправильно, непринято и запрещено.

За размышлениями Донкор и не заметил, как колесница остановилась возле входа на плантацию, а Менетнашт, явно не добившись никакой реакции на свои слова, мягко сжимает его руку и тянет за собой. Чужое тепло, чужая ладонь, в которой тонет его собственная. Донкор подымает взгляд на мужчину, который слишком странно смотрит на него, склонив голову к плечу. Словно филин, что заприметил свою жертву и больше её не отпустит. Юноша выдёргивает свою руку и поспешно сходит с колесницы, смущённо опуская взгляд в землю.