Good Again (СИ)

— Тогда она не хотела меня видеть, — сказал он уклончиво.

— Почему? — спросил я. Интуиция подсказывала мне, что есть еще что-то, чего я не знаю.

— Скажем так: мы расстались не самым лучшим образом. Она бы не захотела меня видеть, явись я тогда в Двенадцатый. Китнисс не умеет прощать, — его лицо окаменело, но даже я видел боль, которую он пытался скрыть от мира, и был настороже.

— Неужто? Так вот, без причин? — дожимал я, уверенный, что где-то тут таится ключ к пониманию всего случившегося. Что-то там между ними произошло, что-то весьма серьезное, что оттолкнуло их друг от друга, но мне было невдомёк, что именно. Мысль, что у этих двоих есть что-то, что мне недоступно, пробудила во мне страх, меня уже трясло от раздражения такого сильного, что пришлось себя успокаивать, глубоко дыша. В любом случае, Гейл не спешил мне отвечать, и становилось ясно, что на него лучше не давить. Они с Китнисс что-то упорно скрывали, оберегали общую тайну, и это было неправильно, за гранью моего понимания.

— Отлично. Пусть все останется между вами. Китнисс сама мне расскажет, когда сочтёт нужным, — сказал я, хотя сам не особо в это верил. — однако есть некие правила, которые тебе не мешало бы соблюдать.

Он не ответил, но я был уверен, что все тут было предельно ясно. В его глазах все еще полыхал гнев, он стукнул рукой по столу.

— Это и тебя касается. Посмей еще только использовать ее как боксерскую грушу. Она не должна из-за тебя страдать. Я буду держаться в стороне, но если ты посмеешь ее обидеть, я размажу тебя об стенку, — прошипел Гейл в ярости, вставая с места. — заруби себе на носу, Мелларк. Пусть нашей дружбе с нею и конец, но я в порошок сотру любого, кто причинит ей боль. И мне плевать, даже если ты женишься на ней и настрогаешь с нею три десятка ребятишек. Я тебя уничтожу. Не буду разрушать ваши отношения и всякое такое. Мне давно было ясно, с кем она на самом деле хочет быть, очень давно, даже если я сам не был готов себе в этом признаться. Но я без колебаний разделаюсь с тобой в случае чего.

И тут вернулся Хеймитч, эффектно положив конец нашей беседе. Бубня что-то нелицеприятное в адрес нашего с Китнисс ментора, Гейл покинул купе.

Хеймитч смерил меня глазами и протянул сверток со льдом.

— И отчего это мне кажется, что у нас тут только что прошел конкурс, на котором меряются пиписьками?

***

Остаток нашего путешествия не был ознаменован ничем примечательным. Я вообще не спал, но иное мне и не светило. Я никогда не мог нормально спать без Китнисс — так было еще даже до нашего с ней Тура Победителей. Наверно, так повелось с самой первой нашей совместной ночи в пещере. Как будто для моего травмированного сознания она с самого начала означала покой и безопасность, возможность отдохнуть. Только лишь когда меня пытали и охморили, стало иначе. Но потом все вернулось на круги своя.

Но, по крайней мере, бессонницей по ночам маялся не я один. Компанию мне составлял Хеймитч, который обычно никогда не спал в темное время суток, разве что валился с ног от усталости. У него тоже были свои демоны, которых он топил на дне бутылки — такой уж у него был способ борьбы с терзавшим его ужасом, восстававшим еженощно из могил. Сам я лежал в постели, не в силах сомкнуть глаз, по нескольку часов, снова и снова прокручивая в голове то, что же привело меня сюда. Первым пунктом в списке значились мои приступы, вызванные ревностью, которые привели меня к тому, что моя сильная, гордая Китнисс, забившись в угол, дрожала от страха, и я был тому виной. Я места себе не находил, и меня терзала ненависть к себе. Тем временем в зоне отдыха Хеймитч тискал полупустую бутылку белого, рассеянно глядя на пустое сидение напротив. Едва ли он удивился, когда я объявился в поле его зрения.

— Привет, — он что-то пробурчал в ответ. — Спасибо, — сказал я, и, так и не дождавшись его реакции, продолжил. — Спасибо, что поехал со мной.

Взглянув на меня, он лишь пожал плечами, и еще глотнул своего пойла. Ему ведь тоже было несладко — в Капитолии с ним испокон века не происходило ничего хорошего. Хотя он там проторчал больше, чем любой из нас. И вот теперь он снова туда мчался на всех парах, понятия не имея — когда ж обратно. Я не был склонен думать, что он может остаться со мной навсегда, ну, а после того, как он отчалит, мне будет светить полнейшее одиночество. Эта мысль лишь подбросила дровишек в костер отчаяния, что разгорался с момента, как я сел в этот поезд.

— Понятия не имею, что эти доктора намерены со мною сделать. Они уже и так из кожи вон лезли, когда я был там в прошлый раз, — мой несчастный голос выдавал лишь часть сомнений, которые без устали меня терзали.

Хеймитч сперва долго молчал, прежде чем вновь нарушить тишину:

— Ты хоть представляешь себе, сколько детей я увез из дому, доподлинно зная, что вернуться в Двенадцатый им не суждено? Вот что жутко и бессмысленно, — сказал он скорее самому себе. — Ты всегда меня поражаешь до глубины моей гребаной души. Я, честно говоря, когда-то и предположить не мог, что ты переживешь свои первые Игры, а ты умудрился выжить на Играх дважды, — он встряхнулся, отгоняя призрачный стук колес тех прежних поездов, что везли на гибель обреченных трибутов, и пристально посмотрел на меня.

— По правде говоря, я бы не поехал, не считай я, что тебе непременно полегчает. Не знаю, что они там мутят в этой своей больничке, как там танцуют с бубнами, но я сразу вижу у кого есть все шансы на победу. У тебя стойкий разум, и ты умеешь им пользоваться. И еще я верю, что у тебя как ни у кого другого есть мощный стимул и стремление со всем этим справиться, — я мысленно улыбнулся его словам — никто и никогда так сильно не жаждал чего-либо, как я возвращения домой, к Китнисс, к нашей с ней жизни. — Ты только не подумай: я не собираюсь торчать при тебе целыми днями. Надо кое с кем встретиться. Но я всерьез рассчитываю, что мне не придется возвращаться домой одному. Не говоря уж о том, что наше солнышко меня со свету сживет, если я тебя ей не привезу.

Мысль о том, как Китнисс примется гонять Хеймитча, как вшивого по бане, если он заявится домой без меня, заставила меня и впрямь улыбнуться. Хотя смеяться над ним было несколько невежливо, ведь с недовольной Китнисс и впрямь шутки плохи.

— Ты правда так думаешь? Потому что я сам особых надежды вообще-то не питаю…

Хеймитч уставился мне прямо в глаза, явно теряя терпение.

— Не смей приниматься за такое дело в подобном настроении. Я не собираюсь торчать в Капитолии лет двадцать кряду, дожидаясь пока ты сладишь с собой и разберешься, как находиться возле Китнисс, без того, чтобы отвешивать ей чуть что звездюлей. Ты умный парень, и тебе уже приходилось справляться с этим прежде. Выкинь всю эту упадническую ересь из головы. И поторопись привести себя в порядок. А то на меня опять насядет эта гарпия-докторша, — проворчал он сердито.

Это было уже интересно. Упоминание Хеймитчем Доктора Агулар меня здорово удивило. Она-то тут причем?

Хеймитч закрутил крышку бутылки и гневно швырнул ее на стол, так, что она чуть через него не перелетела.

— Она пыталась меня уговорить пройти курс очищения организма в Капитолии. Я ей растолковал, что ноги моей не будет в клинике, где лечат алкашей и наркоманов — не так уж со мной все плохо. Меня вполне устраивает мой личный метод сбегать от проблем, и я и дальше готов прикладываться каждый божий день, пока мне печень позволяет, — он резко глотнул из своей фляжки и продолжал. — в тот миг, когда она узнает, что я уже в столице, она начнет донимать Доктора Аврелия. Плавали, знаем. Поэтому, чем скорей ты вылечишься, тем скорей я вернусь к свободной жизни.

Я лишь покачал головой.

— Уверен, она просто хочет тебе помочь. Ведь это же ее работа. И чего тебе не подлечиться и не почиститься? Хорошая возможность.

— Если я брошу пить, во всем Панеме не сыщется такого мозгоправа, который знал бы чего делать со всем дерьмом, которое мне довелось перелопатить в этой жизни. Нет уж, со мной все нормально. В любом случае, им и твоих тараканов будет довольно.