Good Again (СИ)

На ней было желтое платье с узором из зеленых бабочек, тот самый летний наряд, который был на ней в тот день, когда я ей показывал свой едва только разбитый сад. Тонкие лямки обтягивали ее исполосованные шрамами плечи — теперь я знал, что эти шрамы были на ощупь словно лепестки цветов, когда я касался их губами, и они так сочетались с моими собственными. Она сидела теперь на месте Хеймитча, рассеянно водя тонким пальчиком по поверхности стола. Лицо было обращено к окну, и мне был виден лишь ее профиль. Меня охватил такой беспредельный восторг от её присутствия, что я не удержался, схватил ее беспокойную ладони и поднес к губам: поцеловал кисть, мягкое запястье, на котором билась синяя жилка, внезапно ощутив как сильно я по ней изголодался. Он так дивно пахла, что мне хотелось лишь одного: немедленно прижать ее к себе.

Я так был переполнен радостью, что оказался абсолютно не готов к тому зрелищу, которое предстало моим глазам, когда она медленно ко мне повернулась. Вся левая сторона ее лица была один сплошной кровоподтек, а глаз жутко заплыл. Она по-прежнему была в моих глазах невероятно прекрасна – всё, кроме лица. Я в изумлении уронил ее руку, взгляд затуманился внезапными слезами.

Синяк был намного ужаснее чем тот, что я недавно видел на ее лице. Я это знал. Но это было уже неважно. Не в его величине было дело, а в той бесконечной ненависти к себе, которую я испытывал. Это сотворил с ней я, когда был с ней в постели, а она была наиболее уязвима передо мной. Но то, как она на меня смотрела в этот миг… Уж лучше бы она пытала ко мне презрением и ненавистью, осыпала меня проклятиями. Но вместо этого она глядела на меня безмятежным, полным обожания взглядом, и я не мог этого вынести. Мне хотелось стереть свои поцелуи с ее ладоней, ведь это были грязные прикосновения капитолийского переродка, которым я стал. Она потянулась ко мне и теперь уже я отстранился, чтобы больше ее не пачкать, и тут я почувствовал легкий булавочный укол сзади.

Кто-то бешено барабанил дверь, и этот громкий звук выдернул меня из сновидения. Хеймитч тихонько посапывал, прильнув к оконной раме — видно, решил наверстать пропущенный дневной сон. Не спеша его будить, я встал и пошел открывать. Я ожидал увидеть за дверью кого угодно, только не того, кто там на самом деле оказался.

— Привет, Пит. — сказал он и, не дав мне времени ответить, занес кулак. Я ощутил удар прежде, чем до меня дошло, что происходит — он сразу сбил меня с ног.

— Какого черта…? — взревел проснувшийся Хеймитч при виде Гейла, который, сграбастав меня за воротник, резко поднял на ноги. Прежде чем Хеймитч смог смекнуть, что происходит, Гейл еще раз заехал мне кулаком в лицо. Во рту у меня защипало от ржавого привкуса крови из рассеченной изнутри щеки, челюсть ломило от боли. Все разворачивалось как будто в замедленной съемке, хотя, вероятно, с момента, как я ему открыл, прошло за каких-нибудь десять секунд. Однако даже за такой короткий промежуток времени я оказался в состоянии оценить насколько же справедливо то, что меня отделал именно Гейл. Вполне заслуженное мною наказание, и если уж меня не стала лупить Китнисс, то почему бы не тот, кто прежде так долго о ней заботился? Так что я даже не думал давать ему сдачи, ведь я сам был виноват, что спровоцировал его на применение насилия. Вот если бы кому-нибудь другому, невиновному, так наваляли в моем присутствии, я бы уже десять раз внутренне умер. Сам же я даже руки не поднял, чтобы защититься, когда он замахнулся на меня в третий раз.

— Давай, мудила! Так значит не такой уж ты милашка, как оказалось? Давай! Двинь мне, как двинул Китнисс! — он затряс меня, в самом прямом смысле, и, клянусь, я бы рассмеялся, если бы физиономию так адски не сводило от боли.

— Валяй дальше! — сказал я, превозмогая физические муки. — Я это заслужил. Давненько меня как следует не били, — я развел руки в стороны, готовясь покорно принять следующий удар и все прочие его удары, сколько бы их ни было. В этот момент я смирился с тем, что я сын своей матери, раз обошелся с близким человеком прямо как она, и понял, что позволю ему лупить себя за это сколько ему вздумается, и все равно этого будет недостаточной расплатой за то, что я совершил. Однако моя реакция отчего-то его обезоружила и его кулак так и не долетел до моего лица, застыв в воздухе. В этот момент Хеймитч уже оказался на ногах и пытался заслонять меня собой.

- Б..дь! — выругался Гейл, выпуская меня, и я рухнул на пол. Он продолжал изрыгать ругательства, потирая костяшки пальцев на руке, которой он мне вмазал.

Хеймитч помог мне встать.

— Знаешь, не обязательно становиться большой шишкой в правительстве, чтобы дубасить кого тебе вздумается, — достав свою фляжку, Хеймитч приложил холодный металл к моей физиономии. — Будешь и дальше вести себя как бандит с большой дороги, или закончил? — выплюнул он в сторону Гейла.

Гейл схватился рукой за свои темные волосы.

— Да уж, какое удовольствие лупить того, кто не торопится давать сдачи, — пробормотал он раздраженно.

Хеймитч повернулся к нему, и в его хладнокровном спокойствии сквозила скрытая угроза.

— Может, уберешься отсюда, пока я не накатал на тебя жалобу. Не у тебя одного есть связи в Капитолии.

— Нет, — сказал я, прерывая Хеймитча. — как думаешь, тут можно раздобыть мне льда? Я бы хотел поговорить немного с Гейлом с глазу на глаз, — казалось, мне в рот напихали ваты, а челюсть пульсировала от боли. Так мне и надо, подумал я про себя.

Хеймитч взглянул на меня вопросительно, явно не в восторге от предложения оставить нас с Гейлом наедине. Я бы, может, и поговорил с ним позже, но существуют такие беседы, которые лучше не откладывать, а то возможности потом может и не быть. Хеймитч, как всегда весьма понятливый, все-таки пошел мне навстречу, и, припечатав Гейла недобрым предупреждающим взглядом, вышел из купе.

— Это из-за тебя в поезде не протолкнуться? — сказал я, указывая на место напротив.

Гейл просто сверлил меня взглядом, не давая отвлечь себя на пустую болтовню. Вздохнув, я перешел сразу к делу:

— Я скорее сам на себя руки наложу, чем снова причиню боль Китнисс. Ты ведь это понимаешь, так?

Его губы сложились в тонкую линию, он не сводил с меня пронзительного взгляда. Но через несколько мгновений все-таки кивнул, пробормотав:

— Ага, — и этот звук был почти неразличим сквозь стук стальных колес.

— Поэтому я и сел на этот поезд. Я возвращаюсь в Капитолий. Лечиться. Чтобы мне там помогли. Вот и все, что я собирался тебе сказать на этот счет.

— Ты причинил боль моему другу, — проговорил Гейл гневно.

— Твоему другу, с которой не встречался целый год? Твоему другу, которая заодно и моя невеста! — сказал я. — Я никогда не прощу себя за то, что сотворил с ней. Я заслужил в десять раз больше страданий, чем ты мне можешь причинить, и я искренне надеюсь, что я их сполна получу в Капитолии. Никто не может ненавидеть меня сильнее, чем я сам себя сейчас ненавижу.

— Но ты не смеешь вот так являться и просить Китнисс уехать. Ты не можешь спуститься с небес или откуда там как спасителю и увезти ее от меня. Не имеешь ты на это никакого права, — я говорил медленно, хотя и знал, что Гейл достаточно умен, чтобы сразу все понять, но мне хотелось, чтобы до него дошло каждое мое слово. И эта неспешность позволяла мне держать себя в руках, ведь густой и темный как деготь гнев, который струился по моим венам, уже начинал закипать. И я не хотел, чтобы приступ случился со мной в присутствии этого парня.

— Я просто дал ей возможность выбирать, — сказал он, оправдываясь. Его серые глаза глядели настолько пристально, что этот взгляд мог бы прожечь во мне дыру. Видать, оттого он и был настолько устрашающим.

— Ты хотел дать ей возможность выбирать? А как насчет того, что она вернулась в Двенадцатый искалеченная, одинокая? О чем тогда ты думал? Когда она могла есть только с ложечки, не в силах о себе заботиться? Когда она не мылась по три месяца? Ну-ка, просвети меня, я правда хочу понять, — злость вскипала во мне, как темное варево, а я мог лишь сопротивляться желанию схватить его и вышвырнуть в окно. От этой внутренней борьбы у меня уже мелко дрожали руки.