Good Again (СИ)

— Полагаю, они могли бы править нам мозги в одно и то же время. Так сказать, согласовать наше лечение, — я еле сдерживался, чтобы не прыснуть ему прямо в лицо. — Мной — заниматься по утрам, тобой — после обеда, а по средам и воскресеньям будем меняться местами, — по мере того, как я говорил, на лице Хеймитча проявлялось все более и более кислое выражение. — Или ты хочешь мне сказать, что выжил на Квартальной Бойне и в огне Революции, а теперь хвост поджав бегаешь от скромной врачихи из нашего Двенадцатого? — Я бы, пожалуй, и впрямь рассмеялся, если бы у меня так ужасно не саднило лицо.

На Хеймитча это не возымело нужного действия, но, по крайне мере, у меня самого хоть чуточку поднялось настроение, пусть даже и ненадолго.

— Катись ты в ад, — прорычал он сердито.

Краткая вспышка веселья медленно, но верно угасла.

— Если бы ты мог заглянуть ко мне под черепушку в последнее время, то согласился бы, что я уже именно там.

***

Доктор Аврелий лично пожаловал на вокзал, чтобы приветствовать нас в столице. На платформе я заметил из окна множество народу, которое сопровождало Гейла в его туре по Дистриктам, но самого его я в толпе не разглядел. Стоило мне выйти из поезда, и я временно потерял ориентацию в пространстве, настолько все здесь было одновременно и знакомым, и странным. Все вокруг по-прежнему было гладким и сверкающим, и солнечный свет играл на всех металлических поверхностях. Каждый светильник, каждое приспособление свидетельствовали о неизменном поразительном внимании к деталям. Но в толпе чувствовалась какая-то серьезность: здесь больше не было заметно праздношатающихся зевак, которые некогда обступили нас с Китнисс, когда мы прибыли на наши первые Игры. На дальних платформах шла какая-то стройка, а может, их просто все еще приводили в порядок, стирая следы войны. Как и во мне, пробоины и воронки в Капитолии еще не все заделали, и нужно было принять меры, чтобы никто в них вдруг не ухнул вверх тормашками.

Опытный врач, конечно, тут же, с первого взгляда, подметил мое бездонное уныние. Поприветствовав нас, он внимательно посмотрел мне в лицо, тут бы мне и рассказать ему о нашей стычке в Гейлом, не откладывая дело в долгий ящик, но я был слишком подавлен, чтобы с ходу пускаться в объяснения.

Доктор Аврелий попросил следовать за ним до стоянки шаттла, который должен был всех нас доставить в психбольницу. Мне вспомнилось, что именно на таком меня подбросили когда-то до вокзала, когда разрешили наконец вернуться в Двенадцатый. Белое, продолговатой формы, транспортное средство имело множество окон и четыре ряда сидений, водитель был облачен в черную униформу. Оно парило над землей, и я когда-то был так им очарован, что бросился расспрашивать, как оно устроено. Мне объяснили, что дороги были специальным образом намагничены, поэтому на шаттле можно передвигаться как на поезде, разве что не так стремительно. Тогда, то ли оттого, что я считал себя здоровым, то ли просто от счастья, что наконец-то еду домой, все вокруг пробуждало во мне любопытство, вызывало восхищение. И я счел настоящим волшебством, что люди изобрели такие вот парящие челноки. В тот момент я искренне полагал, что на свете нет ничего невозможного.

Теперь же эта машина, которая некогда меня так поразила, казалась бессмысленной. Вместо того, чтобы преисполниться от ее вида надеждой, я почувствовал себе еще более опустошенным. Китнисс тоже вряд ли бы впечатлилась: мы ведь с ней полетали на планолётах, и нас чуть не убили переродки — создания куда более сложные, чем какие-то там шаттлы. Ее такие вещи отчего-то никогда не отвлекали от главного, не то, что меня с моей вечной «сладостью» ко всему прекрасному и новому. Одна мимолетная мысль о ней и у меня болезненно свело живот от головокружительной тоски по ней, так что я едва мог дышать.

Из темной пучины моих мыслей меня вырвал голос Доктора Аврелия:

— Надеюсь, поездка была не слишком утомительной. Полагаю, вы намерены оставаться здесь не дольше, чем это будет крайне необходимо, поэтому я уже запланировал на завтрашнее утро тесты с последующей оценкой твоего состояния, Пит.

Он повернулся ко мне со своего места. Я лишь вежливо кивнул, внимательно глядя на него. Шевелюра моего доктора оставалась по-прежнему темной, хотя в ней уже проглядывали залысины, большой нос оседлали очки. Убедившись, что я его слушаю, Доктор Аврелий продолжил:

— Мистер Эбернати, вас мы поселим прямо возле больницы. Пит, для тебя приготовлена индивидуальная палата в самом комплексе, я смогу тебя там навещать не только в рабочее время — хочу понаблюдать за тобой дополнительно, — прихватив с соседнего сидения блокнот, он сделал в нем для себя пометку.

Я вновь кивнул, как будто слов на то, чтобы ответить ему что-либо у меня уже не оставалось. Слишком я был подавлен и смят, чтобы выражать свои чувства как-то иначе — разве что ворчанием, совсем как Хеймитч с похмелья, когда его с души воротит от любых разговоров.

Я стремительно катился по темному туннеля, в конце которого мне светили только страдания и депрессия, печально размышляя про себя о том, что очень скоро Доктору Аврелию представится возможность лицезреть моего монстра во всей красе, и бог весть — когда именно это случится.

Я провожал глазами проносящиеся за окном капитолийские улицы, впервые наблюдая их в будничной суете. Одежда, которую носили здесь, все еще свидетельствовала об изобилии, однако теперь в ней уже не было столь вопиющих излишеств, как до войны. Люди шли каждый по своим делам: делали покупки, совершали променад, спешили домой с работы, чтобы поужинать в кругу семьи, если она у них еще оставалась. Архитектура была столь же внушительной, дороги все так же ровно вымощены, но чем ближе мы оказывались к центру города, тем яростнее во мне пробуждалась леденящую душу память о смерти.

Мы свернули на широкий проспект, до боли знакомый и чужой мне одновременно. Это застало меня врасплох: один лишь мимолетный взгляд, пока мы сворачивали в переулок — и я уже не мог оторвать глаз от этого огромного классического строения с античными колоннами, что возвышалось над снующими по площади людьми. Угловатый фасад в был увенчан куполом, здание отливало мертвенно-белесым цветом. И это, конечно, было странно, неуместно, учитывая целую реку запекшейся крови, обагрившей эти камни.

Мое сердце, которое еле-еле билось еще минуту назад, друг стало так бешено бухать в груди, что у меня все поплыло перед глазами. Я стал хватать воздух ртом, шумно и часто, но вдохнуть толком не мог, и краем сознания уловил, что Хеймитч склонился ко мне и что-то мне кричит, но что именно — разобрать уже не мог. Я видел лишь огонь, слышал только крики, ощущал лишь запах паленой плоти. Я мчался между людей, вопящих после первой канонады взрывов, разорвавшей воздух над Круглой площадью. Видел кожаный плащ цвета индиго, темную косу, которая выбилась из-под капюшона, который взрывом стряхнуло с ее головы. В сердцах я клял свою хромую ногу: если бы не протез, я оказался бы рядом с Китнисс в мгновение ока.

Достигнув толпы, она закричала так, как будто нечто большее, чем воздух, отделяло ее от желанной цели. Я проследил за направлением ее взгляда и увидал Прим, которая остановилась среди груды искалеченных тел и окровавленных конечностей, обернувшись назад на зов сестры. У меня не получалось мысленно сладить со всей абсурдностью того факта, что это юное создание может находиться в центре творившегося здесь безумия — это мне представлялось невозможным, что здесь и сейчас тут оказалась именно она. В этот момент краем глаза я заметил парашют, странный свет проникал сквозь край металлического контейнера, и я сразу понял что сейчас случится.

Парашюты.

Дети.

Бомбы.

Нужно было задержать Китнисс прежде, чем она припустит бегом, иначе мне её было уже не остановить. Новые парашюты стали спускаться с неба, приземляясь прямо возле Прим, но довольно далеко от Китнисс, так что она не должна была попасть в эпицентр взрыва. Если бы я только мог до нее добраться…