Good Again (СИ)

— Никто на самом деле не может наверняка сказать, что там, в конце, но это не должно тебя останавливать. Ты просто двигаешься дальше в надежде, что конец будет лучше чем начало.

Это была одна из самых неоспоримых и при этом оптимистичных истин, которые мне доводилось от него услышать за все годы нашего знакомства. И его слова задели какие-то тайные струны в моей душе.

— Неужто ты – ты! — проповедуешь хранить надежду? — выпалила я не без яда в голосе.

Хеймитч повернулся ко мне и окинул таким взглядом, словно я была тупейшим созданием на земле.

— Не ты одна пытаешься добраться до другого края пропасти. А теперь вали из моего дома, чтобы я мог собраться в путешествие с нашим женишком. Нужно хотя бы попытаться прибраться в этой крысиной норе. Хорошо хоть в Капитолии пристойная выпивка, — фыркнул он, продолжая деятельно перемещаться по кухне. Я уже пошла было к двери, но в последний момент вернулась и крепко обняла его.

— Спасибо тебе, — прошептала я, прижимаясь к его груди, не обращая внимания на исходящий от него застарелый перегар и запах пота.

Он тоже обнял меня в ответ.

— Ладно, ладно, просто иди, хорошо? — и добавил, на всякий случай. — Пит наверно в вашей хибаре над пекарней. Но ты не свети особо в городе своим бланшем, лады? Надень там шляпу или еще что. Не каждый правильно поймет, что же с тобой случилось.

Я лишь кивнула ему и пошла домой, чтобы прихватить головной убор и затем отправиться на поиски Пита.

***

Даже не знаю, чего именно я ожидала, когда поднималась по ступеням пекарни. Сердце стучало от едва сдерживаемого страха — всю жизнь я всегда ждала лишь самого худшего. Мне было слышно, как он ходит внутри, тяжело ступая по деревянному полу и явно сильнее чем всегда припадая на одну ногу. Я слегка склонила голову, еще глубже натягивая на свой фингал рыбацкий картуз с широкой кокардой — довольно странный, надо сказать, предмет гардероба, чтобы ходить в нем в городе. Когда дверь открылась, Пит застыл на пороге, а я уперлась взглядом ему в грудь, а потом почувствовала, как он снимает с меня кепку. Наконец, заставив себя взглянуть ему в лицо, я уловила мелькнувшую на нем гримасу острой боли. Не говоря ни слова, он сделал шаг назад, чтобы впустить меня внутрь.

Когда дверь за мной закрылась, мы некоторое время просто изучающе смотрела друг на друга. Я разглядела, что он уже был одет в дорожное: лучшие в его гардеробе походные штаны с множеством карманов и белую рубашку. Он явно недавно вымылся, но его внешний вид резко контрастировал с тщательно наглаженной одеждой. Дикий блеск в глазах и взъерошенные волосы выдавали то, что творилось в его душе. Пусть я и не смогла до конца разобраться в том, что с ним творилось в последнее время, но все равно понимала, что за маской спокойствия скрывается настоящая внутренняя буря.

— Сказать, что я сожалею о том, что натворил, будет явно недостаточно, — начал он.

— Я пришла не для того, чтобы выслушивать извинения.

Он слегка опустил голову.

— Я не пойду домой, — сказал он с выражением бесконечной грусти.

— Знаю. И я не собиралась тебя об этом просить, — ответила я, все еще изучая его глазами, и ощущая, что и под моей маской спокойствия таится ураган.

Пит приподнял голову, явно растерянный.

— Хеймитч передал, что ты уезжаешь в Капитолий.

Он вновь кивнул, мол, понял.

— Я решил, что мне пора лечь в психбольницу** и препоручить себя заботам Доктора Аврелия. Он сделает тесты и подлечит меня, если это вообще возможно вылечить.

— Думаешь это у тебя… излечимо? — спросила я, с ужасом понимая, что его нынешнее состояние вполне может оказать необратимым.

— В противном случае я не вернусь. Знаю, я говорил, что не могу без тебя, и это правда. Но это не твоя проблема. Я не допущу, чтобы ты подвергалась опасности, даже если мне придется оставаться вдали от тебя, — сказал он с мрачной решимостью.

Я подошла к нему ближе, но коснуться не смела. Могла ли я вообще теперь его касаться?

— Делай то, что должен. Уверена, что тебе станет лучше, ведь так уже было. А потом возвращайся ко мне, — сказала я, чувствуя, как меня захлестывает отчаяние.

— После всего, что было? — прошептал он, не веря собственным ушам.

Я улыбнулась, хотя двигать этими мышцами лица мне было болезненно, и на самом деле улыбаться вовсе не хотелось.

— Я не отрицаю и не оправдываю того, что между нами произошло. Я просто говорю: поправляйся. А когда поправишься, приезжай домой.

Лицо Пита еще больше помрачнело, он кивнул, и его рука протянулась ко мне – он, должно быть, жаждал меня коснуться, прижаться ко мне. Но мое тело оказалось злопамятнее, чем я сама. Я инстинктивно отступила. Его рука бессильно упала, и вид у него был такой, как будто это я сейчас дала ему пощечину. Но что тут поделаешь: я еще не готова была снова ощутить его прикосновение.

— Еще кое-что. Нам нужно сделать звонок, — сказала я и пошла в кабинет, ожидая, что он пойдет за мной.

Сняв трубку, я набрала более чем знакомый номер личной линии Доктора Аврелия. Спустя пару гудков он ответил.

— Это Китнисс Эвердин, — просто сказала я.

— Китнисс! Я ждал твоего звонка.

— Конечно, — я постаралась скрыть нетерпение в голосе. Мое сердце было этот миг слишком хрупким, чтобы отвлекаться от главного на обсуждение моих собственных переживаний. — К вам едет Пит.

— Я в курсе, — он резко понизил голос. — Он сейчас там?

— Да, — отрезала я.

Он сделал паузу, и я отчетливо различила в трубке шуршание бумаг на столе. — Могу я поговорить с вами обоими?

Я сделала знак Питу подойти поближе и включила громкую связь.

— Он тоже слышит вас.

— Очень хорошо. Прежде всего, я могу лишь поаплодировать твоей инициативе, Пит. Признаться в том, что нуждаешься в помощи, весьма непросто. Это хороший первый шаг. Во-вторых, я должен извиниться.

Мы с Питом обменялись удивленными взглядами.

— И за что вам извиняться? — спросил он.

— Ты — единственная выжившая жертва охмора. Это была секретная пыточная технология, и все документы о ней уничтожили до того, как начались суды над теми, кто проводил эти пытки. Так что говорить о помощи жертвам охмора не приходилось — они просто не дожили до наших дней, — у Пита от этих слов вид стал еще более унылый.

— Так в чем же дело? — перебил он.

— Мне не следовало вообще тебя отпускать, Пит, если оставалась вероятность, что ты можешь навести вред Китнисс. Видимо, я допустил врачебную ошибку, и теперь я должен попросить за это у вас обоих прощения. Я не снимаю с себя ответственности за твое нынешнее состояние.

— Вы не могли этого знать, — ответил Пит.

— Вероятно, не мог, но когда после твоего прошлого приступа я сделал вывод, что тебе надо бы приехать в Капитолий на обследование, я должен был на этом настоять, а не просто ограничиться рекомендацией.

— Вы уже предлагали ему приехать раньше? — я повернулась к Питу. — И почему ты отказался?

Пит провел по лицу рукой.

— Я не хотел оставлять тебя одну. Думал, что смогу держать себя в узде.

Я лишь досадливо покачала головой.

— Мы оба хороши. Я должна была позвонить Доктору Аврелию сразу, как это случилось впервые. Может, не настаивай я так сильно на том, чтобы ты был все время рядом… — мой голос сорвался. И снова Пит потянулся, чтобы меня коснуться, но тут же отстранился, видимо, вспомнив вдруг о моей недавней реакции.

— Так дело не пойдет. Это непродуктивно. Все совершают ошибки. Главное, чтобы мы на них учились, — Доктор Аврелий сделал паузу, видно, собираясь с мыслями. — Я должен был вернее выстраивать свои врачебные прогнозы, хотя это довольно сложно сделать для пациента, находящегося вне клиники. Поэтому я от всей души извиняюсь перед вами, и обещаю вам обоим сделать все от меня зависящее, чтобы Питу стало лучше.

Я облегченно кивнула, и все вдруг стало как-то проще. Все это помогло мне почувствовать себя почти нормально, если это «нормально» вообще было для меня теперь возможно. Избавившись от ощущения, что наша ситуация бесконечно странная, теперь я могла уже думать о том, как стряхнуть с себя подступающую сосущую печаль. Пит должен был вот-вот уехать, и неизвестно было — когда он вернется. Осознание этого факта и того, насколько тяжело мне будет жить с этим, лишь сейчас стало до меня доходить, но я постаралась отбросить эти мысли, решив — буду предаваться страданиям потом, в одиночестве. И доктору Аврелию сказала лишь: